В/ч п.п. 54234-В. "Солдатский" приемный центр (1971-1993)

22.03.2019 Опубликовал: Гаврилов Михаил В разделах: Материалы из двухтомника 'Тайны «Лурдес» 1964-2001'

(лайков: 7)

Загрузка...

Напечатать

Приемный центр №1 (1971–1976)

Первые младшие специалисты (рядовые и сержанты ОСНАЗа) приступили к боевому дежурству в марте 1971 года. «Солдатский» приемный центр (ПЦ №1) располагался в помещении единственной осназовской роты, между душевой и каптеркой старшины.
Юрий Прохоров (весна 1971 ― осень 1972): «Осенью 1970 – зимой 1971 года организовали ПЦ, поставили оборудование и вышли на дежурства. Единственное, что делали при нас, в зале БП (телетайпная) меняли оконечную аппаратуру печати ― ставили западногерманские „Лоренцы“, наша аппаратура не тянула по быстродействию.
Солдаты нашего призыва после месячной стажировки самостоятельно сели на Сети. Ходили на дежурства по-разному: и 6 через 6, и 6 через 12, все зависело от квалификации оператора и от горячки во время учений НАТО. А когда увольнялись старики и прибывала молодежь, ходили четко 6 через 6.
ПЦ, зал ПМП (поиск микрофонных передач). С правой стороны в углу находился стол оперативного дежурного. Их было двое, дежурили сутками. Далее, вдоль стены с окнами, располагалось 6 постов, а вдоль другой стены ― 4 поста (или 7 и 5, точно не помню). Самый дальний пост от дверей у окна ― ключ, морзянка, слушал штормовые предупреждения.
Насчет здания в стиле барокко: говорили, что оно принадлежало сестре Фиделя. Во дворе находился фонтан, его дно было выложено мозаикой, а само здание больше напоминало постройку в готическом стиле и имело башенку в виде надстройки второго этажа. Там располагался второй офицерский отдел, дежурили офицеры. Однажды тяжело заболел один прапор, и, пока ему не прислали замену, на его посту сидел парень из нашей роты, некоторые частоты у нас дублировались. За вторым отделом находились целые антенные поля, направленные антенны типа ВГД и „Ромб“.
Какая была связь у нас со вторым отделом? Если проходила важная информация (учения, новые частоты, новый вид передачи), приходил офицер-аналитик с глубоким знанием английского языка (обычно капитан Ключников), и были случаи, когда запись с магнитной лентой он забирал с собой.
Оперативный дежурный был один на два зала (ПМП и телетайпная). На оперативного навешивали дополнительные функции ― он был ответственным по подразделению в отсутствие офицерского состава (по ночам и выходным). Был еще оперативный дежурный по части, который находился в штабе.
Пост на ПМП состоял из двух Р-250М и одного магнитофона М-64; запись можно было переключать с одного приемника на другой. Первые 6–7 месяцев я слушал крылья МБР. Нас интересовали в первую очередь расположение и боеготовность в частях супостата. Служебные инструкции находились на постах, что делать в стандартных и нестандартных ситуациях, имелся и журнал передачи смен.
Затем я перешел на пост „Поиск“. Приходилось лазить по всему частотному диапазону КВ. Так как связь осуществлялась в однополосной телефонии, вторую полосу достраивал гетеродином. Были сети, которые использовали базовые частоты (ночную и дневную) и стандартные проверки связи. Иногда там проходили учения, которые требовали немедленного доклада оперативному. Была и такая сеть, которая имела десяток частот и более и могла выйти в эфир в любое время суток и на любой частоте. Обычно она начинала проявлять себя, когда где-то в мире возникал очаг напряженности. Эту сеть контролировал отдельный пост, но не всегда успешно. Мне доводилось на поиске обнаруживать работу этой сети. Причем все было так: выходит в микрофоне, идет проверка связи, и тут же просит перейти на другую частоту и поменять режим работы (перейти на телетайп). Попадалась мне в поиске и рабочая частота AF-1 (борт президента США), да и многое другое.
А хобби у меня на смене было не музыку слушать, а принимать радиограммы авиации ВВС США с бомбежки Вьетнама. Шел 1972 год ― война в самом разгаре, в эфир самолеты выходили только после бомбежки (до этого соблюдали режим радиомолчания), когда возвращались на базу. В радиограмме в закодированном виде сообщали, какие цели поражены, время и количество самолетов, принимавших участие в бомбежке и возвращающихся на базу; часто цифры бомбивших и вернувших не совпадали.
Наиболее яркое воспоминание ― начало сентября 1972 года. Я был в ночной смене, и около двух часов ночи по местному времени вышел на активно работающую частоту. В эфир один за другим выходили самолеты, сообщали свои координаты, время и звучало „exercise strong express“. Да, это было начало учений „Стронг экспресс“ для транспортировки из Америки и Западной Европы в Норвегию 5000 личного состава со штатным вооружением 6000 тонн груза. В доставке принимало участие восемь самолетов С-5А, 32-С-141, 40-С-130, 10-Белфаст. И наконец, самое интересное: в это время в Канаде проходила суперсерия по хоккею: сборная НХЛ ― сборная СССР. Было как раз 6 сентября, и в этой игре после каждой забитой шайбы я узнавал счет из радиообмена пилотов самолетов с базой! А игра СССР ― Канада закончилась со счетом 4:4!»
Владислав Козырев (весна 1973 ― осень 1974): «Постов было, по-моему, 9–10, но не все постоянно работали. Сразу при входе находился стол оперативного дежурного. С левой стороны у стенки от окна был пост УКВ, редко работал. За ним ― 35-й, потом 36-й и 38-й. У противоположной стенки от окна ― морзянщик и еще постов шесть".

Приложение 3. Схема 5. Торренс, в/ч п.п. 54234-В, Приемный центр, 1972–1974 годы.

1. Пульт оперативного дежурного.
2. Стулья операторов.
3. Пост №38.
4. Пост №36.
5. Пост №35.
6. Пост УКВ.
7. Пост телеграфии NS1.
8. Посты радиоперехвата.

