Леонов Николай. Начало начал

Первоисточник - книга "Куба, любовь моя! К 50-летию Общества дружбы с Кубой", опубликована в 2014 году.


Леонов Николай Сергеевич (1928-2022) - генерал-лейтенант КГБ в отставке, доктор исторических наук, профессор кафедры дипломатии МГИМО, депутат Государственной думы России IV созыва (2003–2007), член правления Российского общества дружбы с Кубой. Подробности – см. Википедию.


Также смотрите материал: Н.С. Леонов. Лихолетье: последние операции советской разведки. Фрагмент – Первые шаги в разведке.


Шел 1953 год. Только что, в марте, скончался один из самых великих политических вождей XX века И.В. Сталин. Новые руководители Советского Союза надеялись, что теперь ослабеет "мороз" холодной войны, расширятся контакты с западным миром. Для обеспечения будущих встреч с руководителями иностранных государств понадобятся квалифицированные переводчики. По решению правительства были отобраны по три кандидата из числа выпускников Московского государственного института международных отношений для совершенствования лингвистической подготовки по пяти основным иностранным языкам – английскому, французскому, немецкому, китайскому и испанскому. Всего 15 человек. Они должны были быть направлены в университеты соответствующих стран. Автор этих строк был одним из тех счастливцев, которым надлежало выехать в Мексику (почти все остальные испаноговорящие страны не имели тогда дипломатических отношений с СССР).
К числу личных особенностей И. Сталина относилась стойкая нелюбовь к авиации как средству передвижения. Он пользовался самолетами только в исключительных случаях в силу крайней необходимости, как, например, для участия в Тегеранской конференции 1943 года, да и то только для перелета из Баку в Тегеран.
Вся страна тогда придерживалась привычек своего вождя. Все государственные чиновники передвигались по миру только наземными или водными путями. Автору было предписано отправиться весной 1953 года по железной дороге в Италию, сесть там 5 мая на пароход, следовавший по сложному маршруту из Генуи в Мексику, а затем поездом из порта Веракрус добраться до города Мехико. Весь путь предполагалось проделать за полтора месяца. В очевидной нелепости, как оказалось, был скрыт редкий по значимости подарок судьбы.
Почти одновременно из Вены в Гавану после трехмесячного пребывания в Европе, где они участвовали в международных мероприятиях по линии демократической молодежи, в частности в подготовке IV Международного фестиваля молодежи и студентов в Бухаресте, возвращались трое латиноамериканских делегатов: Рауль Кастро, представлявший кубинскую молодежь, а также Бернардо Лемус Мендоса и Рикардо Рамирес де Леон – посланцы студентов Гватемалы, где в те годы было вполне прогрессивное демократически избранное правительство президента Хакобо Арбенса. Молодые люди намеревались отплыть к берегам Латинской Америки на борту французского трансатлантического пассажирского корабля "Иль де Франс". Но объявленная забастовка докеров парализовала работу всех портов, и юношам пришлось искать другой путь домой. Наиболее подходящим оказался вариант возвращения через Италию. И они отправились в Геную, приобретя билеты на корабль "Андреа Гритти", отплывавший 5 мая 1953 года. Так в результате двух обстоятельств – нелепости и случайности – автор этих строк волей судьбы оказался соседом по каютам с жизнерадостной, неугомонной, веселой троицей латиноамериканцев.
Работники кадрового аппарата МИДа, инструктировавшие меня перед дальней дорогой, явно перегнули палку, запугивая опасностями от контактов с иностранцами, и в то же время не дав самых элементарных советов по вопросам поведения и этики в незнакомой советским людям среде. Моя одежда состояла из тёмно-синего тяжелого шерстяного костюма, хотя поездка предполагалась по субтропическим и тропическим широтам. Для отдыха на палубе была пошита полосатая шелковая пижама, которая в мире служит только для спальни. В подкладке костюма были зашиты 1000 долларов, выданные "на всякий непредвиденный случай".
Нельзя было употреблять спиртные напитки, фотографироваться с иностранцами, признавать членство в комсомоле или Коммунистической партии. Запретов было в десять раз больше, чем в заповедях Христа. И в то же время мне забыли сделать обычную прививку от оспы с выдачей соответствующего сертификата, ничего не сказали о реальной стоимости доллара, итальянской лиры и прочих денег, о которых мы не имели тогда никакого понятия.
Дорога предстояла длинная, корабль по расписанию заходил в испанские, португальские, латиноамериканские порты, где я не мог покидать борт судна из-за отсутствия дипломатических отношений между СССР и этими странами. Перспектива одиночества и отчуждения пугала меня, 24-летнего неоперившегося выпускника МГИМО.
Здравый смысл и простая человеческая потребность в общении побудили меня обратить внимание именно на стайку симпатичных латиноамериканцев. Они были примерно моего возраста, говорили на понятном мне языке (я ведь пять лет изучал испанский язык в институте), были просты в общении между собой и с окружающими. Мой интерес особенно привлекал один из них, который иногда увлеченно читал какую-то книгу, пока другие плескались в крошечном корабельном бассейне. На какой-то момент он отложил книгу на столик, и я с удивлением прочитал ее название – "Педагогическая поэма" Антона Макаренко (переведенная на испанский язык). "Боже! – запела моя душа. – Так ведь этот человек должен быть близок мне и по духу!" Преодолев все запреты и сомнения, я решил заговорить первым. Когда я обратил внимание на его книгу (мне хорошо известную) и представился, то он просто ответил мне: "Рауль Кастро – студент второго курса юридического факультета Гаванского университета".
Это был первый иностранец, с которым мы начали разговор по душам. Он был настолько открыт и дружелюбен, что ему нельзя было не ответить взаимностью. Когда подошли его спутники, мы уже увлеченно делились рассказами о своих странах, о работе и учебе, проблемах молодежи в мире и т. п. Оказалось, что мы были настолько близки по взглядам, что он удивился, когда на его вопрос, являюсь ли я членом партии, я, оставаясь в плену наложенных на меня запретов, сказал: "Нет!" Это была полуправда, я был комсомольцем, а Рауль почти состоял в молодежной организации Народно-социалистической партии Кубы (так называлась у них тогда компартия). Через час мы были хорошими знакомыми, а через день друзьями, которые уже не расставались на протяжении всего длительного путешествия. Четверка оказалась настолько спаянной общими взглядами, целями и планами, что пронесла и несет их через всю отведенную им судьбой жизнь.
