Штукин Николай (осень 1990 - весна 1992): "Мне нравилась Гавана утренняя и ночная"

22.03.2017 Опубликовал: Гаврилов Михаил В разделах: Материалы из двухтомника 'Тайны «Лурдес» 1964-2001'

(лайков: 6)

Загрузка...

Напечатать

Военкомат, учебка

Призвали меня в июне 1990 года, команда "120-Б". Номер команды объявили еще в военкомате, месяца за два до армии. Сказали: "Будет учебка в Сертолово. Потом на Кубу".
В итоге учебка оказалась в Николаеве (Украина); набирали команду водителей, а в автобат из 25 человек взяли только одного. Я попал в пехоту. Специальность ― командир отделения АГС (автоматический гранатомет на станке) "Пламя". Так что настрелялся я на всю жизнь. Мы три раза в неделю ходили на полигон; было от чего гранатомет чистить.
После учебки долго спрашивали: "А надо ли тебе на Кубу?" Я не отказался. И вот отправили!

Пересылка

Мы жили на летней базе какого-то военного училища. Она находилась на берегу Черного моря в местечке Чабанка, под Одессой. Там нас переодели в гражданку, мы потусовались несколько дней, а потом всех отвезли в порт. В Чабанке один солдатик, на призыв старше нас, травил всякие небылицы, что Куба ― просто пересыльный пункт, а оттуда нас отправят в Никарагуа или в Анголу.

Человек за бортом

6 ноября вышли на "Иване Франко". Это был замечательный отдых после учебки. 18 дней полного кайфа, хотя три раза в день нас строили на палубе, проверяя наличие людей. Зато все остальное время мы посвящали сну, еде, бассейну, просмотру фильмов. Даже ансамбль там умудрились создать. Но в подсознании постоянно сидела мысль: "Скоро все закончится, и мы попадем неизвестно куда".
В предпоследний день, вернувшись перед обедом из бассейна, решили полежать в каюте. Вдруг по громкой связи объявили тревогу: "Человек за бортом!" За время следования мы привыкли к проверкам систем безопасности, когда закрывали задвижки на нижних палубах, звенел противный звонок, и нельзя было никуда выйти из отсека. А тут такой страшный голос! Все стали выскакивать на палубы. А наверху офицеры с женами носятся ― зовут своих детей; переполох стоит страшный. В это время барка разворачивается на полном ходу, а по левому борту готовятся спускать на воду шлюпку. Нас тут же всех построили, пересчитали ― одного не хватает. Заставили бегать, искать по барке товарища в розовой рубахе.
Оказалось, что один азербайджанец выбросился за борт. Он пришел к товарищам по каюте, попросил связать ему руки ремнем, попрощался и ушел. Этот парень слыл человеком не от мира сего, все восприняли его просьбу как очередной заскок. Но напрасно. Потом по барке объявили общесудовой досмотр, моряки ползали везде и искали пропавшего. Барка целый день кружила на одном месте, а нас расставили по бортам: высматривать останки товарища.
Но все бесполезно, кроме пары акул ― никого не видели. Ближе к вечеру взяли курс на Кубу.

Соловей в ПТУРах

В первый же день нас привезли в Торренс. В клубе подсел сержант и спросил: "Есть водилы с правами?" Я, конечно, признался и оказался в отдельном взводе ПТУР (противотанковые ракеты). Стреляли с машин ПТУРами и из автоматов раза два на полигоне в Алькисаре.

"В соловьином в ПТУРах". Николай Штукин – в верхнем ряду второй справа, отдельный взвод ПТУР. Торренс, осень 1990 года.

Батальон и артдивизион находились в Торренсе для сдерживания в течение двух часов натиска американцев. В случае боевой тревоги имелся план по обороне "Пальмы". Наш взводный об этом говорил на занятиях. Основная задача батальона ― не допустить противника к секретной аппаратуре, пока ее не уничтожили.
"Солнце скрылось за горою…" являлась нашей взводной песней, а я ― главным запевалой. Но после вечерней проверки, если ответственный по части был нормальный, мы пели песню "Батька Махно" группы "Любэ". Эту фишку придумали наши деды; тогда деды из разведвзвода велели своим соловьям петь "Атас". Так роты и маршировали от плаца до расположения: мы ― вдоль "Пальмы", а разведка ― с другой стороны футбольного поля.

Как сел за руль

Я пахал в ПТУРАх, но мечтал о баранке. А мой земляк служил во взводе материального обеспечения (ВМО) водилой. Он и порекомендовал меня сначала на командирский УАЗик, но не успел ― другой "влился". Потом совершенно случайно я разговорился с водилой "таблетки" (санитарной машины двадцатого батальона): ему очень нравились мои концерты с гитарой по вечерам. Он и привел меня к зампотеху и начмеду, представив своим сменщиком. Так начали сбываться мечты.
Мой шеф ― начмед майор Владимир Дмитриевич Исиченко, пришел на Кубу весной 1991 года. Достойнейший врач и человек.
В итоге я по роду своей деятельности постоянно катался и в Гавану, и в Нарокко. Объездил Кубу вдоль и поперек. Машина моя считалась дежурной, на ней катались везде. Служебные поездки составляли процентов сорок. Все остальное ― личные дела офицеров. На запад доезжал до самого края Кубы, на восток от Гаваны по национальной автописте катался километров на 200 за попугаями. В Батабано за крокодилами ездили; за сигарами и ромом в Пинар-дель-Рио. Я за восемь месяцев на старой машине намотал около 40 тысяч километров, а потом на новой до дембеля ― еще 20 тысяч. Иногда поездка занимала больше суток.
На пляж Санта-Мария каждое воскресенье шефа своего с семьей катал. На карнавал ездил почти каждую ночь, всегда с разными компаниями офицеров. Панамериканские Олимпийские игры летом 1991 года смотрели; баскетбол и волейбол ― туда билеты были не нужны. На рыбалку в открытое море выходили на маленьком баркасике. Это было, наверное, самое сильное впечатление. Нырял с маской на западе от Гаваны. Там очень красиво ― глубина сразу начинается. Сидишь в лодке, под тобой метров 12, а дно видно. Вода чистейшая. Всякие рыбы интересные плавают, черепахи. Сам лично поймал трех шариков и несколько лангустов.
А в последний день перед баркой сидел на губе за угон машины, которого не совершал. Слава богу, пацаны, которые ее сперли, сдались сами. У меня уже вещи были на барке, а тут такая засада…

Наваль

Госпиталь назывался Наваль. Я там бывал почти каждый день. Плановые поездки происходили два раза в неделю, люди записывались у начмеда и ехали, но не больше 10 человек. Бывали и срочные выезды типа аппендицитов, родов и болезней, не терпящие ожидания. И по ночам ездил, и по утрам, и вечером.
Наваль ― огромный госпиталь с медицинским институтом и училищем. Он находился сразу за тоннелем на высоком холме. Перед ним располагалась остановка автобуса, затем ― будочка регистратуры, а дальше ― длинная лестница вверх к корпусам. Если больной был срочный и тяжелый, прямо на машине поднимались к приемному покою. А обычные посетители выходили внизу, шли в регистратуру к переводчице и уже с ней по врачам внутрь госпиталя.
Я же загонял машину в тенек и спокойно спал, а иногда ездил в городок на другую сторону автописты ближе к морю за мороженым, булочками, на рынок или в Гавану по своим коммерческим делам. Обратно народ забирал часа через два, так что времени на все хватало.
С гражданскими кубашами я общался, но не очень много. Были знакомые девчонки из медицинского училища в Навале. В основном снабжал их конфетами, просто болтали ни о чем. Иногда подвозил их до дома, но к ним не заходил. Очень интересная была тетенька из какой-то военной аптечной базы, на которой мы получали медикаменты. Звали ее Бильма. Шеф очень сильно запал на нее, но она больше со мной общалась. Бильма прекрасно говорила по-русски, поэтому языковой барьер не мешал.