«Основными были посты 35-й ― Capsule (ракетные крылья) и 36-й ― Windowsill (разведчики, борт президента США, все авиабазы, воздушный командный штаб). Capsule раз в сутки делал доклад на Windowsill, какие ракетные установки и из каких крыльев заступили на боевое дежурство. Установок было 6–8. Докладывал он по буквам, и мы отдавали на 35-й пост позывные, они принимали на слух.
Основная частота Windowsill была 11243 („а“), запасные ― 14955 („с“) и 9044 (буквенное обозначение не помню). На Windowsill докладывал воздушный командный пункт, в 1972 году имевший постоянный позывной Looking Glass, а в 1973 году он уже менял позывной раз в сутки. Борты №1 и №2 тоже делали доклады на Windowsill (сам раза два принимал); разведчики докладывали о прохождении контрольных точек. Если у янки проходили морские или какие-либо другие учения, доклад шел всегда на Windowsill.
И еще был пост, где брали самолеты-заправщики и бомберы. Остальные посты контролировали некоторые частоты, а в основном занимались поиском новых частот".
(В системе связи Giant Talk позывной Looking Glass принадлежал ВКП САК, а Capsule ― ЗКП САК, базирующемуся на авиабазе Марч (Калифорния), где также осуществляли управление ракетными крыльями. Судя по радиообмену, Windowsill ― ВКП КНШ.)
Со временем количество постов возрастало. Вот что писал о ПЦ №1 Леонид Ермолко (весна 1974 ― осень 1975): «ПЦ было в торце справа, потом ― душевая, потом ― телетайпная. Смены были разные, в основном по 6 часов смена, 12 отдых. На пост заступали по одному. Было примерно 10 постов. Оперативный дежурный был там же. На постах стояли по два радиоприемника Р-250М. На каждом посту было по два магнитофона М-64. Еще был пост NS1, морзянщик. Если проходила какая-то ценная информация, один солдат относил ее в домик с красной крышей, где сидели офицеры.
Все посты были круглосуточными. При заступлении на смену отдавался приказ: „Приказываю заступить на боевое дежурство по охране рубежей Родины и стран соцсодружества“. Невыполнение приказа приравнивалось к измене Родины».
Есть по ПЦ и воспоминания солдата Владимира Гаркавенко (осень 1975 ― весна 1977): «Постов было 12 или чуть больше. Следил в основном за перегонами в Европу, ну и учения. Оперативный дежурный сидел с нами в ПЦ (при входе сразу справа). Столы стояли по всему периметру. Дверь железная в углу! Я сидел в середине ПЦ спиной к входу. Дежурный никак не контролировал, на какой частоте ты находишься (иногда подходил, снимал головные телефоны и проверял, что ты слушаешь)».

Приложение 3. Схема 6. Торренс, в/ч п.п. 54234-В, Приемный центр, 1974–1976 годы.

1. Пульт оперативного дежурного.
2. Микрофонные посты.
3. Стулья операторов.

Связь с пеленгатором имелась с самого первого дня работы приемного центра. В. Гаркавенко: «Трубка была на посту. У меня точно была».

Приемный центр №2 (1977–1978)

В конце 1976 – начале 1977 года ПЦ и телетайпная поменялись местами.
Это вспомнил Владимир Панов (осень 1976 ― весна 1978): «На первых неделях пребывания на точке был переезд. Сам переезд стерся, а вот ПЦ телетайпной с правой стороны от душевой всплыл в памяти. Помню, коммутатор находился с левой стороны от входа, и было намного просторней, чем на новом месте, но на дежурство я стал ходить в телетайпную с левой стороны от душевой».
Почему произошел переезд? Напрашивается очевидное объяснение: из тесного помещения ПЦ переехал в более просторное, ведь в телетайпной дежурили только два солдата.
Подробно процесс описал командир взвода старший лейтенант Александр Мирошник (весна 1976 ― весна 1978): «По решению командира части Панкратова Леонида Васильевича и зампотеха Рыбакова Владимира Григорьевича пришлось возглавить и самому лично заниматься переустройством и переменой местами ПЦ буквопечатающих (БП) и микрофонных (МКФ) постов.
Меняли местами аппаратные постепенно. В большом зале БП-постов вся правая сторона была свободной. Мы подготовили дополнительные выходы с антенн ― высокочастотную проводку (сигнал на дистанционно-управляемый коммутатор (ДУК) от антенн) к приемникам в большой зал (БП) и стали переносить постепенно по одному существующие посты из МКФ в БП зал. Места там было достаточно. Первый от входа пост, кого переселили, был пост тактической авиации. Так и пересадили по максимуму... А в уже более чем наполовину освободившемся зале МКФ стали размещать стойки под БП-аппаратуру и столы под телеграфные аппараты. То есть куда-либо не переезжали, поэтому и сроки особо вспомнить никто не может. Начали реконструкцию в июне и закончили полное благоустройство аппаратных в конце октября 1977 года».
Вот как описывал ПЦ №2 В. Белов (весна 1977 ― осень 1978): «Мой пост располагался напротив первого окна справа, а сразу справа от входа стоял холодильник „ЗИЛ“, в котором мы охлаждали кипяченую воду в солдатских флягах. Далее находились микрофонные посты. В центральной части противоположной от входа стены, лицом к входу, располагался пульт оперативного дежурного. Он имел конфигурацию вытянутой подковы, то есть с закругленными боковинами. Была прямая связь с пеленгатором, дежурным по части и со спецами. На столешнице пульта дежурного раскладывался лист бумаги, на котором дежурный цветными карандашами рисовал схему радиообмена с указанием позывных, пеленгов, частот и времени выхода в эфир.
На каждом посту было установлено не менее двух приемников Р-250М и двух катушечных магнитофонов М-64М на стойках. Режимы работы поста коммутировались включением определенной комбинации тумблеров. При достижении навыков, а они приходили со временем ко всем, одним ухом можно было контролировать эфир, а другим раскручивать записанный материал. Сидели на деревянных стульях, каждый из них имел широкий подлокотник под правую руку, на котором можно было писать. Писали карандашом на листах бумаги формата А4, предварительно расчертив их для записи радиообмена.
А слева от входа стоял шкаф антенного усилителя, под некоторым углом к стене. За ним по левой стене был пост Navy, который контролировал военно-морские барки и работал в режиме ключа. Далее располагались микрофонные посты. Пульт оперативного дежурного стоял не вплотную к стене, а на некотором расстоянии, так как за спиной дежурного находились металлические шкафы с чем-то. Может, согласующие устройства или что-то из этой темы».

Приложение 3. Схема 7. Торренс, в/ч п.п. 54234-В, Приемный центр, 1977–1978 годы.

1. Холодильник "ЗиЛ".
2. Микрофонные посты.
3. Стулья операторов.
4. Пульт оперативного дежурного.
5. Шкаф антенного усилителя.
6. Пост телеграфии NS1.
7. Металлические шкафы с согласующими устройствами.
8. Коммутация, кабели.