Первым ушел из жизни самый младший из нас, Бернардо Лемус, ставший известным в своей стране экономистом, мужественно отстаивавшим интересы гватемальских рабочих и крестьян. Его выступления в прессе с жесткой критикой политики США и их пособников из кругов местной олигархии и гватемальской военщины, установивших в стране режим кровавой диктатуры, вызывали яростную ненависть с их стороны. В начале 70-х годов прошлого века он был подло убит на улице палачами из террористической организации "Белая рука", обслуживавшей интересы власти.
Другой наш неразлучный друг Рикардо Рамирес стал профессиональным революционером. После победы Кубинской революции он более 30 лет (с 1962 по 1996 г.) руководил партизанским движением в своей стране, создав повстанческую армию бедняков, которая стала костяком объединенных революционных сил страны, вынудивших в конце концов правительство согласиться на мирные переговоры о политическом урегулировании проблем, лежавших в основе гражданской войны в Гватемале. В 1996 году он от имени Объединения национально-революционных сил Гватемалы подписал с правительством Пакт о "Прочном и устойчивом мире". Все партизанские и подпольные организации легализовались и получили возможность вести нормальную политическую жизнь. Сам Рикардо Рамирес, известный в Гватемале по партизанскому псевдониму Команданте Роландо, стал генеральным секретарем начавшей формироваться левой политической партии, но, к сожалению, он скончался в 1998 году в возрасте 69 лет. Он до конца поддерживал самые тесные добрые отношения с Раулем Кастро, часто бывал в Гаване. Пару раз мои приезды в Гавану совпадали с присутствием там Рикардо Рамиреса, и нам втроем удавалось вдоволь обсудить все волновавшие нас вопросы.
Но тогда, в 1953 году, мы не ведали своего будущего, радовались жизни, верили в лучшее. В итальянском порту Ливорно на пароход грузили мрамор, закупленный для отделки вилл латиноамериканских богачей. Рауль с компанией уехали в расположенный неподалеку город Пизу, чтобы полюбоваться знаменитой "падающей башней". Я не решился, вспоминая бесконечные напутственные "нельзя".
В Неаполе корабль принял на борт большую партию итальянских эмигрантов, направлявшихся в Венесуэлу. Послевоенная Европа еще не была самым удобным местом для жизни людей. За лучшей долей люди ехали за океан. Плач расстающихся, возможно навсегда, родственников густо плыл над вечерней гладью Неаполитанского залива. Для нас это был один из очередных уроков реальной жизни капиталистического мира. Не всегда, не везде и не для всех она имеет вкус карамели.
"Андреа Гритти" был весьма скромным грузопассажирским судном. Всех эмигрантов разместили в трюмных помещениях, где было и темно, и душно, и нестерпимо жарко, поэтому они большую часть времени проводили на палубе. Как могли, они гасили тоску по покидаемой родине. Вскоре из них образовался маленький оркестрик, который часто радовал душу мелодиями неаполитанских песен. Музыка, казалось, привлекала и дельфинов, резвившихся по обоим бортам корабля. На палубе открылась парикмахерская, где за гроши живописный Фигаро стриг и брил желающих.
Рауль с друзьями часто спускались из нашего убогого "первого" класса и подолгу беседовали с итальянцами, которым запрещалось пересекать "границу" наверх. Наши социальные пристрастия скрыть было невозможно. Мы просили показать нам машинное помещение корабля, и все четверо забрались в его чрево, где стоял грохот моторов, пахло горячим маслом и мелькали, как в аду, фигурки перепачканных матросов трюмной команды, к которым мы, естественно, относились как к своим братьям по классу.
Капитан и его помощник по работе с пассажирами были в наших глазах уцелевшими обломками итальянского фашизма, потому что служили в торговом флоте во времена правления Б. Муссолини. Со своей стороны, они и солидные пассажиры первого класса смотрели на нас как на отчаянных карбонариев и возмутителей спокойствия. Их можно было понять, потому что вся четверка любила нырять в бассейн, поднимая фонтаны брызг, громко рукоплескала певцам, голоса которых разносились с палубы эмигрантов, шумно резвилась, играя в настольный теннис. По вечерам Рауль с автором устраивались прямо на полу в коридоре играть в шахматы, чтобы не беспокоить своих соседей, и другим обитателям "первого класса" приходилось иной раз перешагивать через ноги увлеченных шахматистов.
Узнав об этом, помощник капитана предложил устроить шахматный матч между "белыми" и "красными". Мы согласились, и однажды в корабельной столовой состоялось сражение, в котором "красные" нанесли своим соперникам сокрушительное поражение со счетом 3:0.
Спеси у противников поубавилось, но любви к нам не прибавилось. Зато пассажиры, из тех, которые попроще, заметно тянулись к моим латиноамериканским друзьям. Рикардо Рамирес подолгу уединялся с молодой испанкой, которая, получив диплом педагога, направлялась на работу на Канарские острова. Бернардо Лемус вместе с другими всячески успокаивал итальянку, которая вышла замуж по переписке за своего соотечественника, работавшего в Венесуэле, и теперь волновалась из-за предстоящей встречи с незнакомым континентом.
Рауль Кастро был единственным, у кого был фотоаппарат, подаренный ему кем-то из друзей в Европе. Он с удовольствием старался запечатлеть все основные моменты путешествия, не пропускал ни одной стоянки по маршруту движения судна и обязательно тащил своих товарищей на берег, чтобы познакомиться с новыми странами и их островными владениями. Мне не было позволено сходить на берег, и я обычно просил Рауля купить мне что-нибудь из сувениров на память о неведомых мне ранее землях.