Алькисар

Я был на этом полигоне один раз целую неделю, где-то в начале 1991 года, пока служил в ПТУРах. Мы там стреляли своими ракетами на танковой директрисе. Какие-то московские начальники нас проверяли. Тогда еще "Шилка" приезжала из Торренса. Я видел, как эти ребята ради прикола постригли пальму. Стреляла она убойно! Однажды на БТРе ездили за бананами: кубаши хотели нас прижать, но повернутая в их сторону пулеметная башня спасла положение. Потом уже пару раз приезжал в Алькисар на "таблетке" ― медобеспечение показательных стрельб.
На полигоне находились казармы для личного состава, танковая директриса, рубеж для стрельбы из стрелкового оружия, парк для техники и казарма для подразделения, обслуживающего полигон. Всего там служило человек 20. Ребята из моей учебки и призыва, попавшие в Алькисар, не жаловались. Правда, дедовщина у них была выше разумного, но это характерно для приблатненных подразделений. Во время учебного процесса из Торренса в Алькисар выезжала по очереди рота пехоты с понедельника по субботу. Они там, в основном, стреляли.
У нас в "двадцатке" состояние техники оставляло желать лучшего. Так называемые "учебные машины" (которые постоянно ездили в Алькисар) работали отменно. Зато стоящие в боевом парке часто не заводились, а уж передвигались крайне редко. Один раз новый комбриг заставил по тревоге всю технику загнать на позиции согласно плану обороны Торренса. Вышел страшный конфуз. Один БТР встал прямо в воротах парка; сдвинули его только сзади идущим. Техника была выпуска середины 60-х, практически не использовалась, от времени и климата портилась, запчастей не было. Отсюда и ее состояние. Бронированная разведывательно-дозорная машина (БРДМ), на которой я был водилой в ПТУРах, имела шильдик 1965 года выпуска! Кстати, ездила, и неплохо. Но не все были такими. Да и люди, эксплуатирующие технику, менялись максимум раз в полтора года. И их отношение к этой технике тоже было очевидным.

"Платан"

Это была довольно закрытая организация. Служило там всего человек 30. Они сами говорили, что дедовщина у них жесткая, но и условия службы абсолютно отличные от наших. Пару историй о них вспомнил.
Один молодой из "Платана" решил отравиться и выпил какой-то гадости. Я вез его в госпиталь, состояние было критическое, но мы успели. Этот случай запомнился, потому что тогда был большой напряг с бензином ― даже на "таблетку" выдавали очень мало. Я его привез, а обратно ехать не на чем. В госпиталь приехал их командир, и с его машины пришлось отлить немного, чтобы мне вернуться в часть.
В другой раз чечен из нашей пехоты взял у моряков какое-то барахло на продажу, а деньги не вернул. Мореманы вычислили, когда рота будет стоять в наряде, приехали в батальон и прямо в роте отвешали ему так, что он потом дня три вообще не выходил из казармы.
"Платановские" шлялись везде, самая раздолбайская часть была, а одеты ― кто во что горазд, гражданка вперемешку с формой.

Ранчо Луна

Куда ходили солдаты в самоходы, я даже не знаю, мне это было совершенно не нужно. Мои самоходы совершались исключительно на машине. В основном на ранчо Луна за пивом. Главное ― не встретить никого из наших. У нас было три пятилитровых канистры, мы их наполняли за две банки тушенки плюс деньги. Однажды три наших прапора налили там огромный сорокалитровый бидон. Я привез их в парк и оставил в машине. Каково же было мое удивление, когда утром я обнаружил бидон совершенно пустым! Пиво-то кубашское, как "ерш" (пиво с водкой), крепкое очень. Мне обычно двух "гранд" (больших кружек) хватало, больше просто не лезло.
Дорога туда была одна из части, через КПП возле штаба. КПП всегда был закрыт, а с обратной стороны стоял кубашский пост. Я подъезжал к штабу, вызывал дневального с ключами и спокойно выезжал. Обратно так же, только надо было бибикнуть перед воротами. Возвращаясь с ранчухи, я частенько подбирал идущих с нее же домой наших офицеров. Самое интересное, что с их стороны не было вопросов: откуда я, зачем и почему без старшего. Но за то, что я их подвозил до дома, меня никогда не сдавали комбату и его замам.
А вообще без разрешения мы старались далеко не уезжать. В Нарокко был ВАИшник ― майор душный. Его иногда заносило в наши края, мог поймать, тогда неприятностей не оберешься. А если в машине есть старший, то катайся где хочешь и занимайся чем хочешь. Никто не докопается.

Об офицерах

В моем соловьином батальоном командовал подполковник Колесников ― страшный человек. Кликуха у него была "Клешня" из-за потерянных в Афгане пальцев на правой руке. Он постоянно ловил самоходчиков, шедших на ченч. В итоге по его милости несколько парней отправились на "дизель" (в дисбат). А сам Колесников в батальоне был первым торгашем, даже увез в Союз тачку американскую. На барку из его дома было отправлено два ЗИЛа ящиков (я был в погрузочной команде). Вот какой он нам пример подавал?
Я с этим комбатом только в соловьином пересекся. Потом у нас командовал гном по фамилии Литус. За глаза его называли "Плинтус", потому как он был полная противоположность предыдущему. Сам всех боялся, даже начмеда моего, за дружбу с прокурором.
Большинство офицеров делали деньги или бухали по-черному, а многие совмещали оба занятия. У каждого имелась своя цель (обычно карьерная плюс личное обогащение), и нас, водителей, использовали для ее достижения.
В батальоне был старлей Шкира ― начальник химслужбы и по совместительству губы. Фамилия неправильная, по натуре он был самый натуральный "Шкура". Попробуй честь ему не отдай (хотя идешь в гражданке) ― тут же отправит на губу, пару часов заняться строевой. Потом ведь еще придет и проверит!
Но когда я стал ездить на машине, то ему отомстил. Они с женой поехали в Наваль, а на обратном пути хотели посетить валютный магазин ― потратить баксики. Пришлось отказать, ссылаясь на приказ, запрещающий изменять маршрут. Шкира долго возмущался, но после этого случая стал со мной шелковым. А в санчасти, когда ходил ДПЧ, пытался разогнать ночные посиделки за ромом с жареным крокодилом и бананами. За это ему фельдшеры такую перевязку сделали, что он вообще к нам больше не приходил после отбоя.
Были и очень достойные люди, которые понимали наше отношение к армии и на многое закрывали глаза. Один из них ― мой начмед. Многое позволял, делал правильные выводы, никогда не занимался ерундой. При этом он был очень хорошим врачом, некоторые ему жизнью своей обязаны. Был очень уважаемым человеком, но при этом совершенно не пафосным, а абсолютно своим.

"Клуб" на охоте

Дальние ворота в нашем автопарке считались боевыми и никогда не открывались. Только один раз, когда батальон подняли по тревоге и заставили выехать на боевые позиции. Зато однажды там произошел очень смешной случай. Дежурным по части заступил начальник клуба, которого мы за глаза звали "Клуб". Этот капитан всегда был не прочь переспать с кубашкой, но очень не любил, когда это делали солдаты.
Пришли, как обычно, проститутки под забор. Было воскресенье, народ потянулся за сексуальными удовольствиями. Одеты были все в основном в полотенца и тапочки. "Клуб", пронюхав, что творится аморалка, двинулся на разгон мероприятия. Бойцы, заметив начклуба, кинулись в разные стороны, а часть побежала в рощу за автопарком. "Клуб", отогнав кубашей выстрелами из табельного Макарова, погнался именно за этой группой.
Наш парк делился на две части. В первой стояли транспортные машины, которые были задействованы постоянно, а также находились все системы обеспечения: мойка, заправка, аккумуляторная и ремонтные боксы. Вторая часть была за дополнительными воротами. Там размещалась вся боевая техника, склад ГСМ и склад боеприпасов. Эта часть закрывалась и опечатывалась на ночь. Кроме того, она имела двойной ряд колючки, который охранялся часовым. Ну и дальние боевые ворота.
Наши парни не ожидали, что начклуба будет так долго их преследовать. Когда добежали до непроходимых зарослей, оставалось либо сдаваться, либо лезть в парк боевой техники. Выбрали второе.
Я в это время приехал из Санта-Марии: сидел в парке, болтал с дежурным. Сначала слышим выстрелы, потом крики, и из боевого парка несутся бойцы в полотенцах. Парни, конечно, смылись в батальон, а "Клуб" прибежал злой. В итоге больше всех пострадал часовой: капитан влепил ему 5 суток губы. По уставу часовой должен был стрелять, но не будешь же палить в своих. Но и устав нарушать нельзя.