«В нашем ПЦ было около десяти постов, но нумерация шла с пробелами, т.е. был пост 12, а какие-то номера до него отсутствовали.
На посту контролировались по несколько основных частот и примерно столько же запасных. Коды запасных частот записывались в таблицу и, по мере выхода новых, пополнялись. Во время затишья в эфире каждый занимался поиском (на одно ухо) в отведенном посту диапазоне, для этого и был установлен третий, а у кого и четвертый приемник. Самое оживленное время в эфире было во время учений 9-го ракетного крыла ПВО США (Восточное побережье) (уточнить не удалось. ― Прим. авт.), Olive Branch, Team Spirit и т.д. Посты в это время усиливались отдыхающей сменой, частоты передавались другим постам, где сильной запарки не было. Руководил всем этим оперативный дежурный.
Мой пост 9 (радиосеть „Гранат“) контролировал гражданскую оборону. Каких-то суперзапарок не было, хотя в учениях они тоже принимали участие ― и самолеты, и наземные объекты. Но своими частотами во время учений с нами делились наши товарищи. Зато на моем посту постоянно проходили длинные на несколько страниц тексты, которые приходилось долго раскручивать.
Пеленгаторщики работали отдельно от нас. Чтобы узнать пеленг, достаточно было поднять трубку (на каждом посту своя) и, дождавшись ответа, назвать частоту передачи. Время и частота также наговаривались в микрофон на запись тут же.
Во время дежурства иногда слушали музыку. Ловили „Маяк“ или что-то в этом роде. Качество сигнала было вполне сносным, а песни „Бони M“ и „Аббы“ даже писали на бобины и увозили домой. Слушали одним ухом музыку, а другим ― контролировали рабочие частоты. Переключая галетник, можно было „выставить“ оба уха на один приемник или левым ухом слушать один, а правым ― другой. В то же время оперативный дежурный со своего пульта мог проконтролировать любой приемник любого поста, прослушав, кто чем занимается. Конечно, слушали только в моменты затишья в эфире, не во вред работе. Но если оперативный „засекал“, то наказание было неотвратимо. Если активной работы в эфире не наблюдалось, то в сон клонило непроизвольно. Соседи будили друг друга, соблюдая иерархию».

Приемный центр №3 (1979–1981)

ПЦ вывели из роты в январе 1979 года, когда командиром части стал полковник Д.А. Ковалев, сменивший полковника Л.В. Панкратова. Было принято решение, что ПЦ №3 должен находиться ближе ко второму отделу, а не рядом со спальными помещениями. Тем самым территория отдела стала более компактной, а в осназовской роте появились свободные помещения для организации в них учебных классов.
Новый ПЦ разместили в узком, тесном и вытянутом помещении, за что солдаты и офицеры прозвали его «Подлодкой».
На этот раз основным источником информации выступил Олег Боченин (осень 1979 ― весна 1981): «Мой пост №36. Частота „Алфа“. Бомбардировщики. Справа от меня ― второй пост. Наши родственники. Мы, как правило, работали в дубле. Далее, около силовой стойки, был пост, который вел транспортную авиацию. Справа от стойки (по тому ряду, где опер) кто-то все время спал! Далее стойка опера. Потом вроде шестой пост. Эти точно „Минитмены“ (межконтинентальные баллистические ракеты) пасли! Сонное царство! Рядом с ними, ближе к входу, находились еще два поста, один из которых был поисковым. А! В „Подлодке“ был еще пост, который пас штурмовики A-10 и F-111. У них работы было немного, но если была, то „вешайся“! По трое, а то и по четверо в смену пахали без отдыха. Нам тоже доставалось, потому что обмен велся очень интенсивно в течение всех суток. Пик нагрузки ― третья смена. Часто вызывали усиление. С осени 1980 года на посту было четыре (2+2) сменщика и еще двое в резерве. Вспомнил поисковый пост №28. В смену на этот пост ставили кого-либо с первого или второго поста, чтобы могли продублировать „Алфу“ при запарках. Вроде так. По „Минитменам“ нам читали целые курсы лекций!
С пеленгатором была связь по телефону, они стояли на каждом посту. Поднимаешь трубку и орешь: „Алфа!“ А он тебе отвечает: „Вижу!“ ― и сразу пеленг дает. Ну, или ждешь. Перед передачей бланка дежурному сам звонишь и спрашиваешь, а затем в верхнем углу бланка красным карандашом рисуешь пеленг».

Приложение 3. Схема 8. Торренс, в/ч п.п. 54234-В, Приемный центр, 1979–1981 годы.

1. Пост "Алмаз".
2. Пост "Рубин".
3. Пост "Изумруд.
4. Пульт дежурного.
5. Коммутационная панель.
6. Электрощит.
7. Радиомастерская.

К сожалению, больше не нашлось ни одного солдата, который бы работал в «Подлодке» и мог бы поделиться воспоминаниями, поэтому в схеме возможны неточности.
Вот пояснения к схеме О. Боченина:
«Мой пост №36, „Алмаз-1“. Справа от меня ― пост №37, „Алмаз-2“. Это основные посты. За „Алмазами“ посты „Изумруда“ (Локхид С-141, транспортная авиация). Напротив „Изумрудов“ ― „Рубины“. Слева от входа ― мелкие „Алмазы“ (с третьего по шестой). Тут АВАКСы, „Минитмены“ и прочая лабуда, которая на свет божий выползала нечасто. Это зона вечного сна. Мой пост был самым затаренным: четыре штуки Р-250М, четыре магнитофона. На других постах было по два Р-250М и два мага».
(„Алмазы“ ― стратегическое авиационное командование (САК) и воздушно-командные пункты (ВКП) США, „Изумруды“ ― транспортная авиация, „Рубины“ ― Federal Emergency Management Agency (FEMA), аналог нашей МЧС, „Топазы“ ― АВАКСы.)

Приемный центр №4 (1981–1988)

И. Мазепов (весна 1980 ― осень 1981) сообщил, что в его дедовской период ПЦ из «Подлодки» переехал в «Домик с кирпичной крышей» или «Офицерский Домик» (о нем вспоминал В. Козырев в подглаве 8.1. «История войсковой части п.п. 54234-В»; там раньше работали только офицеры).
Форумчанин под псевдонимом Sergey (осень 1981 ― весна 1983) писал: «Наш ПЦ ― типичный жилой дом, у которого забили окна, с несколькими комнатами, белым мраморным полом с блестящими латунными полосками, верандой, синими ванной, унитазом и раковиной. Всем этим, конечно, никто не пользовался. На ПЦ не спали ― у дежурного все на виду, разве что кого-то действительно сморило на десяток секунд».
Постепенно число постов увеличивалось. Менялась в лучшую сторону и аппаратура. В 1982 году на весь ПЦ был только один «Катран» (радиоприемник Р-399А), а к 1987 году почти на каждом посту стояло по два «Катрана», а на некоторых и четыре. Радиоприемники Р-250М к этому времени использовались в основном в качестве вспомогательных, на них осуществлялся поиск новых частот. Имелась одна «Венгерка», приемник «Брусника» Р-155П венгерского производства.
В нижнем зале установили две «Гаммы», Р-390 ― стационарный КВ-радиоприемный комплекс радиоразведки «Гамма-1».
По-прежнему использовались магнитофоны М-64М.
Sergey: «Комиссия с Москвы явилась нежданно. Форма одежды бойцов, несущих боевое дежурство, высокому начальству не понравилась. Им, конечно, объяснили, что иначе ― полный каюк. После этого в 1982 году появились кондиционеры бакинского производства. Их насовали в окна веранды, через открытые двери прохлада оттуда попадала и в зал».
Несмотря на кондиционеры, на ПЦ прохладней не стало. Сильно нагревалась аппаратура, которой было буквально заставлено все помещение. Постепенно солдаты добились разрешения сидеть на постах раздетыми по пояс, а на ноги надевать тапочки.
Дисциплина на ПЦ тоже усиливалась. Sergey: «Иногда перед рассветом два-три человека с разрешения дежурного с плащ-накидкой ходили за забор за манго. Самое лучшее откладывалось прапорщику, и он целую сумку вез своим домашним. Но приносилось столько, что и всей смене хватало. Все надо было съесть до приезда офицеров на смену». К 1985 году такое представить было уже невозможно.
Опуская промежуточную схему 1983 года, приведу наиболее полную схему ПЦ №4, составленную на период 1986–1988 годов.