"Андреа Гритти" двигался не торопясь: после Неаполя мы зашли в испанский порт Кадис, затем в португальскую столицу Лиссабон, оттуда проследовали на остров Мадейру, потом пришвартовались в порту Санта Крус де Тенерифе на Канарских островах. С борта я видел, как причальная команда завтракала бананами. Я не знал прежде вкуса этого тропического фрукта, и мне так захотелось отведать его, что я, набравшись наглости, попросил Рауля купить мне этот деликатес, протянув десятидолларовую бумажку. "Да зачем тебе столько?" – удивился Рауль. Я и раньше решил, что постараюсь угостить всю компанию, поэтому ответил: "Купи на всю десятку!" Каково же было изумление всех пассажиров корабля, когда они увидели возвращавшуюся из города латиноамериканскую команду, тащившую на плечах на жерди огромную гроздь спелых бананов весом в несколько десятков килограммов. Они положили ее в центре палубы к моим ногам, как трофей сафари, под веселые аплодисменты собравшихся. "Банановый" банкет позабавил всех: и пассажиров, и команду, но наибольшее удовольствие получил, конечно, я.
Маршрут корабля был близок к пути, проделанному в 1492 году Христофором Колумбом. Канарские острова всегда были трамплином по пути в Латинскую Америку. К тому же, эта зона наименее подвержена штормам и бурям. Океан мы пересекли при комфортной погоде и направились в венесуэльский порт Ля Гуайру, чтобы высадить итальянских эмигрантов и оставить часть грузов. Рауль по сложившейся привычке повел своих латиноамериканских друзей на берег, чтобы поехать в недалеко расположенную столицу страны город Каракас. Здесь они уже были в родной среде. Вернулись оживленные, подарив мне в качестве сувенира прекрасные литографии венесуэльских "льянерос" – так назывались конные воины-партизаны времен Симона Боливара, наводившие ужас на испанские колониальные войска.
Окончился май. На следующей корабельной стоянке в порту Виллемстадт на острове Кюрасао мы собирались отметить 22-летие со дня рождения Рауля, которое приходится на 3 июня. К тому же, после долгого томления в корабельном заточении мне впервые было разрешено сойти на берег, потому что остров Кюрасао является голландским владением, а с Нидерландами у нас были хотя и не очень теплые, но корректные отношения. С неоднозначными чувствами мы осмотрели этот по-европейски уютный городок, построенный колонизаторами для себя на чужой земле. Голландцы, как и немцы, и особенно англичане, всегда и везде держались обособленно от местного населения в завоеванных землях, редко создавали смешанные браки. Бытовой расизм у них в крови, в отличие от испанцев и португальцев, дети и внуки которых давно смешались с местным населением и привезенными из Африки неграми-рабами и составляют основу нынешнего населения Латинской Америки.
На местном рыночке в Виллемстадте мы закупили понравившиеся нам тропические фрукты и на борту "Андреа Гритти" торжественно отметили 22-летие Рауля. На память мы попросили его сесть на огромный корабельный якорь, стоявший у причала, и поднять пальцы на обеих руках в виде буквы "У", что одновременно означало и цифру 2, и знак победы. В таком виде фотограф и запечатлел юбиляра. Все мы дружно пожелали Раулю высокого орлиного полета в жизни. Но уже на другой день тень заботы опустилась на лица моих друзей. Предстояло прибытие в Гавану – конечный для них пункт следования.
Рауль попросил меня зайти в его каюту и спросил, как можно скрыть от таможенников свою поклажу, состоявшую в основном из книг, журналов, брошюр, кинофотоматериалов явно левого, социалистического содержания. Задача была из серии явно не разрешимых. Скрыть такой груз было невозможно, и он решил идти ва-банк.
Прощание в Гаванском порту было омрачено дурными предчувствиями. Рауль сказал, что если все будет нормально, то на другой день, когда "Андреа Гритти" будет покидать бухту, он с друзьями подойдет к ее горловине и проводит нас в Мексику криками доброго напутствия. Сквозь стеклянные стены причала я видел, как мои друзья подошли к таможенной рампе, как забегали и замахали руками чиновники и прибежавшие на их крик полицейские, увидев содержание чемоданов, как потом и багаж, и моих товарищей повезли вглубь портового терминала. Все стало ясно: они были арестованы. Слезы навернулись на глаза от бессилия, и я сам сказал себе: "Вот тебе первый наглядный урок классовой борьбы!" За ужином кусок не лез в горло. А тут, как назло, подошел помощник капитана и злорадно прошипел: "А твоих дружков забрали за провоз коммунистической пропаганды!" Куба в то время стонала под тяжелой пятой военно-полицейской диктатуры Ф. Батисты, который в 1952 году совершил военный переворот, отменил Конституцию, разорвал дипотношения с СССР.
На календаре 6 июня 1953 года. До штурма казарм Монкада оставалось всего 50 дней. "Андреа Гритти" ушел на другой день к берегам Мексики. Как я ни напрягал зрение и слух, никого на выходе из бухты я не увидел. Подтвердились самые худшие опасения.
Только потом, годы спустя, я узнал, что с ними приключилось после прибытия в Гавану. Рауль Кастро прошел первым: уверенный вид, вполне благопристойная одежда, болтающийся на шее фотоаппарат не вызвали сомнения, что это возвращающийся домой из Европы обычный турист. Он уже вышел за пределы зоны контроля, когда, обернувшись, увидел, что его гватемальских друзей "трясут" по полной форме. Гватемала тогда была бельмом на глазу США, и все гватемальцы рассматривались как их противники. Рауль вернулся, чтобы помочь товарищам, но его тут же задержали как сообщника гватемальцев, наложили арест на его багаж, и их всех отвезли в тюрьму. Понадобилось несколько дней юридических хлопот, которые взял на себя старший брат, практикующий адвокат Фидель Кастро, чтобы вызволить Рауля из-за решетки. Большая часть багажа и все фотоснимки были безвозвратно утеряны.
Вот тут я должен сказать спасибо тем заскорузлым чиновникам, которые пичкали меня запретами, отправляя в дорогу. Я перед приходом корабля в Гавану пристал к Раулю с просьбой вырезать из снятых фотопленок кадры, на которых был я, и отдать их мне. Он недоумевал и отвечал, что сделает отпечатки и пришлет мне на адрес советского посольства в Мексике готовые снимки. Но я был неумолим и продолжал просить. Наконец он, наверное отпуская крепкие слова в мой адрес, согласился изувечить пленки – вырезать 12–13 кадров и отдать их мне. Как самую дорогую память я спрятал эти бесценные негативы в надежном месте и хранил до победы Кубинской революции. В 1960 году, когда мне довелось в качестве переводчика сопровождать А.И. Микояна в его поездке на Кубу, я вручил Раулю альбом с этими фотографиями. Потом они появлялись в прессе и книгах как доказательство истинности всего рассказанного.