"Маленькая Вера"

Кинопрокат был у нас в части. По понедельникам съезжались со всей бригады "кинокруты" за фильмами. Мы бойца, который в прокате служил, просили новые и интересные фильмы попридержать, а потом наш "кинокрут" (который "мультиком" звался) показывал их нам в своей будке прямо на стене.
А один раз поставил "Маленькую Веру" на большом экране. Когда дошло до самого интересного момента, деды в зале сказали: "Стоп!" После чего пленка перематывалась и запускалась по новой, пока дежурный по части не пришел и не прекратил "разврат". А замполит потом прокатчику и вовсе запретил этот фильм выдавать.

Офицерский городок, роман

Офицеры и прапорщики "двадцатки" (кроме командиров рот и батарей, комбата и начштаба) жили в офицерском городке, сразу за КПП гарнизона. Мы, несколько солдат, приходили в городок почти каждый вечер; у каждого была своя девушка. Речь идет об офицерских дочках. Это началось со второго года службы и продолжалось до дембеля. Командование знало, никто нам особо и не запрещал. Нас было трое, два водилы автобуса и я, а потом к нам присоединился командирский водила из артдивизиона.
Вечерами, возвращаясь из городка после прогулок с девчонками, мы шли через дальние ворота "Пальмы", чтобы не встретиться с ответственным по части. Он после вечерней поверки уходил домой, вот на него мы и боялись нарваться.

Ураган

Ураган я застал один. То ли в конце 1991-го, то ли в начале 1992. Сам ураган был не страшен, но последствия я видел в Гаване. По некоторым улицам плавали на лодках, а 1-й авениды (проспекта) и вовсе не было: сплошной полуметровый слой песка, камней и водорослей.
Около Торгпредства находился высокий холм, а сразу за ним ― море. Я видел огромные камни, которые волнами через этот холм выносило прямо к зданию. Залило тоннель под проливом (закрыли на неделю), а также тоннель с 5-й авениды на Малекон; а на самой набережной пострадавших домов было очень много.

Флора и фауна

Кактусы. Один очень колючий рос прямо у нашего ВМО. Туда обычно хлебовозку ставили, чтобы хлеб никто не стырил. Одного парня ради шутки в голом виде в этот кактус столкнули, а потом очень долго вытаскивали из него колючки.
Пауков называли птицеедами. Они считались очень ядовитыми, но только в брачный период. Случаев покуса не припомню. Скорпионы жалили, но без особых последствий. Из них обычно делали сувениры: брался скорпион и заливался эпоксидкой. Получалось что-то типа броши.
Из тяжелых случаев: зимой парня в море ужалила опасная медуза, его сразу повезли в Наваль и вроде откачали. Из-за этих медуз нельзя было зимой купаться ― они в поисках теплой воды приплывали ближе к берегу.
Питона видел один раз в саперной роте. Вонял жутко, потом из него пытались ремни делать.
Еще много всякой гадости плавало в море западнее Гаваны ― там пляжей нет, и сразу очень глубоко. Там и барракуды, и рыба-меч, и чего только не было. А в горах жили какие-то сухопутные крабы. Очень много их выползало на дороги после дождя. Едешь, а они хрустят под колесами.
Барракуду видел метра два длиной, хотя у страха глаза велики, может, и поменьше была. Самый большой крокодил был трехметровым. Две особи привез старый комбат.
За крокодилами ездили в Батабано и еще в один питомник в сторону Сьенфуэгоса. Брали в основном живых с целью употребления мяса. Иногда покупали просто шкуры, но выходило дороже. А главная цель ― сувениры, то есть чучела. Эта индустрия была поставлена на широкую ногу. Практиковали два способа убиения невинного крокодильчика: или кубик формалина в глаз – моментальная смерть, или два провода ― один в глаз, другой в зад ― и били током.
Крокодилы ― твари живучие: током шибанешь, а он через пять минут, как новенький. А если долго бить, то шкура начинает гореть ― испортишь чучело. Был один экземплярчик ― с него шкуру уже сняли, а он еще челюстями сильно щелкал. Офицеры приносили живых крокодилов и просили им отдать мясо. Но нам тоже хотелось. Приходилось говорить, что живучий попался и убили формалином. А сами мясо трескали ― очень вкусное.
Из птиц все "охотились" за попугаями. Были такие зеленые с красной башкой (зеленокрылые ара), за ними ездили очень далеко. Они ценились и на Канарах, и в Союзе. В Гаване на рынке продавали в огромных количествах волнистых, но они не котировались.
Одной офицерской дочке даже сшили специальную юбку для перевозки четырех(!) попугаев. Расчет был, что под юбку погранцы не полезут. И ведь пронесла на барку! Правда, одного потом потеряли. Он был с необрезанными крыльями, а ее младшая сестра баловалась с ним в каюте. Кто-то вошел, птица в открытую дверь и вылетела.
А в "двадцатке" у комбата зенитки или минометки дома жил попугай, говорящий по-русски. Его коронная фраза: "Выпить хочешь? Наливай!" Туда народ с выпивкой и ходил всегда. Иногда привозили попугаев, которые умели что-то говорить по-испански, но никто не мог понять, о чем речь.

Истории из санчасти

Чесотка ― неприятная болезнь, когда все чешется. Подцепили ее, видимо, от гейш зазаборных; разнеслась моментально по всему батальону. Лечили какой-то вонючей мазью, которая клещам чесоточным не давала дышать. Весь процесс занимал неделю. Из бригады приехала машина, в ее кунг снесли все матрасы и белье, а потом там все это чем-то обрабатывалось.
Одна "смешная" история. Служил в пехоте один киргиз, и у него "съехала крыша". Его комиссовали, но в ожидании самолета он жил в санчасти. При этом совершенно не спал и все время пытался куда-то идти. За ним присматривал дневальный по санчасти из больных. Так вот, этот киргиз научился лезвие для бритья кидать с пальца так, что оно метров с 2–3 врезалось в дверь. Когда это увидели, дневальные по ночам стали дежурить по двое. Но потом его увезли, и все вздохнули с облегчением.
Был еще забавный случай. Выпустили крокодила полутораметрового с развязанной пастью погулять по санчасти. На полированном каменном полу крокодил не может нормально маневрировать ― скользко. Пришли бойцы на прием к фельдшеру, а в коридоре это чудище сидит. Вот криков было! А Гена-фельдшер из перевязочной говорит: "Раз никого нет на прием, то прием окончен".
Так эти архаровцы до комбата добежали с жалобой. Тот пришел, и сам чуть не заверещал. Пришлось убирать зверя. А особо комбат на нас наехать не мог: крокодил-то был из его сувенирки. Поругался только, что долго не занимались изготовлением чучела именно из этого крокодила. А что делать? В сувенирке еще штук 5 сидело, ждали своей участи.