Приложение 3. Схема 9. Торренс, в/ч п.п. 54234-В, Приемный центр, 1986–1988 годы.

1. Пост контроля частоты "Alfa" (11243 кГц).
2. Пост контроля частоты "Quebec" (6761 кГц).
3. Пост контроля основных частот ВКП.
4. Пост контроля резервных и вспомогательных частот САК.
5. Пост контроля ПУП.
6. Пост контроля вспомогательных частот ВКП.
7. Пост контроля ВМС.
8. Пост контроля заявок на авиа-поддержку.
9. Пост контроля FEMA.
10. Пост контроля AWACS.
11. Пост контроля транспортной авиации (континентальная часть США).
12. Пост контроля транспортной авиации (Канада, Северная Европа, Европа).
13. Пост контроля транспортной авиации (Атлантическая зона), тактической авиации (перелеты Европа - США, США - Европа).
15. Пост поиска новых частот.
16. Пост контроля транспортной авиации (Центральная Америка).
17. Пост контроля транспортной авиации (Тихоокеанская зона).
18. Пост телеграфии NS1.
21. Пост буквопечатания.
22. Пост буквопечатания.

Примечание. Порядковый номер соответствует номеру поста.

Посередине помещения размещался пост начальника смены и его помощника. Слева от помощника с 1985 года появился пост КСА (комплексная система автоматизации). Он не имел номера, но был круглосуточным. Оператор каждые два часа (и когда проходила срочная информация) под диктовку помощника начальника смены направлял оперативные сводки в Центр. В правом нижнем углу располагался так называемый «нижний» зал, где находились посты с первого по девятый. Во время развертываний ВКП и учений к третьему и шестому постам добавлялось усиление ― два или три офицера-обработчика. В «верхнем» зале (справа от нижнего) находился пост, контролирующий работу АВАКСов, и три поста, контролирующих работу транспортной авиации. За спиной начальника смены располагались 16-й и 17-й (транспортная авиация), чуть левее ― 15-й (поисковый), а еще дальше ― БП-посты; за спиной помощника смены находились стойки широкополосного ретранслятора высокочастотного (ШРВ).

Расшифровка постов

1. 1-й, 2-й и 4-й посты ― радиоперехват переговоров САК ВВС США.
1-й пост контролировал частоту «Алфа» (11243 кГц), где, кроме бомбардировщиков и заправщиков, передающих формализованные доклады наземным узлам (НУ), выходили на связь и самолеты-разведчики.
2-й пост контролировал частоту «Квебек» (6761 кГц), где преимущественно в вечернее и ночное время отмечались бомбардировщики и заправщики с формализованными докладами НУ. Основная частота стратегической авиации.
4-й пост контролировал резервные и вспомогательные частоты САК.
2. 3-й и 6-й посты ― радиоперехват переговоров ВКП.
3-й пост контролировал основные частоты ВКП, 6-й пост ― вспомогательные частоты ВКП.
3. Остальные посты «нижнего» зала:
― 5-й пост ― пуски межконтинентальных баллистических ракет (МБР); пункты управления пусками (ПУПы);
― 7-й пост ― флот;
― 8-й пост ― сухопутная сеть заявок на авиаподдержку;
― 9-й пост ― FEMA.
4. «Верхний» зал:
― 10-й пост ― АВАКСы;
― посты 11–12 и 16–17 ― транспортная авиация, разделены по зонам ответственности:
― 11-й пост ― континент, США;
― 12-й пост ― Канада, Северная Европа, Европа;
― 13-й пост ― Атлантическая зона, а также перелеты тактической авиации США ― Европа и Европа ― США;
― 16-й пост ― Центральная Америка;
― 17-й пост ― Тихоокеанская зона.
5. Остальные посты:
― 15-й пост ― поисковый;
― 18-й пост ― NS1, «ключ», морзянка;
― 21-й пост ― буквопечатающий (БП) пост;
― 22-й пост ― БП-пост.
(Так уж сложилось исторически, что пост 14 отсутствовал, а посты 19 и 20 относились к пеленгатору.)
Переход на ПЦ №4 явился существенным шагом вперед. Теперь все посты были собраны воедино. Вместо оперативного дежурного (прапорщика) стали заступать два человека: оперативным дежурным ― офицер, а его помощником ― прапорщик. До 1983 года на ночь прапорщик оставался один. Затем оперативный дежурный стал работать и ночью. С конца 1986 года должность оперативного дежурного (офицера) стала называться «начальник смены», а помощника оперативного дежурного (прапорщика) ― соответственно «помощник начальника смены». Они дежурили сутки, смена происходила в восемь утра. Ночь делили пополам: первую половину спал помощник начальника смены, вторую ― начальник смены; для этих целей на ПЦ имелась специальная комната.
Распорядок смен: первая ― с двух ночи до восьми утра, вторая ― с восьми утра до двух дня, третья ― с двух дня до восьми вечера, четвертая ― с восьми вечера до двух ночи. Имелись и дневные посты (7-й, 8-й и 9-й), они ходили на смены с восьми утра до восьми вечера с перерывом на обед, на это время их подменяли свободные солдаты из роты.
Перед заступлением на посты начальник смены проводил короткий инструктаж ― на что именно «операторам» (так называли солдат на смене) следовало обратить особое внимание.
На ПЦ №4 также имелся учебный класс, где офицерами отдела проводились занятия со «стажерами» (молодыми солдатами, прибывшими в часть).
Максимально подробно, но с элементами вымысла и заимствованными историями ПЦ №4 (осень 1987 ― осень 1988) и ПЦ №5 (осень 1988 ― весна 1989) описаны в художественном сочинении автора данных строк «У каждого своя армия, или Пеленгатор в манговой роще», размещенного в Интернете по адресу: http://world.lib.ru/w/weterany_k_b/myarmy.shtml.