.

В разгар холодной войны Мексика была чуть ли не единственной страной, сохранившей дипломатические отношения с СССР. Поэтому на наше посольство ложилась ответственность за информацию обо всем происходившем в обширном районе Карибского бассейна и Центральной Америке, включая Кубу. Мое положение в посольстве было двойственным: с одной стороны, я должен был посещать занятия на факультете философии и словесности местного университета, чтобы совершенствовать свой испанский язык, а с другой – помогать посольству в сборе открытой информации и составлении документов о событиях в обширном консульском округе. Я вызвался взять на себя работу по Кубе. Для этого я выписал две наиболее влиятельные кубинские газеты и журнал "Боэмия", но не успел обустроиться на новом месте, как на меня оглушительным громом обрушилось сообщение о штурме казарм Монкада 26 июля 1953 года и особенно известие о том, что руководителями этого героического выступления были Фидель и Рауль Кастро. Мне с трудом верилось, что вполне благополучный, симпатичный и мягкий по характеру юноша мог с оружием в руках пойти на штурм крепости-казармы.
Эта новость взбудоражила всю Латинскую Америку. Я старательно подчеркивал огромную значимость произошедшего в своих информационных сообщениях в Москву, но там мало внимания обращали на события, сотрясавшие столь отдаленный регион мира. Советское посольство было похоже на закрытую в прочные створки раковины устрицу. Главная задача была – не поставить под угрозу разрыва отношения с Мексикой. Советский посол А.И. Капустин строго держался этой линии, сам он был инженером по профессии и не стремился проявлять какую-либо политическую активность.
Моя юношеская запальчивость была явно не ко двору. Да и в Москве после смерти И. Сталина в политической верхушке шла очень серьезная борьба за формирование новых центров власти. Им тоже было явно не до того. Фидель был прав, когда говорил потом, что победа в 1953 году была бы преждевременной и, вероятно, обреченной на конечную неудачу, потому что Советский Союз не был готов ни политически, ни материально к широкомасштабной поддержке победившей революции на Кубе.
Меня потрясла суровость приговора: Фиделю – 15, а Раулю – 13 лет тюрьмы. Потянулись томительные годы тюремного заключения монкадистов. Я следил по прессе за всем происходившим на Кубе, не имея возможности как-то повлиять на него. Большим праздником для меня стал тот день, когда под давлением общественности диктатор Батиста был вынужден согласиться на амнистию осужденных по делу о штурме казарм Монкада, а вскоре стало известно и о том, что Рауль Кастро, а потом и Фидель прибыли в Мексику в качестве политических эмигрантов.
В течение многих десятилетий эта страна была убежищем для всех революционных и демократических эмигрантов. Десятки тысяч испанских республиканцев нашли здесь вторую родину после поражения республики в 1939 году. Здесь в свое время жил и формировался как борец против США национальный герой Никарагуа Аугусто Сесар Сандино. Сюда стекались все, кто оказывался жертвой диктаторского произвола в своих странах. После гибели демократического правительства Хакобо Арбенса в Гватемале в 1954 году в Мексику хлынул поток эмигрантов из этой страны. Среди этого потока был и Че Гевара. Одним словом, город Мехико был своего рода Меккой для всех, кто считал борьбу за демократию и национальное освобождение своей жизненной целью.
Найти Рауля в таком бурлящем революционными страстями муравейнике было невозможно, тем более что я был скован запретами общаться с "сомнительными" иностранцами, а Рауль сразу же включился в конспиративную деятельность по подготовке вооруженной экспедиции с целью освобождения Кубы от диктатуры Ф. Батисты. И, тем не менее, судьба плела свое замысловатое кружево случайностей и совпадений.
Однажды в субботний июньский вечер 1956 года мне понадобилось выехать в центр города за бытовыми покупками. Я шел вдоль нескончаемого ряда магазинов в поисках нужных мне товаров. И вдруг мой взгляд случайно упал на группу молодых людей, которые двигались мне навстречу, о чем-то оживленно беседуя. Мне они показались немного непривычными в этом месте и в это время. Один из них был даже немного похож своими чертами на Рауля Кастро.
Но я не решился остановить всю компанию. Мы разминулись, но, отойдя метров на двадцать, я повернул голову назад и пристально посмотрел на спину показавшегося мне знакомым юноши. К моему удивлению, он также повернул голову в мою сторону, и мы почти одновременно вскрикнули: "Рауль!", "Николас!" Мы рванулись навстречу друг другу, крепко обнялись.
Он сильно изменился: окреп, возмужал, лицо несло на себе печать пережитого. Времени для долгого разговора не было. Товарищи Рауля ждали, удивленно и с некоторым опасением посматривая в нашу сторону. Мы успели только договориться о встрече, и он предложил собраться у него дома по адресу: улица Эмпаран, № 49. Никаких условностей и предварительных телефонных звонков не предусматривалось. Я не имел никакого представления об образе жизни кубинских политических эмигрантов в силу своей наивности и неопытности. Что вообще может знать стажер посольства, погруженный в свои языковые занятия? Никому ничего не рассказывая в посольстве об удивительной встрече со своим уже ставшим знаменитым кубинским другом, я собрался на встречу с Раулем, прихватив скромные подарки. На звонок дверь мне открыла женщина средних лет с явно негостеприимным выражением лица, показавшая мне вход в комнату Рауля. Дом сразу мне показался загадочным. В коридоре сидел за пишущей машинкой явно неопытный человек, тыкавший одним пальцем в клавиатуру. Много лет спустя мне вспомнился этот человек, он был очень похож на Рамиро Вальдеса. В полутьме мне, возможно, померещился силуэт прислоненного к стене оружия. Я поторопился войти в небольшую комнату и сразу же увидел лежащего на кровати Рауля, который накануне простудился и теперь температурил, соблюдая постельный режим. Около изголовья на стуле сидел незнакомец, который тут же привстал и представился: "Эрнесто Гевара – аргентинец!" Рауль оживился, сел на кровати и сказал: "Эрнесто – врач, мой друг и пришел ко мне не столько для медицинского осмотра, сколько в расчете получить пару свежих сигар из тех, которые я только что получил в подарок от своих друзей на Кубе. Он очень большой любитель сигар!" Эрнесто Гевара, узнав, что я являюсь сотрудником советского посольства, обрушил на меня шквал самых разноплановых вопросов о жизни в СССР. Его интересовало буквально все, но больше всего он акцентировал внимание на вопросах воспитания нового человека, тем более что Рауль упомянул о книге "Педагогическая поэма", которая сыграла немаловажную роль в момент первого знакомства со мной.
Но горячее всего становилось тогда, когда мы затрагивали вопросы положения на Кубе, в Латинской Америке в целом, перспективы революционного движения, расстановку сил в мире. Для меня не оставалось сомнений, что я оказался в компании профессиональных революционеров, заряженных на решительную вооруженную борьбу против диктатуры Батисты и других, которыми была усеяна тогда Латинская Америка.
Время полетело с неземной быстротой. Оказалось, что нам надо было так много сказать друг другу и о стольких вещах спросить друг друга, что никаких суток явно бы не хватило. С Раулем мы договорились встретиться сразу же после выздоровления, а Че Гевара (правда, Че его стали называть только в ходе Кубинской революции, а тогда он был просто Эрнесто) попросил меня найти для него три книги на испанском языке: "Чапаев" Д. Фурманова, "Как закалялась сталь" Н. Островского и "Повесть о настоящем человеке" Б. Полевого. Он пояснил, что знаком с этими произведениями советской литературы, потому что здесь, в Мексике, он какое-то время работал уличным продавцом книг и они попадались ему в руки, но из-за нехватки времени он не успел как следует ознакомиться с их содержанием. Я твердо пообещал выполнить его просьбу, потому что знал, что в посольстве есть подарочный книжный фонд, включающий эти произведения. Но как передать их Эрнесто? Я ничего лучшего не придумал, как дать ему свою служебную визитную карточку и предложить зайти в свободное время в наше посольство и спросить меня. Он спрятал визитку в карман и обещал прийти через три-четыре дня. Условились и о встрече с Раулем. Распрощались уже поздно вечером.
Я стоял, оглушенный полученным зарядом революционной энергии, на трамвайной остановке, и в моем сознании вылепилась мысль-фраза: "Эти люди непременно станут либо мучениками, либо героями. Другого им не дано судьбой!" Если бы в посольстве я проронил хотя бы одно слово о знакомстве с этими людьми, мне было бы категорически запрещено даже думать о них.
Через несколько дней мне в кабинет позвонил дежурный по посольству и сказал, что какой-то мексиканец по фамилии Гевара ждет меня в комнатке, предназначенной для приема иностранцев. Я пулей с книгами под мышкой слетел вниз и увидел Че, рассматривавшего журналы, разложенные для гостей на столике приемной. Мы обнялись, как старые знакомые, я передал книги и только захотел предложить выйти на улицу, чтобы выпить по чашечке кофе, как он, явно чем-то озабоченный, сказал: "Спасибо за книги, но сегодня у меня совсем нет времени. Вот прочитаю их, и мы обязательно соберемся поговорить о них и обо всем на свете!" Он вышел за ворота посольства и мгновенно растворился в уличном потоке. Больше я его в Мексике не видел. С Раулем мы встретились пару дней спустя и решили посидеть в кафе, чтобы поподробнее поговорить о Кубе, тем более что я уже многое читал и слышал о событиях, связанных со штурмом Монкады, о создании движения "26 июля".