Побеги

Побегов на моем веку было около десяти. В основном все заканчивалось двумя-тремя днями, потом солдаты одумывались и возвращались. Кого-то ловила полиция. Все побеги были связаны с бытовыми причинами ― бросила девушка, обидели чем-то. Командование принимало меры по поимке: выставлялись патрули из офицеров в гражданке в порту, аэропорту; по Гаване катались; по окрестностям развозили народ, чтобы патрулировал. Полицию, посольство сразу ставили в известность. Офицеры очень любили такие патрули, потому что вместо службы они просиживали штаны в барах и пивнушках.
Был только один выдающийся побег. У нас в санчасти находилась сувенирка комбата, где жили два бойца; они числились в пехоте, но никогда в ней не появлялись. Их туда брали деды и обучали сувенирному делу, потом они работали сами, а в дедовском ― набирали новых соловьев, и все повторялось.
Так вот, со мной там служили два парня моего призыва: молдаванин Жора и русский Вовка Кондратов из Молдавии. В дедовской эти сувенирщики хотели только отдыхать, но работать-то кому-то надо! Вот они и присмотрели из числа больных одного молдаванчика. Он пахал, а они квасили. Нашему начмеду такое положение вещей надоело, и он поставил им определенные условия. Парни, решив, что комбат важней начмеда, пропустили все мимо ушей. Но начмед был настойчив и своего добился ― Жору выгнали в пехоту. Он этого пережить не смог и с двумя друзьями-молдаванами свалил из части.
Причем они подготовились и все рассчитали. В тот субботний вечер мы пьянствовали по какому-то поводу, гульба затянулась, а на следующий день можно было подольше поспать. Короче, их пропажу обнаружили только к вечеру. Дальше стандартная процедура поисков, искали дней 8. Потом всем надоело, и постепенно искать перестали. А нашлись они месяца через два, если не больше. И вот что с ними произошло.
Они собрались сбежать в Штаты. Один из них ездил с нами на рыбалку и видел, как мы за небольшую пайку арендовали у кубашского деда лодку. Он вывозил нас в море, а потом возвращал на берег. Эти ушлые молдаване решили нанять деда, в море его грохнуть и уплыть в Штаты.
Но когда они ушли из части, то направились совершенно в другую сторону и заблудились. Испанский язык имеет много общего с молдавским, языкового барьера почти не было, и они познакомились с каким-то предприимчивым кубашом. Учитывая их умение делать сувениры, он поселил молдаван в какой-то касе, и они на него работали.
Но самое смешное, как они попались. Им так понравилось жить на Кубе, что они решили легализоваться. Отправились в советское посольство, сообщили, что они ― гражданские специалисты, потеряли паспорта и хотят получить новые. В посольстве об их побеге знали и позвонили нам: "Приезжайте, посмотрите ― не ваши?" Оказалось, наши. Тут как раз барка пришла, и их отправили в Союз для дальнейшего разбирательства. Чем дело кончилось, неизвестно.

Смерти

За мои полтора года в батальоне погиб один человек. Пошел за забор на ченч и в тростнике напоролся на упавший провод под напряжением. А парню оставалась неделя до барки, мог ведь и соловья послать. Нашего батальонного фотографа отправили туда запечатлеть труп. Потом эти фотки специально распространяли среди личного состава, чтобы показать, как страшно ходить в самоходы!
Погиб офицер в артдивизионе ― авария. Но сам виноват, офицерам запрещалось садиться за руль, а он не справился с водовозкой на узкой дороге, перевернулся, от удара вылетел из кабины и его цистерной накрыло. Зрелище ужасное. Больше всего было жаль его жену и ребенка, который на Кубе родился. А старлей был отличным человеком ― так о нем парни из артдивизиона отзывались. Водителя чуть не посадили за гибель офицера, хотя он был вообще не виноват.
На КПП заступал в наряд только разведвзвод. Это было личное подразделение начальника штаба, его каса стояла прямо у КПП. Они охраняли ни столько въезд в часть, сколько его кассу. Пьяный полицай пришел отомстить за мамашу (которую изнасиловал моряк с "Платана") , но нашему повезло. Две пули прошли мимо, а когда он схватил полицая за пушку и направил вниз, третья пуля прострелила сапат, носок, а ногу не задела. Кубаша скрутили и отвезли на губу, потом сдали полицейским. Я с ними в полицию на разбор ездил.
История с изнасилованием кубашки реальная. Моряка того вроде не судили. По крайней мере, на Кубе. Его, скорей всего, увезли в Союз. "Платан" ― очень закрытая часть.
Были еще случаи в Нарокко. Замкомбрига Терещенко рассказывал: двое загорали на крыше в парке, проломился шифер ― один насмерть, другой только руку сломал. Сломанные носы и челюсти в расчет не беру ― это случалось часто, скрывать тут нечего. Вот только не всегда это была именно дедовщина, иногда на разборках черпаки били дедов. В основном судили за неуставщину и воровство, чтобы других солдат напугать.

Гавана

Мне Гавана нравилась утренняя и ночная. Утром у них существовала традиция ― по пути на работу пить кофе в многочисленных кофейнях. Причем кофе подавали в "наперстках" ― таких малюсеньких чашечках. Так кубаши умудрялись растянуть удовольствие минут на десять!
Жара с утра еще не успевала вступить в свои права, и морской бриз очень благотворно влиял. А днем ― сплошное пекло, пыль, духота. Только одно желание ― залезть куда-нибудь под кондишен и остывать.
А ночью город преображался... В темноте женщины становились еще прекрасней. Малекон наполнялся стайками девушек, парочками; ночное освещение придавало городу ласковый и интимный оттенок. Малекон (по-испански "набережная") ― самое любимое место для свиданий. Ночью можно было совершенно спокойно остановиться, познакомиться с девушкой или девушками. Они охотно шли на общение, многие говорили по-русски. В сильный ветер волны запросто перемахивали через набережную и красиво разбивались об асфальт. Сплошная романтика!

Кубинский транспорт

Я был у кубашей на одном заводике (запчасти к машинам искали), где из боевой техники делали гражданскую. У БТРа срезали верх и поставили скамейки, чтобы людей возить. Они вообще любили "модернизировать" автотехнику: из ЗИЛов делали автобусы, в самосвалах ставили будки для перевозки людей. Но больше всего мне нравились муфлоны, запряженные в телегу. Я такое чудище увидел в первый день пребывания, прямо в Гаване. Мне показалось, что мы попали в каменный век, а ведь так красиво смотрелась Гавана с рейда!
Автобусы на Кубе были в основном "Икарусы" бордового цвета. Рычали они страшно, словно глушитель отсутствовал, и дымили тоже по-черному. Их всегда не хватало, поэтому ездили на них, даже свисая снаружи.
Возле Наваля очень часто наблюдал: подходит автобус, народ борется за места. Конечно, влезли не все, висят в открытых дверях. Самые отчаянные сидят в окнах снаружи или висят, держась за окна и проемы от разнообразных лючков, уже давно оторванных. Водитель смотрит на все это совершенно спокойно и, когда даже все окна заняты, трогается с места. Но если рядом полицейский, то он снимает с окон и дверей лишних пассажиров.

Гипнотизер

В гостинице "Гавана Либре" я был один раз. Наши бойцы отправились на выезд, и возле Коппелии к ним, услышав русскую речь, подошел дядька. Оказалось, какой-то гипнотизер из Союза приехал на гастроли. Он был очень удивлен, что на Кубе есть наши войска. Ему предложили выступить у нас в части. И вот мы поздно вечером ездили к нему в отель договариваться о выступлении.
Гостиница оказалась шикарной. Гипнотизер жил на десятом этаже в номере, окна которого выходили на море. Вид с балкона потрясающий. К сожалению, я на его выступление не попал ― был в разъездах.
Примечательна история подъезда в отелю. Я припарковал машину у входа. Тут же подбежал кубаш и стал что-то говорить по-испански. Я показываю, что не понимаю. Тогда он перешел на английский. Снова не понимаю. Когда же я обронил несколько слов по-русски, он с пренебрежением воскликнул, махнув рукой: "А, советико!" И на прекрасном русском объяснил, что машину надо поставить в другое место.
Но так не везде бывало. Врачи к нашим очень хорошо относились, военные тоже. В глубинке никогда проблем не было. А в сладких местах типа валютных магазинов, баров и отелей недолюбливали.