Приемный центр №5 (1988–1993)

Последний переезд произошел в конце 1988 года. Новый приемный центр (или ПЦ №5) был «на голову выше» своего предшественника. Все посты были оснащены приемниками «Катран» и кассетными магнитофонами. Рабочее место оператора представляло собой не стол, на котором стояла самодельно скоммутированная аппаратура, а заводскую сборку ― два «Катрана» (справа и слева) и два магнитофона «Маслина» (М-76С) под ними составляли единую конструкцию. Сергей Мусаткин (весна 1988 ― осень 1989) вспоминал: «На новом ПЦ прибор посередине поста предназначался для пеленга, но он не работал, а чуть ниже (с кнопками) находилась связь с пеленгатором, дежурным по смене и что-то еще. Внизу имелся еще один „Катран“, по нему обычно слушали музыку. Кассетные магнитофоны были четырехполосные, стереозвук казался обалденным».
Связь с пеленгатором: к головным телефонам крепился микрофон, с помощью гарнитуры оператор поста легко переключался на связь с Домом. Иван Омельченко (весна 1989 ― осень 1990): «Стол был частью поста. Сверху располагались „Катраны“ и магнитофоны, а внизу имелись пустоты, закрытые железными панелями. Операторы сидели на вращающихся креслах с подлокотниками. Кресла были довольно узкие и жесткие, обитые зеленой тканью. На посту имелись две розетки 220 В».
Серьезным улучшением, особенно важным в условиях Кубы, явилась система кондиционирования, функционировавшая на всем ПЦ. Солдатам не надо было, как раньше, сидеть раздетыми по пояс. Перед входом в большой зал операторы постов только снимали сапаты или туфли и надевали тапки. Иногда бывало даже холодно. Антон Попов (весна 1990 ― осень 1991): «ПЦ хоть и новый, но кондиционеры работали в следующем режиме: когда жара ― их не включали, чтобы бойцы не заснули в комфорте, и пот струился из-под головных телефонов, а уж когда было холодно зимой, тогда их и врубали, чтобы стало еще холоднее (дабы бойцы не спали). Мы в дедовском брали из роты простыни и под форму накручивали вокруг живота». Но это, скорее, преувеличение. Обычно солдаты на кондиционеры не жаловались.
Иван Омельченко (весна 1989 ― осень 1990): «Я на смену ходил девять месяцев без перерыва, и был этому весьма рад. Все-таки устоявшийся ритм, кондишен. А в роте при 35 градусах в тени можно было отправиться в стройбригаду на антенное поле или еще куда на весь день, почти как негры на плантациях».
Главный зал представлял собой большое помещение, в котором имелось семь рядов, по три поста в каждом ряду. Один из рядов занимали посты стратегической авиации (1-й, 2-й и 4-й), один ― посты ВКП и ПУПов (3-й, 6-й и 5-й). Ближе к начальнику смены (это место солдаты называли „кафедрой“) располагался пост, контролирующий работу АВАКСов. Рядом с помощником начальника смены находился пост КСА.

Приложение 3. Схема 10. Торренс, в/ч п.п. 54234-В, Приемный центр, 1988–1993 годы.

1. Коридор.
2. Гардеробная.
3. Кабинет начальника отдела.
4. Посты телеграфии NS1.
5. Аппаратура ЗАС.
6. Посты буквопечатания.
7. Посты буквопечатания.

Аппаратная
8. ЭВМ.
9. Аппаратура поста Satcom.
10. Пост Satcom.
11. ЭВМ.
12. Рабочее место оператора ЭВМ.
13. Пост ШПР.
14. Пост КСА.
15. "Кафедра".
16. Начальник смены.
17. Помощник начальника смены.
18. Карта.
19. Посты радиоперехвата.