Мы не успели пройти и сотни метров от дома, как встретились лицом к лицу с Фиделем, который шел, очевидно, туда, откуда мы только что вышли. Рауль представил меня. Я почувствовал холодок и настороженность во взгляде, которым Фидель смерил меня с ног до головы. Я решился попросить у него текст речи, произнесенной на суде по делу монкадистов и известной под названием "История меня оправдает". Я был приятно удивлен, когда он тут же достал из деловой папки небольшую, карманного формата брошюру и протянул ее мне. Текст был замаскирован под рекламный материал. Я спрятал дорогой подарок в карман, и мы пошли своей дорогой.
Много лет спустя я узнал, что всем, кто участвовал в конспиративной подготовке вооруженной экспедиции на Кубу, Фидель запретил поддерживать какие-либо контакты с иностранцами, поэтому, возможно, Рауль получил от него если не выговор, то замечание.
Прошло немного времени, и над всей секретной операцией по подготовке экспедиции на яхте "Гранма" разразилась гроза. Диктатор Фульхенсио Батиста наводнил Мексику своими секретными агентами, которые вынюхивали все что можно о планах Фиделя и его друзей.
По всем каналам он оказывал давление на мексиканское правительство, чтобы оно не допускало никакой политической или организационной деятельности кубинских эмигрантов на своей территории. В июле 1956 года мексиканские спецслужбы в одночасье нагрянули во все конспиративные квартиры, которые использовались "фиделистами", провели обыски и изъяли обнаруженное оружие. Фидель, Рауль, Че, как и остальные товарищи, оказались за решетками миграционной тюрьмы. Во время обысков в доме, где жил Че Гевара, нашли ту мою злополучную визитную карточку, которую я ему дал во время первой встречи.
Трудно себе представить, какая истерика поднялась в "правой" печати Мексики. Мало того что кубинцы обвинялись в нарушении всех правил и норм, обязательных для политических эмигрантов, но еще к этому добавлялась и "лохматая рука Москвы", хотя кроме визитки у борзописцев не было и не могло быть ничего за душой. В посольстве на меня обрушился шквал обвинений в нарушении норм поведения дипломатического работника. Самое малое, что мне вменялось в вину, – это политическая незрелость, неразборчивость в связях, поведенческий авантюризм и т. п. Мне было запрещено посещать занятия в университете и покидать без разрешения служебные помещения посольства. После консультаций с Москвой было решено прекратить мою командировку и отправить под надежным присмотром на Родину. Поскольку действовали еще прежние правила передвижения по миру, то мне надлежало ехать поездом до Нью-Йорка, потом кораблем до Лондона и оттуда на нашем судне в Ленинград. Посол решил подождать пару-тройку месяцев, пока не поедет в Москву тем же маршрутом советник посольства, который и должен был сопровождать меня, чтобы я не наделал "глупостей". Так закончилась, не успев начаться, моя дипломатическая карьера. Я был признан негодным для этой работы.
Пока я взаперти ждал отправки на Родину, мощные революционно-демократические силы, дремавшие в Мексике, вмешались в судьбу кубинских политэмигрантов, добились их освобождения. Решающую роль в этом сыграл генерал Ласаро Карденас, бывший президент Мексики (1934–1940), который был убежденным антиимпериалистом, пользовавшимся огромным авторитетом и влиянием в своей стране. Все остальное довершил Фидель своей силой воли и неистощимой энергией. Была куплена яхта "Гранма", пополнен арсенал, отобраны люди. В конце ноября 1956 года экспедиция ушла к берегам Кубы, навстречу смертельным опасностям и славе.
Месяцем раньше я под строгим присмотром советника М. Черкасова отправился в Москву за наказаниями по партийной и служебной линиям. Ожидаемая расправа оказалась не слишком жестокой. Я был отправлен в малопрестижное издательство литературы на иностранных языках на самую скромную должность и зарплату. Для себя принял решение уйти в аспирантуру и посвятить себя в дальнейшем изучению истории стран Латинской Америки.
В советской печати сведения о событиях на Кубе появлялись крайне редко, иметь радиоприемники с короткими волнами, позволяющими принимать зарубежные передачи, тогда запрещалось. Приходилось жить в информационном вакууме. Лишь в 1958 году, когда наметились успехи повстанческой армии Фиделя Кастро и на горизонте стала разгораться заря революционной победы, стал расти и интерес к Кубе. Кремль традиционно опирался на ту информацию и те оценки, которые давали кубинские коммунисты (члены Народно-социалистической партии). Своих источников у СССР не было, а нужда в более конкретной информации возрастала. Лидеров Кубинской революции никто не знал. Случайные связи давали противоречивые, субъективные сведения.
В такой обстановке в МИДе и в КГБ (куда входила разведка) вспомнили, что в 1956 году из Мексики был откомандирован стажер, который лично знал и Фиделя, и Че Гевару, но больше всего Рауля Кастро. Найти меня труда не составило, я уже был секретарем комсомольской организации издательства, аспирантом-заочником в Институте всеобщей истории Академии наук СССР. Мне было предложено перейти на работу в советскую внешнюю разведку. Я, поразмыслив, решил, что с позиций разведки могу быть гораздо более полезен своей стране и Кубинской революции, чем трудясь на ниве науки. Я ушел на учебу в специальное учебное заведение, но полностью курс не окончил, потому что с победой Кубинской революции практические задачи потребовали немедленного включения в работу.
Кремль сразу оценил чрезвычайную важность происходивших на Кубе перемен, но не знал, с какой стороны подойти к этой своенравной революции. В ноябре 1959 года в Мексике экспонировалась выставка достижений СССР. Для ее открытия в странном качестве "личного гостя советского посла" был командирован не больше не меньше как заместитель Премьер-министра, член Политбюро ЦК КПСС Анастас Микоян. Речь шла, в принципе, о зондаже обстановки в целом в регионе. Мексиканцы приняли советского эмиссара гостеприимно, корректно, но не больше. Прорыв наметился на кубинском направлении. Внезапно появившийся в Мехико личный гонец от Фиделя Кастро привез послание, в котором команданте просил перебазировать выставку в Гавану и приехать лично на ее открытие. Я был командирован в Мексику в качестве переводчика, консультанта и даже, если понадобится, охранника А. Микояна. В свободные часы я много рассказывал ему об истории Кубы, о героической романтике революции, о ее лидерах. "Разогревал" его в предвкушении поездки на Кубу. Интересы всех совпали. Решение о поездке А. Микояна было принято в Политбюро ЦК КПСС. Я даже не сомневался, что вновь увижу, только уже в совершенно ином качестве, моего старого товарища и, наверное, самого молодого в мире командующего Вооруженными силами республики Рауля Кастро.
Я был непомерно счастлив, что оказался единственным из 15 отобранных в 1953 году кандидатов на роль переводчика на высшем уровне, которому удастся выполнить предначертанное задание. Все остальные 14 коллег были перемолоты жерновами холодной войны: кто-то так и не дождался въездных виз в намеченные страны, кто-то оказался жертвой аппаратных подозрений, у некоторых роль тормоза сыграли семейные проблемы, "известная русская болезнь" (алкоголь) и т. п.
По возвращении из Мексики в Москву А. Микоян стал серьезно готовиться к поездке на Кубу. Сначала он, по-видимому, решил проверить, насколько достоверна информация о неких моих личных связях с представителями кубинского руководства. Однажды он прямо спросил меня, не осталось ли у меня каких-либо документальных свидетельств (кроме газетных вырезок) контактов с кубинскими героями. Я принес ему в кремлевский кабинет те самые негативы фотопленок, которые в свое время выклянчил у Рауля на "Андреа Гритти" и бережно хранил почти семь лет. Мне показалось, что он даже растрогался и велел изготовить подарочный альбом из этих снимков. Потом стал советоваться со мной относительно подарков для Фиделя, Рауля, Че.
Мнение оказалось единым: революционерам, прошедшим огонь и воду гражданской войны, дарят только оружие. Каждому было отобрано по боевому пистолету с боеприпасами. Кроме того, для стрелковой тренировки в подарочный комплект вошло по спортивному малокалиберному пистолету, плюс для Фиделя на Тульском оружейном заводе была изготовлена лучшими мастерами охотничья двустволка. В память о наших шахматных баталиях на борту "Андреа Гритти" для Рауля Кастро была приобретена партия фигур, вырезанных из слоновой кости.
Визит А. Микояна на Кубу (4–14 февраля 1960 г.) заложил краеугольный камень советско-кубинской дружбы на последующие 30 лет. Было решено установить дипломатические отношения, подписано первое торговое соглашение. Кубе был предоставлен первый кредит на 100 млн. долларов. По поручению А. Микояна я лично вручил подарочное оружие Раулю и Че Геваре. Эмоциям не было предела. Но надобно заметить, что времени на дружеские воспоминания практически не было.