Книжный магазин

В Старой Гаване на какой-то пешеходной улице находился русский книжный магазин. Наши офицеры очень любили его посещать: то ли книги там попадались дефицитные, то ли тяга к чтению под жарким кубинским солнцем просыпалась неимоверная. Хотя, по моим воспоминаниям, тяга просыпалась только к алкоголю. Пили по-страшному. Куба расшифровывалась как "Когда Уедешь, Будешь Алкоголиком".
Раз в месяц магазин устраивал выездную торговлю в Торренсе. Автобус привозил директора магазина, темнокожего кубаша лет сорока пяти, с книгами из Гаваны. Директор торговал, а вечером остатки книг отвозили обратно. Однажды эта "честь" выпала мне.
Приехали мы в магазин часов в девять вечера, он уже был закрыт. Кубаш попросил меня помочь занести книги. Потом он долго возился у своего сейфа и зачем-то позвал меня. Я подошел, а он вдруг начал недвусмысленно приставать ко мне. Я с таким явлением столкнулся впервые и был ошарашен. Потом взял себя в руки и попытался объяснить, что однополая любовь меня не интересует.
Но остановить его смог только хороший удар в челюсть, закончившийся падением непонятливого кубаша на стеллаж с книгами. Стеллаж упал, и за ним, как домино, повалились еще два. После этого, громко выражаясь, я покинул магазин. Однако офицер, который был со мной, сказал, что командование велело довезти кубинского товарища до дома. Всю оставшуюся дорогу директор магазина сидел смирно, прикрывая разбитую рожу платочком.
Я рассказал об этом случае в батальоне, народ долго смеялся. Оказалось, водила автобуса, который раньше возил директора, тоже подвергался приставаниям. Но тогда обошлось без мордобоя.
Я боялся, что кубаш меня сдаст; скажет, что я просто его избил, и мне не поздоровится. Но он, видимо, не хотел, чтобы узнали о его наклонностях и смолчал. Правда, потом месяца два торговли в Торренсе не было. А я с тех пор в этот магазин даже не заходил: народ возил, а сам гулял по улице.

Гражданская одежда

Поскольку я постоянно ездил в Гавану, мне разрешали носить гражданку. Парадка висела в санчасти, я ее надевал только на выездах в Нарокко. Сначала у меня была обычная гражданка, а потом я стал покупать вещи в валютных магазинах. Ходил и в джинсах спокойно, ни разу в батальоне не было проблем. Один забавный случай произошел в Нарокко. Шел я по офицерскому городку в джинсах и какой-то яркой футболке, а навстречу ― боец в форме. Подходит и на "вы" спрашивает сигарету. Я еще прикололся, что он меня за офицера принял. А метров через сто офицер стал на меня наезжать: "Солдат, почему в джинсах? Что за вид, откуда?" Узнав, что я из "двадцатки", быстро отстал.
У нас никто не обращал внимания, в какую гражданку мы одевались. Мой друг-земляк Леха Калинин, водитель школьного автобуса, тоже постоянно носил нормальную одежду. Нас, водителей, ценили, уважали, особенно сильно не доставали всякими глупостями, а некоторые офицеры даже побаивались, ведь мы совершенно спокойно общались с командным составом. И если офицерам надо было куда-то съездить помимо служебных дел, могли совершенно законно послать их подальше, сославшись на запрет изменения маршрута. Всем приходилось с этим считаться, и нас не трогали. Зато своего шефа или комбата с замами послать было нельзя. Вот командирский водила и ходил в форме, потому что в Нарокко часто ездил.

Звонок в Союз

В районе порта находился клуб моряков. Я оттуда несколько раз звонил домой в Союз. Стоило это совершеннейшие копейки. На первом этаже в холле клуба была небольшая комната. В ней стоял стол с телефоном, и сидела молодая негритяночка-телефонистка. Ей надо было назвать город и номер телефона. Она сама набирала, а когда отвечали на том конце, говорила (дословно): "Але! Это Кува, минуточку!" Затем передавала трубку, и можно было общаться.
Мой первый звонок родителей ошарашил: из-за разницы во времени у них было пять утра. Они долго не могли поверить, что я звоню из Гаваны. Потом уже не удивлялись. Причем за спиной, как правило, стояла очередь в несколько человек, и все спокойно ждали, пока ты наговоришься. Поскольку общаться при таком количестве свидетелей было не очень удобно, то разговор дольше пяти минут никогда не длился. Только один раз наш офицер-комсомолец болтал минут пятнадцать с родителями, обсуждая какие-то личные проблемы. Тут уж народ стал роптать: не один все-таки.

Выпить и перекусить

Основными питейными местами, которые я посещал, были бар при клубе моряков, а также ресторан с баром на "Вилле Батисты". В клубе моряков, на третьем или четвертом этаже, находился тихий замечательный бар. Там за песо наливали ликер. Когда мы ездили звонить, обязательно туда заходили.
А "Вилла Батисты" ― ресторан при въезде в Гавану со стороны Торренса, красивая вилла с бассейном и большой территорией. На въезде стояла охранница, подкуп которой составлял несколько конфет. "Виллой Батисты" заведение называли в связи с легендой, что диктатор подарил эту недвижимость своей любовнице. В ресторане было довольно скудное меню, но готовили очень хороший фруктовый салат, имелся неплохой выбор рома и вин в баре. Одно время я каждую субботу возил учителей по магазинам. После объезда пяти-шести "валютников" они любили пообедать в этом ресторане. А для меня любое меню было лучше батальонной кухни. Радовало, что я, простой солдат, мог спокойно посидеть в ресторане в хорошей компании. А после обеда выйти на террасу и покурить сигару или, на крайняк, сигаретку, покачиваясь в кресле-качалке, словно самый настоящий кубаш.
Один раз мне посчастливилось посетить шоу в кабаре "Тропикана". Дело было ночью, все оказалось очень красиво, вкусная еда. Жаль, что вечер закончился очень быстро ― наш зампотылу круто поругался с женой, и пришлось ехать обратно.
А еще один раз я ел в столовке на трассе Гавана ― Сантьяго-де-Куба. Зрелище печальное. Столовка находилась примерно в 120 километрах от Гаваны, вокруг ни одного поселения. Пища ничем не отличалась от похожих заведений в Союзе, разве что ассортимент гораздо более скудный, а блюда с кубинским уклоном. И контроль там производился очень жесткий. Сначала тарелка с блюдом передавалась из кухни через окно в зал, работник кухни записывал его в журнал; потом другой сотрудник заносил его в другой журнал, и далее, перед выдачей клиенту, раздатчик записывал блюдо в третий журнал. Таким образом боролись с воровством в общепите. Кстати, еда оказалась на редкость невкусной.