Новый ПЦ строили на перспективу, два дальних ряда постов являлись резервными. В будущем их планировали использовать, но политические изменения в стране, а затем и развал Советского Союза не позволили этим планам сбыться.
Новый ПЦ объединил в себе все ранее разрозненные подразделения ― туда переехали БП-посты (с 21-го по 24-й), аппаратура ЗАС и NS1. Окончательный переезд всех служб произошел в конце 1989 года.
К концу 1990 года развитие части приостановилось. (Подробнее об этом было написано в подглаве 8.1. «История войсковой части п.п. 54234-В».) ПЦ не стал исключением. Количество операторов уменьшилось: все началось с отправки домой студентов (осень 1989 года), а с осени 1990 года стало приходить меньше молодого пополнения. И. Омельченко: «Осенью 1990 года в первую роту пришло 16 соловьев, весной 1991 года ― тоже 16». (Подробнее о ситуации в солдатских подразделениях читайте в подглаве 8.4. «Роты младших специалистов».)
В связи с сокращением личного состава уменьшилось количество постов: вместо пятнадцати КВ-постов осталось семь, сократили также пост NS1.
В первой половине 1991 года была проведена перенумерация постов: они стали трехзначными. Первая цифра обозначала номер отдела. А. Попов писал: «Мой пост был 212-м, АВАКСы. Угловой, рядом с начальником смены». Во время путча (19–21 августа 1991 года), по воспоминаниям А. Попова, «…нас подняли по тревоге, и мы сидели на постах в касках и с автоматами Калашникова».
Осенью 1991 года, практически зимой, под Новый год, молодое пополнение составило уже 30 человек, поэтому нового сокращения постов удалось избежать.
А. Вересов (осень 1991 ― весна 1993): «В отделе, когда я пришел, оставалось: два поста ― AF-1 (Sam26000) (самолет президента США), два поста ― переброски-транспортники, один пост ― ИКАО, один пост ― Giant Talk и один пост ― АВАКСы».
В феврале 1992 года операторы постов вместо режима «6 через 6» перешли на «трехсменку».
Владимир Захаров (осень 1991 ― весна 1993): «В начале службы у нас была в 02:00 пересменка, но потом это отменили. Трехсменка удобней: с 20:00 до 08:00 ― на смене, потом в столовой завтракаешь, спать, и в 14:00 ты уже снова на ПЦ».
При «трехсменке» у оператора получался следующий график: с 8:00 до 14:00 ― смена, с 14:00 до 20:00 ― перерыв, с 20:00 до 08:00 ― ночная смена, с 08:00 до 14:00 ― перерыв, с 14:00 до 20:00 ― смена, с 20:00 до 08:00 ― вечер, ночь и утро в роте, а потом ― все сначала. Таким образом, сменщики работали в режиме „ночь – спим, ночь – бодрствуем“».
В. Захаров: «Бывали серьезные разборки: сначала на ВКП оператор проспал распоряжение (солдата посадили на губу и хотели, со слов руководства, возбудить дело, но спецы заступились); потом вся смена вместе с начальником проспала распоряжение. Но это всего два случая за полтора года службы. А так, конечно, засыпали, но начальник смены или помощник не давали расслабиться. Например, прапорщик Пожарский будил нас углекислотным огнетушителем».
Валерий Наумкин (осень 1991 ― весна 1993): «Сергей Пожарский не давал нам спать на дежурствах любыми путями. Что только не придумывал: и велосипед делал, и на лице всякие маски рисовал».
После перехода на трехсменку в учебном классе стали устраивать ночные перекусы.
Виктор Новожилов (осень 1991 ― весна 1993): «Кофе или чай пили: нас отпускали для этого в бывший учебный класс; там и картошку с бананами жарили. Могли и по часу посидеть. Дежурные спецы смотрели на это сквозь пальцы».
В. Наумкин: «Бананы ели постоянно на ПЦ, жарили, варили в чайниках. Ели также кабачки, кубинскую картошку. Иногда на ночных дежурствах хорошие столы накрывали. Кофе жарили сами, пили на постах. Делали кипятильники из лезвий и кипятили прямо на посту. Ночью менялись ― два человека на кухне, а остальные двое сидели на постах; так чередовались. Также происходило и с перекурами. Если у кого день рождения, то ночью даже с роты иногда приходили пожрать».
В. Захаров: «В самоходах покупали мед, тростниковый песок и сами могли собрать кофе, а на ПЦ его пожарить и 32-килограммовой гирей растолочь...»
В мае 1992 года пришло последнее молодое пополнение, около 20 человек. Осенью 1992 года отправились домой демобилизованные солдаты, но никакой замены им не прибыло. После этого была организована дежурная смена, которая почти без выходных полгода практически «жила» на ПЦ. Стало известно, что солдат-срочников в части больше не будет, останутся одни «спецы». Поэтому организовали стажировку для некоторых жен офицеров.
А. Вересов: «К нам на посты стали сажать жен офицеров, чтобы мы их стажировали. Тяжело учить женщину, а мне попалась лет под сорок, жена майора Торского. То, что нам вбивали в головы в течение шести месяцев в Павловске и двух месяцев на посту, я должен был объяснить ей за четыре месяца».
В. Наумкин: «Обучали на постах женщин. У нас на ВКП КНШ учились. Какое это было мучение! Зато немного меня подкармливали. Сгущенка, сигареты хорошие, пиво, жевачки. Отучились только две. Одну не помню, а вторая была жена прапорщика Пожарского».
Благодаря В. Захарову сохранился график смен на 6–7 и 8–9 февраля 1993 года, который он в свое время позаимствовал у своего сослуживца Алексея Тарасова. Исходя из этого графика, можно сделать вывод, что в то время во втором отделе функционировало 13 постов (включая пеленгатор), из которых один был дневным.
Последние дни на ПЦ В. Захаров описывал так: «До конца апреля мы несли боевое дежурство в обычном режиме: никаких послаблений не было, тем более алкоголя, но... С 19 апреля (19.04., 21.04., 23.04., 25.04.) каждую ночную смену на посту я с товарищами впервые за полтора года службы стал выпивать банановый ликер. Для вида мы, конечно, шифровались, но всем было понятно, что спецы нам позволили расслабиться... В одно из последних дежурств у меня как раз совпали смена и день рождения: с каким-то совсем недавно прибывшим спецом мы вместе выпили по рюмке ликера, что было вообще невероятно. Спецы смотрели на нас с пониманием и не препятствовали. Во-первых, они прекрасно видели, в каком режиме мы работали последние полгода, во-вторых, они и сделать с нами уже ничего не могли (–100 или +100 ― уже все равно), а в-третьих, мы же не упивались и за эфиром следили».
В. Наумкин: «Последний раз я был на ПЦ 5 мая 1993 года. Там никого не было, кроме меня и дежурного офицера. Я оставил в журнале дембельское прощание».
В. Захаров: «После 28 апреля нам, солдатам, на ПЦ доступ был запрещен (я себя очень неуютно чувствовал, как будто домой не пускают). За день перед отъездом все-таки позволили зайти на свои посты; на включенном „Катране“ ради спортивного интереса я поймал последний военный самолет, а в журнале на посту сделал прощальную запись и оставил свой домашний адрес: „При возникновении вопросов пишите по адресу... Всегда готов помочь“.
Я для себя отлично понимал, что в таком фанатичном режиме офицеры следить за эфиром уже не будут, а качество и количество полученных разведданных будет уже иным... Было ощущение несправедливости, того, что мы ― просто пешки в больших политических играх, но светлая мысль о приближающемся дембеле перекрывала все остальные...»
А. Вересов: «6 мая 1993 года в 18 часов мы ушли из Гаваны; в нашей части остались только офицеры-спецы».