.

Фидель лично вел все переговоры с А. Микояном, привлекая Че Гевару при обсуждении в основном экономических вопросов. Рауля Кастро можно было увидеть только на протокольных мероприятиях, он явно "находился на хозяйстве", т. е. замещал Фиделя по текущим вопросам. Мне как переводчику приходилось вкалывать по 10–12 часов в день, потом еще готовить сообщения в Москву, делать обзоры печати и решать прочие вопросы. Делегация была крошечной, всего 6–7 человек, из которых один был доктором, второй – сотрудником службы охраны. Можно сказать, что для человеческого общения в этот раз условий не было, зато мы сияли все от счастья, что был заложен фундамент действительно стратегической дружбы на долгие-долгие годы.
События в те времена совершались стремительно и имели драматический характер. Кубинская революция первоначально носила демократический, национально-освободительный характер. Но когда она посягнула на американскую собственность на Кубе, то встретила ожесточенное сопротивление со стороны США. Пришлось думать об укреплении обороны страны от нескрываемых угроз вторжения со стороны северного соседа. В западноевропейских странах было закуплено некоторое количество вооружения, оставшегося от запасов Второй мировой войны. На бельгийском пароходе "Ла Кубр" это оружие было доставлено в Гавану. Но в результате целенаправленной диверсии при разгрузке корабля в порту произошел чудовищный взрыв, унесший жизни десятков докеров и моряков судна. На похоронах жертв этой трагедии 5 марта 1960 года Фидель Кастро сформулировал пламенный лозунг "Родина или смерть!", не потерявший жизненной силы до наших дней.

.

Из-за невозможности покупки оборонительного оружия на других мировых рынках кубинцам пришлось обратиться к социалистическим странам, и в конце июня 1960 года Рауль Кастро направляется с такой задачей в Чехословакию.
Узнав об этом, советское руководство решило пригласить Рауля в СССР, но выбрало для этого необычную форму. Н.С. Хрущев вызвал меня к себе, расспросил о характере моих отношений с Раулем Кастро и поставил такую задачу: поехать в Прагу и, не ставя в известность ни советское посольство, ни чехословацкие власти, найти способ установить личный контакт с Раулем Кастро и передать ему устно приглашение прибыть для переговоров в Москву. Видимо, Н.С. Хрущеву очень хотелось сохранить в полном секрете весь план, к тому же, он не был уверен, что кубинская сторона примет с ходу его приглашение. Как бы ни было, но приказ руководства страны надо выполнять.
Я отбыл в Прагу, не ведая, как смогу втайне от чехословацких спецслужб, охранявших Рауля, встретиться с ним. К этому времени я уже почти закончил учебу в разведывательной школе, но полученные там знания не годились для данного случая. Правда, я знал, где расположен протокольный особняк, занятый кубинской делегацией, изучил на месте подходы к нему, убедился, что подъехать к нему на автомашине можно только по одной улице. А что делать дальше? Ничего другого в голову не пришло, как сесть на лавочке по маршруту движения его кортежа и рассчитывать, что увидим друг друга. Мы ведь только что встречались в Гаване, а зрительная память у Рауля крепкая. Человек он любознательный, в машине не дремлет, а заинтересованно смотрит по сторонам.
Я устроился на парковой скамеечке в нескольких метрах от проезжей части. Для имитации "какой-то занятости" купил килограммовый пакет спелой черешни и с удовольствием поплевывал косточки в мусорную урну, не отрывая глаз от проходящих автомашин. Время шло к обеду, и кортеж должен был появиться вот-вот. Пакет с ягодами опустел, а Рауля не было. Пришлось купить второй и продолжить занятие, уже не доставлявшее прежнего удовольствия. Когда уже на дне болталось всего несколько черешен, я замер, как охотничья собака, почуявшая фазана. Наверное, я даже привстал от понятного волнения. К моему изумлению и радости, головная машина резко затормозила, и высунувшийся из окна Рауль с удивлением спросил: "Николас, что ты тут делаешь?" Не дожидаясь ответа, он открыл дверцу и решительным жестом пригласил меня в машину.
Сотрудник чехословацкой охраны обомлел от ужаса, но Рауль поторопился успокоить его, сказав, что я давнишний советский друг, абсолютно надежный человек. По приезде в особняк нам удалось на минутку оторваться от бдительной охраны, и я рассказал о подлинной причине моего появления в Чехословакии и поручении Н.С. Хрущева. Он был явно обрадован, но сказал, что должен посоветоваться с Фиделем для принятия решения, на что понадобится пара дней. Большую часть времени я стал проводить как член кубинской делегации, сопровождая Рауля в поездках по ЧССР. Все получилось отлично, кроме того, что с тех пор я возненавидел черешню.
Вскоре от Фиделя пришло "добро", и мы вместе с делегацией 17 июля 1960 года прибыли в Москву. Это был его первый приезд в СССР.

.

На аэродроме Рауля встречала целая туча маршалов и генералов. Мы шли рядышком, спускаясь по трапу, забыв о протокольных условностях. Но на середине лестницы какие-то дюжие лапы схватили меня, подняли в воздух, и я очутился под самолетным брюхом. Кто-то зашипел на ухо: "Ты кто такой?" Пока я отвечал на этот и другие вопросы, Рауля уже увезли гостеприимные хозяева.
К вечеру у меня дома зазвонил телефон. Товарищи из Министерства обороны сказали, что при обсуждении программы визита в Москву Рауль поставил ребром вопрос о том, чтобы ему оставили свободный вечер для личной и частной встречи со мной. Настойчивый голос просил, чтобы я отказался от такой встречи под любым предлогом. Я ответил категорическим "нет" на такую просьбу, сказав, что дружба превыше всего, тем более что эта просьба идет от самого Рауля Кастро.
Принято говорить, когда нельзя, но очень хочется, то можно. Нам удалось посидеть без посторонних лиц, вдоволь наговориться о прожитом и пережитом, помечтать о будущем.
Приезд Рауля Кастро, его переговоры с Н.С. Хрущевым, тогдашним начальником Генерального штаба маршалом М.В. Захаровым, Председателем КГБ СССР А.Н. Шелепиным были весьма продуктивными. Их результаты способствовали укреплению обороноспособности и безопасности Кубинской революции, что сказалось уже на следующий год, когда бригада наемников, подготовленная ЦРУ, высадилась на Плайя-Хирон. Вооруженные силы Кубы находились еще в стадии формирования. Самыми крупными армейскими единицами были батальоны, но на их вооружении уже имелась советская артиллерия, в том числе крупнокалиберная, танки, самоходные орудия, минометы. Судьба вторжения известна: Плайя-Хирон стал местом первого военного поражения американского империализма.
Все 72 часа сражений на берегах залива Свиней мне довелось провести в кабинете Председателя КГБ (разведка тогда входила в состав КГБ), который попросил давать ему сводку-оценку обстановки каждые два часа. По моей рекомендации на стене кабинета были повешены две крупномасштабные карты Кубы, на одну из которых я наносил обстановку в соответствии с данными, поступавшими от кубинского правительства и наших советских представителей на Кубе, а на другой синим цветом рисовал ситуацию, как ее представляли американские средства массовой информации. "Картинки" отличались между собой как земля и небо.
На "синей" карте четко отпечаталось то, чего хотелось бы Вашингтону. Наемники уже "контролировали" весь юг провинции Лас Вильяс (там находится Плайя-Хирон), повсюду якобы полыхали народные восстания против правительства Фиделя Кастро, парашютные десанты вроде бы уже разрезали весь остров на две части и т. п. Это и была типичная морально-психологическая информационная атака. На "красной" карте все было так, как обстояло в действительности.
После победы на Плайя-Хирон я уехал в служебную командировку в Мексику и надолго попрощался с Раулем Кастро. Мои задачи, связанные с установлением и укреплением отношений между нашими странами на первом, самом опасном этапе становления Кубинской революции, были решены. Наверное, наша человеческая дружба с ним была не последним фактором в этом процессе. И тогда, да наверное и сейчас, многие считают Рауля, условно говоря, "просоветским", а меня закоренелым "прокубинцем". Может быть, косвенным признанием этой реалии является то, что когда в 1963 году в СССР прибыл с первым официальным визитом Фидель Кастро, меня специально выдернули на пару месяцев из Мексики, чтобы я обеспечивал перевод всех основных переговоров и публичных выступлений этого выдающегося революционера.