Валютные магазины и доллары

Валютные магазины были всегда. Сложность заключалась в том, чтобы туда попасть. А баксы меняли у кубашей. Я знал одну "совкубашку" (родилась в Союзе, вышла замуж за кубинца и переехала на Кубу) в пригороде Гаваны и обычно обменивал у нее. Курс нормальный, подделок не бывало. А главное ― безопасно.
Первое время эти магазины были, как наша "Березка" в Союзе, для избранных. Кубаши из охраны сразу же определяли русских, могли не пустить. В форме туда было вообще нереально попасть. Меня очень часто кубаши принимали за своего, такая внешность. Язык на уровне разговорного я выучил быстро (в школе французский изучал) ― больших сложностей при общении не возникало. К тому же у нас в части имелся переводчик, тоже помог мне в изучении языка. Товар в валютных магазинах часто был китайским, но попадались и вещи с надписью "Made in USA". Видимо, особо привилегированные кубаши посещали эти магазины.
При нас доллары были очень в ходу, но официально ими стали платить с середины 1991 года. До этого меняли у спекулянтов и в более надежных местах ― кто где мог. Этим занимались и после официального введения валютной зарплаты. До этого "попалиться" на долларах считалось очень серьезным залетом. А после и на товарке все было только за баксы, причем никаких ограничений по продаже не существовало. Другой вопрос, что продавать с товарки что-либо кубашам стало экономически невыгодно.
С середины 1991 года посещение офицерами и их женами валютных магазинов стало абсолютно легальным. Кстати, многие жены пытались найти работу и находили. Кто-то работал уборщицей в Посольской школе, а кто-то в торгпредстве и посольстве умудрялся устроиться.
Нас, бойцов, периодически трясли на наличие баксов в закромах, особенно если в батальоне случались кражи госимущества. Но у водил проблем с этим не было: мы же офицеров по этим лавкам и возили. Причем, мы знали места, где можно поменять "псы" на баксы, они к нам с такими просьбами обращались.
А вот презервативы и сигары в этих магазинах никогда не покупали. Презервативы спокойно продавались в аптеках за гроши; сигары одно время за "псы" можно было купить, потом сложнее стало. Но в том-то и заключалась прелесть службы водителя, что он знал "рыбные места", где все можно было достать. В валютных магазинах покупали шмотки, аппаратуру, хорошие сигареты. Один раз мне очень захотелось яблок (достало манго!), пришлось купить килограмм за 3,5 бакса. Товарищи сказали, что я больной. Но очень хотелось, а яблоки оказались невкусные. Спиртное пользовалось большим спросом. Особенно все хотели собрать коллекцию ликеров, покупали влет за тройную цену.

Ченч: "от мала до велика"

В батальоне продавалось все. Самыми богатыми считались повара: продукты были очень востребованы кубашами. Еще один богач ― водитель мусоровозки. Два раза в неделю он выезжал на свалку, вывозил мусор. Ему отдавали на продажу все, что могли приобрести на товарке солдаты, а водилы сливали бензин. На свалке кубашские спекулянты покупали все это; а водила имел свой навар с каждой проданной вещицы.
Пачка "Популяриса" стоила за забором 2 "пса". А курс доллара на черном рынке составлял около 3 "псов" за доллар.
Все, кто жили возле наших воинских частей, были избалованы барахлом, которое им продавали солдаты, и цены были невысокими. А если отъехать подальше, километров за 50, то там наступал рай ченчилы. Мы в обед, который длился три часа, выезжали с шефом в какую-нибудь кубашскую деревню и, как автолавка, открывали торговлю. За кусок мыла давали до четырех ракушек, а в батальоне ― это уже приличные деньги, до 400 процентов навара. За один выезд можно было заработать баксов 50. Это были огромные деньги, если учесть, что футболка стоила максимум 4 бакса, а хорошие кроссовки ― 15. Но если полиция заметит, возникнут проблемы. Слава богу, не попались ни разу.
У замов комбата были какие-то знакомые, которые помогали им что-то доставать, крутили какие-то дела. Я особо не интересовался: меньше спрашиваешь, дольше ездишь на машине. Больше, конечно, общался с нашими гражданскими. Был в Гаване корреспондент ТАСС, частенько приезжал в баню к комбату. У него был шикарный офис в Гаване, машина Toyota Corolla, на которой он давал мне покататься. Этот корреспондент прекрасно знал испанский язык, его даже брали с собой во всякие поездки поченчить.

Погрузка

Как-то в порт пришел большой контейнеровоз из Союза. Я приехал на него поченчить вместе с начмедом и прокурором. Машину загнали прямо в трюм ― у него корма открывалась. На пирсе стоял кубашский погранец ― ему банки тушенки было достаточно. Прокурор с начмедом поднялись в каюту капитана, а я выяснил, что у экипажа совсем нет выпивки, а впереди Новый год. Я продал им все, что у меня с собой было, а на следующий день мы в том же составе вновь отправились на судно. Только за день мы с начмедом очень тщательно подготовились и запаслись ликером по полной программе. Моряки получили у капитана свои зарплаты и практически полностью оставили их в моем импровизированном магазине в виде машины "скорой помощи".
Вечером они напились, а ночью в пьяном угаре решили покататься на огромных погрузчиках (они тягают морские контейнеры, и их возят прямо на корабле с собой) по пирсу наперегонки. Гонки проходили на трех погрузчиках между рядами контейнеров, чем был повергнут в шок погранец. Остановить их смогли только полицаи, которые были в срочном порядке вызваны. Моряки спаслись от полиции бегством на погрузчиках прямо в трюм. На следующий день капитан нас очень просил больше не продавать спиртного экипажу.

Водительский ченч

Возможностей было море. Во-первых, бензин, хотя на моей машине много экономии не получалось. Основной заработок ― продажа в батальоне всего, что можно купить или достать в Гаване и в других местах. 98% личного состава не имело возможности уйти из части (кроме самоходов), но и в самоходах далеко не уйдешь. А я привозил все: сигары, попугаев, крокодилов, ракухи, выпивку, даже шмотки (из валютных магазинов) одно время. А сбывали мы то, что нам давали на реализацию бойцы: полотенца, носки, мыло, сигареты. Еще мы меняли солдатам "псы" на баксы.
В 1991 году в свободной продаже в Гаване и окрестностях практически ничего не было. А я знал, что и где можно достать, и привозил под заказ в батальон. Наценка составляла до 100 процентов.
К весне 1992 года, когда у народа уже были в свободном владении баксы, мы даже выпивку продавали в санчасти. Схема такова: в дипмаркете продавался за "красные" песо (что-то типа наших чеков в Союзе) ликер. Доллары менялись в торгпредстве на "красные", далее ликер привозился в батальон и реализовывался по 2 доллара за бутылку. Затем доллары снова менялись на "красные", и все по новой. Соотношение "закупка ― продажа" составляло 1:2. Отбоя в клиентах у нас не было, несмотря на высокую цену. Зато не надо было в самоход идти. Торговал фельдшер, а я привозил, навар делился поровну. Все знали, что в санчасти есть выпивка, и народ тянулся. Жаль, схему придумали поздно: не успели много заработать.

Сувениры

Материал для сувениров я привозил. Все, что касается моря, вылавливалось на рыбалке. Собиралась группа офицеров, грузились в машину и ехали на запад от Гаваны. Там, в каком-то поселке, жил дедок; у него была своя лодка и внучок-ныряльщик. За небольшое вознаграждение дед грузил наших в лодку и вывозил в море. Там все ныряли, ловили сырье для сувениров. Внук тоже нырял и доставал ракухи поинтереснее. Еще у деда имелся ранее отловленный товар. Таким образом все в батальон и попадало. Конечно, поставка сырья для сувениров осуществлялась не одним дедом; все находили свои способы.
В каждом подразделении имелся свой сувенирщик. Самая главная сувенирка называлась комбатовской. Им было выделено помещение у санчасти, размером с хорошую шестикомнатную квартиру. В остальных подразделениях сувенирки были поменьше, попроще, и там работа сувенирщика совмещалась с основной службой.
При американцах на Кубе стояли телеграфные столбы из красного дерева. Постепенно их заменили бетонными. Как-то раз мы ехали с командиром разведки и увидели лежащий у дороги столб. После этого он взял ЗИЛ, загрузил туда весь свой взвод и поехал за этим столбом. Они его часа три перепиливали пополам, чтобы поместился в кузов, потом с трудом подняли и погрузили. Этого количества хватило на очень долгое время для изготовления подсвечников, рукояток для мечей и прочих сувениров. Что-то они даже продали своим же.
Когда я был в соловьином в ПТУРах, у нас возле учебного класса лежал огромный пень так называемого "розового" дерева. В обязанности соловьев входило периодическое отпиливание от него кусков для заготовок. Дерево очень плотное, ножовка разводилась после каждых 15 минут пиления.
Мечи делали из рыбы-меч. Ее живьем я ни разу не видел. Нам привозили только сами мечи, по цвету они напоминали кость. Очень редко делали меч из мачете, надраив ее до блеска. Изготавливали такую композицию на стену: щит из панциря морской черепахи, а за щитом ― два скрещенных меча из рыбы-меч, а ручки ― из лимона или красного дерева.
Домой я привез только несколько ракух. Я почему-то за сувенирами особо не охотился. Когда уезжал на барке домой, то несколько коробок (вещи, бананы, ананасы, коллекция ликеров, десятилитровая канистра рома) отправил вместе с офицерскими вещами. А с собой оставил только сумку с альбомом, маленьким крокодилом (60 сантиметров) и еще какими-то вещицами. Так эту сумку спер в последнюю ночь мой однопризывник, уходивший на второй барке. Пропажа была обнаружена за час до отправки ― разбираться времени не было. Зачем он это сделал? По-настоящему жаль альбом, остались только фотки с барки. Очень бесили меня люди, которые воровали зубные щетки и фотки любимых девушек. Зачем?