Дисциплина на ПЦ

Условия работы на ПЦ были суровыми. Основная сложность ― недостаток сна. Даже при плановой работе: неделя в роте, неделя на сменах ― выдержать семь дней «6 через 6» было трудно. В день удавалось поспать не больше пяти часов. Когда же одного из солдат «выводили в роту» (поводов была масса ― выступление в ансамбле, работа в стройбригаде, изготовление сувениров) либо он заболевал, то его сменщик месяцами пропадал на приемном центре. Поэтому самым частым нарушением дисциплины на ПЦ являлся сон на посту, обычно в ночные смены.
Возможность поспать зависела не только от бдительности начальника смены и его помощника, но и от сложности поста. На ПЦ имелось несколько постов, где постоянно «валила» работа. Это посты, контролировавшие деятельность ВКП и САК, АВАКСов, поисковый пост. Например, на втором посту (стратегическая авиация) бомбардировщики и заправщики отмечались столь часто, что спать было просто некогда. А на первом, на частоте «Алфа», обычно под утро выходил самолет-разведчик. Разумеется, оператор ждал этого выхода, и ему было не до сна. На остальных постах ночью работы почти не было (за исключением периода учений ВС США). Многие солдаты, в основном старшего призыва, пытались дремать на посту. Офицеры и прапорщики второго отдела этот сон пресекали.
Вторым нарушением дисциплины являлось прослушивание музыки. Изучив за первые шесть месяцев работу поста досконально, в дальнейшем оператор точно знал, кто и когда (и на какой частоте) выйдет на связь, поэтому появлялось свободное время. Согласно инструкции в такие часы и минуты солдат должен был заниматься поиском новых частот вероятного противника, однако вместо этого многие слушали музыкальные радиостанции. В каждом из пяти приемных центров с «музыкалкой» боролись по-разному: если до 1976 года на первом ПЦ оперативный дежурный мог лишь просто подойти к солдату и снять с него головные телефоны, то на ПЦ №4 существовала система прослушивания постов. Обычно этим занимался помощник начальника смены. На ПЦ №5 прослушка была устроена так: возле «кафедры» имелось отдельное место, с которого предполагалось контролировать солдатские посты. В итоге операторы видели, когда офицер или прапорщик «садился за прослушку», поэтому эта мера контроля оказалась неэффективной.
Иногда солдаты на посту писали письма, но делали это редко. Наблюдалась тенденция ― чем дольше служишь, тем меньше пишешь домой. Так что эта проблема на ПЦ остро не стояла.
Отдельная тема ― хранение на посту «посторонних вещей». Это и товары на ченч (в основном сигареты), и дозревающие фрукты, и запрещенные бобины с музыкой. Периодически офицеры (и ротные, и второго отдела) досматривали и даже вскрывали посты на предмет выявления «криминала».
Александр Елфимов, капитан, командир первой роты (1984–1986): «Мероприятие под названием „шмон“ проводилось не чаще одного раза в два-три месяца и только в будни. Задача ― найти левые деньги и сигареты. Я приходил к начальнику второго отдела и согласовывал мероприятие. Затем все офицеры, вооружившись отвертками и пассатижами, начинали вскрывать фальшпанели постов и осматривали скрытые полости. Найденные предметы оприходовались прямо на посту начальника смены. Далее сигареты (в основном упакованные в бумагу) шли на добычу кокосов, бананов и цитрусовых».
Солдат Х (пожелал остаться неизвестным) (осень 1987 ― весна 1989): «На ПЦ как-то пришла пара молодых офицеров и стали шмонать все подряд ― искали нычки с ченчем. У меня было довольно много всего спрятано в полости аппаратурного стола. В тот момент, когда офицер отвинчивал отверткой лист пластика с одной стороны, я лихорадочно откручивал такой же лист с другой стороны. К тому моменту, когда офицер снял пластик, я уже засунул себе в штаны кучу барахла ― какие-то трусы, флакон „Шипра“ и сигареты».
На ПЦ №5, где каждый пост был оснащен двумя розетками, солдаты с помощью самодельных кипятильников из двух бритвенных лезвий с конца 1989 года заваривали себе чай или кофе. Время было уже перестроечное, дисциплина слабела и спецы закрывали на это глаза.
В качестве наказания/поощрения и за нарушение/соблюдение дисциплины, плохую или хорошую работу на посту существовала система оценок или баллов. Оценки операторам ставил начальник смены по результатам шестичасового дежурства и объявлял при построении личного состава перед уходом в столовую или в роту. Баллы начислялись от –100 до +100. –100 ставили за пререкание с начальником смены или помощником начальника смены, сон на посту, неверную „привязку“ позывного или пропуск особо важного „контакта“, который, допустим, „поймали смежники“ из 309-го ЦРПУ (Климовск). Взаимодействие с 309-м ЦРПУ касалось перелетов в Европу и обратно. +100 ставили крайне редко. Обычно начальник смены начислял +10 или +20 постам ВКП за хорошую работу при развертываниях, +10 или +20 ― поисковому посту и пеленгаторщику при перелетах самолета президента США (позывной Air Force One). +100 можно было получить и за новую частоту первой категории (САК, ВКП); это всегда являлось событием.
Иногда солдаты старшего призыва, хорошо изучившие свой пост, устраивали так называемую «рисовку»; у неопытных начальников смены можно было заработать плюс на второстепенных постах. Например, оператор, отвечающий за сухопутную сеть заявок на авиаподдержку, пеленговал и записывал все выходы самолетов и наземных пунктов на своих частотах, создавая иллюзию активной работы сети. Никто на деле точно не знал, как эта сеть работает, но офицер, видя старания солдата, обычно поощрял его оценкой +5 или +10.
Имелись и посты, на которых плановая деятельность ВС США была однообразна и повторялась изо дня в день. Бывали «мертвые» частоты, на которых месяцами никто не отмечался, но они были поставлены оператору поста на круглосуточное прослушивание. Нередко такая ситуация приводила к тому, что солдат от безделья и скуки начинал слушать музыкальные радиостанции.
Подытоживая, можно сказать, что дисциплина на приемном центре в целом соблюдалась; оперативная работа ставилась во главу угла. Да, иногда случались и сон на посту, и прослушивание музыки, но практически весь важный радиообмен перехватывался, и информация своевременно докладывалась начальнику или помощнику начальника смены. Солдаты чувствовали свою ответственность, творчески подходили к делу, вели «журналы поста», где отмечали все важные признаки радиообмена.