.

До 1968 года занимался невидимой и неслышной профессиональной работой под боком у США. Вернувшись в Москву, я лишь краешком глаза наблюдал за жизнью Кубы. Другие заботы одолевали меня, особенно неуклонный рост революционных и национально-освободительных настроений на латиноамериканском континенте. У меня было достаточно много связей в правительственных кругах стран этого региона, я нередко ездил с политическими заданиями в те края, но непременно, бывая в Латинской Америке, заезжал в Гавану, встречался с Раулем Кастро, обменивался с ним своими наблюдениями и выводами, черпал массу новой информации из его накопленных знаний и опыта государственного деятеля.
Каждый раз я вспоминал размышления старого мудрого Анастаса Микояна, который говорил, что информация – удивительный по своей ценности и природе продукт, в отличие от материальных товаров. Ее владелец никогда ее не теряет, а делясь ею с друзьями, приобретает взамен новую, ранее неизвестную ему информацию, становясь вдвое богаче. Обмен информацией – это путь к быстрому интеллектуальному обогащению, а уровень информированности определяет статус человека в обществе, его нишу в любой иерархии. Может быть поэтому я в 1971 году оставил на время оперативную работу и принял предложение руководства разведки перейти на информационно-аналитическую работу. К тому же, я начал работать над докторской диссертацией по малоизученной и почти неизвестной в СССР истории стран Центральной Америки, в которой было "выше крыши" отчаянного героизма, высочайших взлетов патриотизма и самых мрачных периодов кровавых диктатур, беспардонного цинизма в действиях США.
С 1973 года мне было поручено возглавить Управление информации и анализа советской внешней разведки, на новом месте пришлось основное внимание посвятить другим, более масштабным мировым проблемам, стоявшим перед СССР. Куба никогда не уходила из сердца, но ум был поглощен другими заботами: постоянное противостояние с США, сложные узлы отношений с Китаем и Японией, постоянно полыхавшие конфликты в развивающемся мире, особенно на Ближнем Востоке и в Африке. И все-таки в 1974 году мы снова встретились с Раулем на Кубе, когда на остров приехал с официальным визитом Л.И. Брежнев.
Сотрудники ЦК КПСС, всегда ревностно относившиеся к моим контактам с кубинскими руководителями, постарались "оттереть" меня от первого лица, и я сопровождал в прежнем качестве (переводчика и консультанта) министра иностранных дел А.А. Громыко. Надобно заметить, что Андрей Андреевич никогда не питал особых симпатий к странам и проблемам развивающихся стран. Ему больше по душе были привычные политические хитросплетения в отношениях с ведущими капиталистическими странами. Поэтому в личных беседах на Кубе он проявлял больше интереса к моей осведомленности в вопросах существования внеземных цивилизаций, пришельцев из космоса (эта тема была его хобби), чем к проблемам Латинской Америки.
Рауль Кастро при личной беседе с Л.И. Брежневым рассказал ему в сжатом виде всю историю знакомства со мной, но тот пропустил все мимо ушей. Вся польза от моего пребывания в составе делегации состояла в том, что я помог кубинцам выбрать подарок для Брежнева. Хозяева долго ломали голову над тем, что подарить главе государства, так много помогавшего Кубе. Я посоветовался с начальником личной охраны Леонида Ильича, и он сказал, что заветной мечтой Генерального секретаря ЦК КПСС было получить декоративных тропических птичек. У кубинцев камень свалился с души. Л. Брежневу привезли автофургон с клетками самых диковинных птиц, и он с огромным интересом отобрал себе тех, которые ему понравились.
1975 год был пиком могущества и влияния СССР в мире. США переживали трудные времена. Поражение во Вьетнаме, внутренний кризис, вылившийся в Уотергейтский скандал, "революция гвоздик" в Португалии, создавшая трещину в НАТО, развал последних колониальных бастионов в Африке… В СССР все казалось так внешне благополучно, что я решил окунуться в историю Кубинской революции и написать книгу о Фиделе Кастро. Для этого надо было получить согласие от ЦК КПСС и договориться с кубинцами о поддержке этого проекта. Старая площадь возражать не стала, а на мое письмо в Гавану Рауль ответил, что необходимая информационная помощь будет оказана. Не теряя времени, я вылетел на Кубу и провел там зимой 1978–1979 годов отведенные мне три месяца, собирая необходимый материал для книги. Вместе с приданными мне помощниками мы перелопатили огромное количество прессы и документов, которые и стали базой книги "Фидель Кастро. Политическая биография".
Эта работа по времени совпала с развернувшейся в Иране хомейнистской революцией, направленной своим острием против многолетнего засилья в стране американских компаний, военщины и спецслужб. Рауль часто касался событий на Среднем Востоке в беседах со мной и выражал уверенность, что это только начало брожения, которое охватит не только Ближневосточный регион, но и весь развивающийся мир.
Наверное, позитивный вектор изменений в мире пошел бы строго в антиимпериалистическом направлении, если бы в том же 1979 году Советский Союз не совершил грубую военную и политическую ошибку, направив свои войска в Афганистан без всякого оправдания и какой-либо необходимости. Куба в это время была страной-председательницей Движения неприсоединения, а Афганистан являлся неприсоединившейся страной. Трудно себе представить, что чувствовали тогда Фидель и Рауль, оказавшись перед мучительным выбором – кого поддержать. Не заслуживала симпатии ни одна сторона.
У русских есть поговорка: "Пришла беда – отворяй ворота!" То есть одна беда не приходит, за ней потянутся другие. Так и получилось. Стал угрожающе раскачиваться так называемый "социалистический лагерь", в самом слабом звене которого – в Польше – возникло организованное оппозиционное движение "Солидарность". Здоровье Л.И. Брежнева пошатнулось, он утратил ясность мысли и волю для действий. Политбюро состояло из людей слишком преклонного возраста. Они утратили веру в себя и в будущее страны. Новые революционные взрывы в мире не радовали, а пугали Кремль. Экономика страны буксовала.
Именно в этой обстановке начался процесс постепенного дистанцирования Советского Союза от Кубы. Раулю Кастро выпала горькая доля выслушать заявление (сделанное группой членов Политбюро ЦК КПСС) в 1980 году о том, что СССР не будет воевать из-за Кубы, хотя весь мир после ракетного кризиса в октябре 1962 года полагал, что Куба находится под прикрытием советского ядерного "зонтика".
Потом, как говорят, пошло-поехало. Начались сложности в выполнении советских обязательств в торгово-экономической области, потом Москва приняла решение о выводе с территории Кубы советской мотомеханизированной бригады, остававшейся там как залог нашего военного братства с времен ракетного кризиса. Приостановилось, а потом было прекращено строительство атомной электростанции около города Сьенфуэгос, с пуском в строй которой было связано столько надежд. Процесс "расставания", инициированный нашей страной, продолжался до 2002 года, когда была закрыта станция радиоэлектронной разведки, созданная СССР и Кубой в пригороде Гаваны. Могу только заметить, что эти негативные события ни в коей степени не затронули наши добрые человеческие отношения с Раулем Кастро. Даже наоборот – укрепили их.