Бизнес в батальоне

Самое блатное подразделение ― взвод материального обеспечения. Повара, водители, ГСМщик, продсклад, вещевой склад, банщик, водокачи. У всех был доступ к чему-то, недоступному остальным. Соответственно и доходы имелись, и сама служба была проще и интересней. И дедовщина самая злобная. Хочешь хорошо жить на втором году службы? Паши, как папа Карло! Не хочешь пахать? Давай в пехоту! Благо желающих на твое место хоть отбавляй. Я думаю, что в бригаде в комендантском взводе было то же самое.
В "комендачах" служили водители командования бригады, еще кто-то из блатных должностей. Я общался только с водилами. Конечно, там было престижней, нежели в других подразделениях.
По поводу возможностей банщиков и водокачей. Банщик работал всего 2–3 дня в неделю, а остальное время был предоставлен сам себе, мог ходить в самоходы. Водокачи выполняли свою основную работу вне пределов части, соответственно тоже имели свободу перемещения.
Но и санчасть была "сладким" местом: мы даже на построения, строевые смотры и вечерние поверки не выходили. Были еще водители прокуратуры и трибунала. Они просто жили на территории "двадцатки", пользовались нашей столовой и парком, а подчинялись только своим шефам.
Я уже писал, что самыми богатыми были повара, складские, ГСМщик и водитель мусорки. А все блатные водилы не особо зарабатывали: не на чем большие деньги делать. Основной заработок ― бензин и возможность что-то привезти в часть. На легковых на бензине много не заработаешь, а чтобы продать то, что привез, надо иметь спрос. А у солдат денег-то не особо много, повара и прочие богатеи тоже не резиновые, все не могли купить. Офицеры иногда что-то покупали, но опять же младшие ― они тоже небогатые были. Старшие же сами на нас и ездили всюду.

Касабланка

Так назывался район в Гаване (в переводе ― "Белый дом") , где находился штаб Главного военного советника. Там служило совсем немного солдат: связисты да водилы. Жили они в двухэтажной касе, которая стояла вдоль одной из улиц и ничем особо не отличалась от всех остальных. С выходами в Гавану там ни у кого не было проблем, так как они в ней и жили. Вышел из касы (расположения) ― и ты в Гаване.
В начале 1992 года у них случился крупный залет ― напились с последствиями. Тогда разогнали оттуда много народа. Например, водитель начальника припортовой базы оказался у нас в пехоте. Он, конечно, халявил, пролежал до дембеля в санчасти. А залеты у них происходили оттого, что служба была просто сахар. Они офигевали от этого и слетали с катушек...
Про связистов из Касабланки я ничего не знаю, а вот с водилами общался часто. Они совершенно спокойно могли передвигаться по Гаване на своих машинах, очень часто катались с русскими девчонками (дочками офицеров и спецов), ходили на дискотеки в Посольскую школу. В общем, вели довольно веселый образ жизни.
Часто личные водители многих командиров становились практически членами их семей. Они же не только шефов возили, но и их жен, детей, ездили с ними вместе на отдых. Если шеф был нормальным человеком, то и отношение к своему водителю было иное, чем к остальным солдатам. Отсюда и водитель чувствовал себя "белой костью", позволял себе многое из того, что другие боялись. Каждый считал, что в случае залета его прикроет и отмажет собственный шеф. Я, кстати, мыслил точно так же. Но иногда борзость переходила все границы, и терпение шефа иссякало. Так случилось в 1992 году и в Касабланке, и в комендантском взводе в бригаде. Хотя там была какая-то история с избиением соловьев. И оттуда очень многих дедов поразогнали, это было решение комбрига, и перечить никто не стал. Водила первого зама комбрига в нашей пехоте два месяца до дембеля парился.

Дела водительские: и смешно, и грустно

Комбата возил Андрюха Трифонов. С его машиной постоянно приключались смешные мини-аварии. Как-то раз он въехал в столбик возле дороги. У него под задними сиденьями был мешок с крокодилами, так один из них выбрался и начал ползать по машине. Крокодил небольшой, но пасть была развязана! Андрюха и офицер на переднем сиденье испугались и подняли ноги. А без ног затормозить совершенно невозможно, вот он и въехал в столбик.
А у меня неприятная история случилась при поездке в Алькисар. Тогда поехали начальник штаба и еще кто-то из больших командиров. Возвращались со стрельб колонной: командирский УАЗик, моя "таблетка" и три ЗИЛа с пехотой. Посреди дороги начштабу приперло попить пивка. Остановились в какой-то деревне возле пивнухи, набрали пива и сели в моей машине пить. Разговоры у них пошли типа секретные, и меня выставили погулять.
Все это происходило в самый разгар жары. Бойцам из машин выходить не разрешили: под тентами в кузовах, без движения им было совсем хреново. Стояла наша колонна около часа. Потом пиво было выпито, и все двинулись в путь. Но самое страшное ждало меня впереди. Этих придурков от жары и тряски развезло, и они начали возвращать пиво вместе с обедом. Уделали всю машину внутри и снаружи: некоторые умники высунули головы в окна. А мне потом все это мыть: не так уж сладка бывала служба водилы.

Трудности службы

Если кто-то думает, что мы, водилы, всю службу пузом кверху валялись, то глубоко заблуждается. Меня очень часто подрывали по ночам для неотложной поездки в госпиталь, нередко случались поездки длиной в сутки без завтраков, обедов и ужинов по 700 километров в жару в душном УАЗике.
Да, я посмотрел Кубу, много где побывал, но и заработал себе язву желудка из-за неправильного питания. Ведь никто не спрашивал, пообедал я или нет: надо ехать и все. И если машина сломалась, это никого не волновало, она должна быть на ходу всегда, ведь это "скорая помощь". И по ночам под ней приходилось валяться, и запчасти из воздуха делать ― не было их на Кубе. И спать тоже приходилось меньше 8 часов, и при этом возить людей и нести ответственность за их жизнь на дороге.

Отключения электричества

При нас часто отключали электричество. Как только гас свет, в течение полутора минут со стороны "Пальмы" раздавался рев дизелей. Как-то раз дизели взвыли только минут через восемь. Потом оказалось, что дизелист проспал момент отключения. Он потом у нас на губе сидел несколько суток.
Под наш дембель (весна 1992 года) отключения иногда бывали ежедневные, под вечер, часам к 9–10. Сразу же и вода отключалась: оставалось только то, что было накачано в баки в душах. Самое долгое отключение продолжалось дня два, даже полевую кухню притащили ― приказа нас кормить никто не отменял.

Кубаши и советико

Все, кто проживал в ближайшей округе, относились к "советико" достаточно хорошо, мы же их кормили, они перепродавали наш ченч и за счет этого существовали. Бывали, конечно, и случаи мошенничества с их стороны; воровали иногда то, что плохо лежит. Но и наши тоже паиньками не были.
А вот в Гаване отношение частенько было демонстративно негативным. Им не нравилось, что советская помощь прекратилась. Гавана ― крупный город, народ образованный, ситуацию понимали. Они считали нас предателями идей коммунизма, многие говорили об этом всерьез.
В глубинке никогда не было никаких конфликтов: люди очень дружелюбные, всегда готовы помочь... за банку тушенки. Беднота там была сплошная. Видел деревни без электричества, где жизнь не менялась десятилетиями. Я думаю, они и до Фиделя с его революцией жили очень бедно, им никакого дела до политики не было. Привезли им то, чего у них нет, ― они и рады нам. Обменяют барахло и еду на крокодилов, попугаев, ракухи ― и все довольны.

Дедовщина

Первые полгода я провел в отдельном взводе ПТУР. У нас было 3 деда, 5 черепов и 5 соловьев. Особо нас деды не доставали, хотя вся работа, конечно, лежала на нас. Форму мы им не стирали, пайку не носили. Пахали у нас соловьи, обеспечивали всем дедушек, а черепа жили своей жизнью. Их никто не трогал, не припахивал, но и они особо никого не могли тронуть. Этот призыв был предоставлен сам себе, они просто ждали дедовского периода. Вся работа с соловьями лежала на дедах: если им были нужны "работники", то они их и припахивали.
Поскольку я умел играть на гитаре, одной из моих обязанностей стало научить играть своего деда ― замка Олега Заверюху. Поэтому все свободное время я писал тексты песен и аккорды в его тетрадь. Иногда он освобождал меня от занятий и всяческих работ, заменяя их музыкальными. Считаю его достойным учеником ― к дембелю он очень прилично играл.
После перехода в санчасть вопрос с дедовщиной изменился в корне. Нас там было 5 человек (2 фельдшера, 2 сувенирщика и водила) ― все одного призыва, из одной учебки. Поэтому дедами мы стали сразу после соловьиного периода. В санчасти было правило ― положить пару соловьев болеть на очень долгий период. Вот они и исполняли роль наших соловьев: носили пайку из столовки на всех, убирали территорию, исполняли разные поручения. Некоторых научили делать сувениры, их готовили на смену сувенирщикам. Особо мы тоже никогда не зверствовали: сначала все-таки срок службы не позволял, а потом уже как-то и так привыкли.
К 1992 году началось сокращение войск, соловьев пришло очень мало. К нам попал только один, и он, бедный, мучился с нами троими. Сувенирщики взяли себе другого. Парень был довольно тормознутый, приходилось ему несладко. Он и перевязками занимался, и дежурил. Я себе за два месяца до дембеля взял сменщика из черепов, и машиной (мойка и ремонт) занимался только он.
На мой взгляд, дедовщина имела свои яркие проявления только в блатных подразделениях, где служба на втором году считалась легкой или денежной. Там, при невыполнении дедовских указаний, можно было легко потерять эту перспективу и отправиться в пехоту.
Общие правила для всех соловьев были таковы: нельзя спать днем, смотреть телик после 20:00, самые плохие наряды, запевалы в строю, всегда во фляжке должна быть вода для дедушек, при старой системе на товарке все отдавалось дедушке. Далее уже сами деды добавляли свои нюансы в разных подразделениях.

Барочная тема

В наше время было всего две барки. А осенью 1991 года начали потихоньку сокращать наше военное присутствие на Кубе. Всем солдатам предлагали дослуживать в Союзе. Некоторые черепа согласились. Тогда на барках места не хватило, должны были лететь самолетами. Некоторые решили, что 18 часов гораздо быстрее, чем 18 дней. Но… вторая барка ушла 31 декабря, а самолеты прилетели только в середине февраля. Человек 25 дембелей все это время изнывали от безделья. Их никто уже не трогал, они жили в своих подразделениях. И только их бедные соловьи, которые уже стали черепами, все шуршали и шуршали.

Перед дембелем

В последние две недели службы мы спокойно ездили днем в Гавану погулять. Правда, об этом знали только наши непосредственные командиры. Иногда выезжали на машине, но это грозило серьезным залетом. Один раз уговорили моего шефа вечером покататься, попить пива в "Чайке", погулять по Малекону. Возил нас мой сменщик Славик, а шеф ездил старшим. Хорошо отдохнули.
В предпоследнюю ночь поехали на прокурорской "Волге" с его водилой, водилой трибунала и кем-то еще. Эта поездка чуть не кончилась плачевно, пару часов провели в полиции.

День отъезда

У офицеров была традиция заводить автобус с отъезжающими в Союз с толкача. В один из отъездов тяжеленный нагруженный ЛАЗ с толкача завели одни жены, а водила еще не успел сесть за руль, и они этот ЛАЗ чуть в дерево не затолкали. Обычно в городке в день отъезда были сплошные слезы. Даже некоторые офицеры не могли их сдержать.

Шмон перед баркой

Я уходил первой баркой весной 1992 года. Нас шмонали только при входе на борт теплохода. Вещи, которые грузили краном, не проверяли ― там наши бойцы просто не подпустили таможенника к ящикам.

"Последнее утро на Кубе". Николай Штукин – четвертый слева, офицерский городок в Торренсе, весна 1992 года.

Я подъехал к барке часов в двенадцать. Часть солдат уже погрузилась. Толпы провожающих, прилично залитые ромом, сновали то на корабль, то на сушу, поэтому таможенник просто плюнул на шмон. И мы носились с барки на берег и обратно, даже не предъявляя посадочных талонов.
"Иван Франко" отошел только часов в 6 вечера: до этого по всем палубам искали двух провожающих офицеров, которые очень сильно "напровожались". Так что на нашей барке можно было вывезти все, что угодно. А те, кто шел на второй, рассказывали, что к ней кубаши подготовились более серьезно ― уже не один таможенник у трапа стоял.

Спустя полгода

Ребята, шедшие на первой барке осенью 1992 года в Питер, рассказывали мне о тех свободах и беспределе, которые творились после нашего ухода. Я им, честно говоря, завидовал: ребятам многое стали "спускать на тормозах". Они вообще на КамАЗе в Гавану катались ночью чуть ли не всем ВМО. Мы на машине выезжали после вечерней поверки через задние ворота, по-тихому. Но чтобы через основное КПП и мимо касы комбата и начштаба?! Это было смерти подобно. А они, ничего, спокойно катались.
Так вот, на барке у них происходил конкретный шмон. Трясли всех. Вещи шмонали, отнимали все сувениры. Дело в том, что кубаши к нам стали относиться гораздо хуже. Им не нравилась наша перестройка. Они считали, что мы предали идеалы коммунизма.
Да и наши военные хороши. Бардак, творящийся в Союзе, перенесся и на армию. За мои полтора года на Кубе было несколько вопиющих случаев: о бойце с "Платана", который изнасиловал кубашку, я уже говорил; водила с "Орбиты" сбил насмерть велосипедиста; прапор из бригады приехал на поле воровать картошку ― кубаши застрелили его водителя-солдата. А как наши воровали фрукты перед баркой? В сады просто колонны грузовиков заезжали. Раньше ананасы всегда покупали, а в последний год никто не хотел за них платить. Был случай, когда наши батальонные поехали за какими-то фруктами. Кубаши, проезжавшие мимо, просто открыли по ним стрельбу. Наших спасло то, что из Алькисара ехала бригадная разведрота. Они, в полной боевой амуниции и с оружием, выскочили и разогнали кубашей. А на нашем КамАЗе осталось несколько дырок от пуль. Так что таможня просто мстила нашим за такое отношение к кубашам.

Домой

Обратный путь ― сплошная пьянка почти все 18 дней. Отношения с моряками носили коммерческий характер. Мы ехали при деньгах, с барахлом, которое можно было выменять где-то в других портах. Но больше всего запомнилось огромное желание поскорее попасть домой. Вернулись в Питер 2 мая 1992 года. Так и закончилась моя служба.