После событий 1991 года, приведших к распаду СССР, мне пришлось уйти в отставку с поста начальника аналитического управления КГБ и перейти в категорию пенсионеров. Но Рауль Кастро не переставал интересоваться моей судьбой, оказывать крайне важную тогда моральную поддержку. На протяжении многих лет он время от времени приглашал меня приехать на Кубу, давал возможность убедиться, к каким драматическим последствиям во всем мире привело поражение советской модели социализма. Однажды я, потрясенный теми разрушениями, которые принес 1991 год на мою родную землю и на далекую Кубу, отказался принять приглашение приехать, но получил в ответ врезавшиеся в память слова: "Если ты потерял уверенность в нашей решимости и способности выстоять, тогда не приезжай, а если нет, то жду тебя!" Так продолжалось до 2008 года, когда по причине болезни Фиделя Кастро вся ответственность за дальнейшую судьбу страны и революцию легла на плечи Рауля. Наши межгосударственные отношения опустились на очень низкий уровень. Но память о десятилетиях братской дружбы в долгом противостоянии с общим противником навечно отложилась в сердцах народов. И символом этой дружбы была постройка в центре Гаваны по инициативе Фиделя Кастро и тогдашнего митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла (ныне Патриарха Московского и всея Руси) православного храма. В 2008 году владыка Кирилл поехал освящать этот храм, построенный в честь Казанской Божьей Матери. Момент был очень подходящим, чтобы реанимировать российско-кубинские отношения, тем более что присутствовать на акте освящения дал согласие новый официальный руководитель Кубы Рауль Кастро. Вот тогда российские власти снова вспомнили о том, что никогда не рвались нити человеческой дружбы между Раулем и мной. Я получил приглашение присоединиться к нашей делегации, чтобы в какой-то мере символизировать восстановление мостика дружбы, связывавшего наши народы. Для таких добрых дел всегда найдется и время, и энергия.
Удивительно, какие синхронные чувства по-прежнему связывали Рауля и меня. Один был сыном влиятельного землевладельца, ставшим профессиональным революционером и теперь возглавлявшим государство, а другой был правнуком русского крепостного крестьянина, опальным советским генералом, не принявшим навязанных России неолиберальных порядков.
С нашей первой встречи прошло 55 лет. Мир за это время радикально изменился, отношения между нашими странами колебались в разные стороны как стрелка компаса около магнитного полюса Земли. Но мы оба стояли на общем вечном фундаменте, на котором можно было бы написать слова: "Справедливость, честь, мужество!" В 2013 году я получил приглашение приехать на Кубу для участия в торжествах по случаю 60-летия штурма казарм Монкада. Годы и здоровье вроде бы не располагали к такой далекой поездке, но ведь и событие неординарное. К тому же, в этом году исполнялось 60 лет нашей дружбе с Раулем Кастро, родившейся за три месяца до знаменитого штурма. Я, не колеблясь, принял решение ехать.
Нынешнюю Кубу было уже не узнать. На каждом шагу видны признаки возрождения и обновления. В голове завертелась мысль: "Не стоит ли обобщить все пережитое в одной книге?!" Раньше я всегда мечтал писать о великих латиноамериканских деятелях. Мечта частично воплотилась в работах, посвященных Фиделю Кастро, генералу Омару Торрихосу – панамскому патриоту, сумевшему без пролития крови отобрать у США Панамский канал, хотел написать книгу о Че Геваре, но в момент его гибели в Боливии я находился в длительной служебной командировке в Мексике, и меня "обогнал" мой товарищ и друг И. Лаврецкий (Григулевич). Моей самой первой научной работой была статья в журнале "Вопросы истории" (1959 г.) о героической борьбе никарагуанского народа против США под руководством легендарного Аугусто Сандино.
26 июля 2013 года я сидел вместе с десятью тысячами других приглашенных на торжественные мероприятия по случаю 60-летия штурма казарм Монкада на огромном казарменном плацу этой бывшей крепости. Центральное место среди участников было отведено представителям латиноамериканских стран.
США потратили уйму сил и средств, чтобы изолировать Кубу от братских народов, и все впустую. В 2013 году Куба была председателем (на ротационной основе) сообщества стран Латинской Америки и Карибского бассейна. На почетных местах сидели президенты Венесуэлы, Боливии, Уругвая, Никарагуа, министр иностранных дел Эквадора, руководители правительств ряда островных государств Малой Антильской гряды. Каждый из них счел необходимым выступить и высказать свою оценку как самого исторического штурма казарм Монкада, так и всей роли Кубинской революции в судьбе латиноамериканского континента. Фиделю Кастро – бесспорному и однозначному инициатору героической революции – воздали должное все ораторы, но все подчеркивали и колоссальный вклад, который внес в окончательную победу Рауль Кастро.
Зародившаяся ранее мысль о написании книги крепла с каждым очередным выступлением. Наконец она превратилась в решение собрать материалы о жизни и деятельности Рауля Кастро и попытаться дать нынешним и будущим поколениям читателей максимально приближенный к правдивому образ этого удивительного человека, на которого постоянно опирался Фидель, кому он бесконечно доверял, кто сумел завоевать доверие и любовь подавляющего большинства кубинцев, кто смело и уверенно сейчас лепит то, что называют новой социально-экономической моделью Кубы.
Че Гевара, автор прекрасных книг о революционной войне, блестящий рассказчик, обращался ко всем, кто пишет об истории революции, быть предельно правдивыми. Я буду следовать его совету, тем более что правда и открытость всегда были, пожалуй, самой сильной стороной Кубинской революции вообще. Мораль и этика были теми категориями, на соблюдении которых всегда настаивал Фидель Кастро.
Что касается самого Рауля Кастро, то по какому-то скрытому промыслу судьбы ему при рождении по традиции было дано двойное имя Рауль Скромный (Raul Моdesto), в то время как полное имя Фиделя выглядит как Фидель Александр. Второй частью своего имени Фидель пользовался в годы войны как псевдонимом. О втором имени Рауля знают очень немногие, хотя оно точно отражает многие черты его личного характера. Он не стремится к публичности, скорее, избегает ее. Дает крайне мало интервью, за исключением случаев, диктуемых политической необходимостью. Он не появляется без нужды на телеэкранах. Если о Фиделе существует обширная библиография, то о Рауле есть только статьи, главы в исторических исследованиях и несколько собственных публикаций. Однажды в одном из своих выступлений он бросил очень весомую фразу: "Мы делали историю, но не умели ее написать!" Попробуем частично восполнить этот пробел…


Презентация книги "Рауль Кастро" в серии ЖЗЛ - часть 1, часть 2.