От первого лица

Рассказ о солдатском приемном центре будет неполным без неформальных, «живых» воспоминаний непосредственных участников событий. Я проставил каждому рассказчику года службы, дабы было наглядно видно, как с течением времени менялась обстановка на ПЦ.
В. Козырев (1973–1974): «У направленца майора Глебова на 35-м посту возник спор с Володей Уляхиным: слушали запись на пленке, и было разногласие ― то ли по цифре, то ли по слову. Глебов отнес запись на 21-й пост, в Офицерский Домик. Там ее прослушали, и после этого Глебов перед всем строем заявил, что был неправ, и подарил Уляхину „Командирские“ часы с гравировкой.
А однажды кто-то из нашего призыва поймал переговоры, записал на магнитофон и вызвал направленца. Думал, сейчас „прогнется“. Направленец слушал, ржал, а потом забрал бобину с собой. Оказалось, что в эфире один рассказывал другому, как провел первую свадебную ночь».
Л. Ермолко (1974–1975): «Один из бойцов пошел в туалет, прихватив в качестве подтирки бумагу с телетайпной. Разразился скандал, и потом две недели сортир выкачивали!»
В. Белов (1977–1978): «Я как-то заснул, будучи соловьем. Тогда оперативный дежурный подошел ко мне, вытащил головные телефоны из разъема, обвязал шнур от них вокруг стула, на котором я сидел, и скомандовал: „Белов, подъем!“ Я вскочил, но меня потянули вниз надетые на голову телефоны. Так я и рухнул на пол вместе со стулом. Сон как рукой сняло. Наказания не последовало, но наука была: вспоминали и подкалывали долго».
И. Мазепов, пеленгаторщик (1980–1981): «Молодым я был. А АВАКС летал над Мексиканским заливом. Рядышком. Пеленг чистый до обиды. Вижу, что не там, где надо, слишком близко к Мексике. А на посту слухачей сидел мой сопризывник. Говорит, тот АВАКС коды дал, координат нет, да и учений никаких не проводится. Ну я и отправил его поближе к „своей“ территории.
После смены я переоделся в гражданку. Был концерт Пугачевой. Должен был ехать. И уже из автобуса меня вынули. Прапорщик Трепалин получил расшифровку того АВАКСа. А Трепалин был тот еще садист. Мы с ним всю карту исписали: вот координаты, вот пеленг. И так пять раз. И лишь один раз пеленг с координатами совпал, когда эта падла только вылетела. Потом АВАКС что-то проверял возле самой Мексики. Попал я, короче. Пальцем в небо».
Sergey (1981–1983): «Батальон охранял всю территорию. Однажды в здание ПЦ ввалились караульные с офицером при оружии с таким наездом: „Почему у вас калитка и входная дверь открыты?“ Думаю, им просто интересно было, что внутри, но после этого случая все тщательно закрывалось какое-то время...»
В. Петрик (1981–1983): «Самоход во время смены с ПЦ был святым делом. Правда, все зависело от прапоров, помощников дежурного. Одни с легкой душей благословляли, другие перестраховывались ― могли отпустить, могли и нет. Но без их согласия никто ПЦ не покидал, и часть трофеев им отдавалась. Обычно ходили в ночные смены или по выходным, когда на ПЦ был минимум спецов. Во время учений, допустим, никого не отпускали.
Однажды я, будучи черпаком, и Яшкин (соловей) пошли со смены ПЦ за фруктами. Помдежем был прапор Якубов. Ему были нужны апельсины. Три часа дня, выходной день. Зашли далеко, спелых нет. Возвращаясь, решили уйти за батальон, там тоже были места. Не знаю, как ― потеряли бдительность или засада... Короче, слышу истошный вопль: „Руки вверх! Стреляю на поражение!“ Оглядываюсь ― никого. Смотрю за кусты: стоят лейтенант с „Макаром“, рядовой из батальона с АКМом и „Яшка“ с поднятыми руками. Меня они не видят, а Яшка говорит, что один. Но бросить его и уйти я не мог. Короче, батальонная губа. Сидим мы там час, два... Со счету сбились. В камере темно, на бетонном полу ни шконки, ни... Никто не заходит, вопросов не задает. Долблюсь в дверь.
Открывает прапор-начкар, глаза по грейпфруту:
― Вы кто такие?
― „Кузьмичи“.
― А вас в списках нет!
Оказывается, уже семь вечера, у них караул сменился, а у нас на ПЦ через час пересменка и уже, наверное, ЧП ― два бойца с БД пропали!
Начкар кидает речь: раз вы связисты, вас-то мне и надо. То есть мне нужны не вы, а ваши 50 метров полевки (провода). Один остается на губе, другой приносит провод ― и вот она, долгожданная свобода! Не буду вникать в подробности, где и как, но предмет вожделения прапора был ему доставлен через 20 минут.
Но это все ягодки, вся гниль была впереди. Во-первых, нас встретили как „родных“, с заочным приказом об отправлении на трое суток на губу. На что мы ответили: „Братцы, мы там уже отдохнули“. Нам, конечно, не поверили. Пришлось мне вести дежурного по роте на губу к прапору для подтверждения.
Таким образом, ЧП было благополучно замято, а вынесенный нам приговор изменен на три дня нарядов по роте бессменно! Отстоял наряд полдня и приказом ушел на усиление поста по учению Global Shield („Глобальный Щит“)».
С. Некрасов (1983–1985): «Однажды на ПЦ я стал свидетелем разговора двух офицеров, обсуждавших вот какую тему. Оказывается, одному солдату-осназовцу у нас в части на острове Свободы в знак поощрения был предоставлен отпуск, и он на самолете (туда и обратно) летал домой в Союз! Боец отличился тем, что во время учения „Глобальный Щит“ нашел частоту первой категории, на которую перепрыгнула вся массовка участников этого „аттракциона“».
С. Сафронов (1984–1985): «Номер моего поста ― восьмой, нижний зал, первый справа. ВКП и самолеты-ретрансляторы. Этот пост всегда был третьим, но к нам в часть прилетал какой-то начальник и захотел, чтобы номера постов шли по порядку, как расположены в зале. На нашем посту самое сложное было правильно „привязать“ позывные. Шиком считалось сдать смену с привязкой, чтобы твой сменщик только расставил точки. А самый стремный позывной был, когда старший лейтенант Молчанов первый раз заступил начальником смены. Не помню, как он звучал, но переводился как „Выкидыш“. Мы до 24:00 с ним возились, а потом со словами: „Ох и вы...т нас!“ ― он пошел докладывать в Центр. Спеляции так и не последовало.
Частота „браво-юниформ“ (BU). Знаменита тем, что ее открыл капитан Жуклин в начале 1984 года. Туда часто переходили ночью, но искали рядом, так низко не опускались. Но как-то раз там прошло развертывание ВКП, вот Жуклин и отловил.
А однажды у нас „ключник“ (NS1, морзянка) отличился, отловив внеплановый запуск. Так начальникам: одному ― отпуск месяц, другому ― две недели, некоторым ― денежные премии, а оператору после смены дежурный объявил благодарность и перед строем пожал руку!
Я почти безвылазно сидел на посту и придумал идеальную нычку. Там был здоровый разъем на коммуникацию всего поста, закрепленный внизу столешницы. Так я его закрепил через шайбы, и получился зазор между столом и разъемом: туда славно укладывались деньги. Правда, взять и положить можно было, только разъединив разъем, т.е. отключив пост. Но кто позволит при шмоне это делать? Тем более что шмонали ротные офицеры, а спецы их недолюбливали.
А вы в курсе, что ночную сгущенку для смен нам спецы покупали? За что им респект и уважуха. Нам об этом поведал ротный на очередном втыке. Мол, они вам на молоко скидываются, а вы, уроды, не цените».
А. Елфимов (1984–1986): «Каждый месяц спецы сдавали в так называемую „черную кассу“ деньги: то ли пять, то ли десять песо. Раз в месяц я, а потом старшина ездили в Новую Деревню, покупали мешок сахара и коробку сгущенки. За расход денег отчитывался. К рукам не прилипало.
Спецы ходили в гражданке. Нас называли „батальон“. Получали в три раза больше за счет работы бойцов на постах „Изумруд“, „Алмаз“ и т.д. Приезжали на континент, становились простыми. Я часто так им и говорил: „Сапоги и портупеи оденете, на плацу ― все одинаковы“».
Р. Безуглый (1984–1986): «Капитана Сорокина иногда в шутку называли „плохо слышащим“ из-за обильного волосяного покрова в ушах. Он так сильно прижимал плечом к ушам головные телефоны, что солдаты улыбались: „Шерсть слушать мешает“. При этом, конечно, спецом Сорокин был хорошим.
Майор Волков ― вот воистину „отец солдатам“. Уважали его все, ко всем он имел подход, мог заинтересовать, если предстояла важная работа. И никто не херил его просьбы ― работали на совесть, чтобы не подвести.
А лейтенант Милютин пришел, когда я был уже дедом. Он все время нервничал на дежурствах. Ему казалось, что мы „пропустили войну“. Пришлось ему как-то в курилке на ПЦ, презрев субординацию, сказать: „Кончай трястись. Здесь все ребята опытные. Все под контролем“. Но закончилось все плохо: у него „поехала крыша“ и офицера отправили в Союз.
В. Куксов (1985–1986): «Я позвал Милютина послушать проскочивший на моем посту непонятный базар. Он сел, надел телефоны, какое-то время слушал, а потом резко вскочил, сбросил телефоны и выбежал из ПЦ».
М. Ильин (1985–1987): «Про Милютина рассказывал в курилке помдеж Шарапов: „Стоит он, значит, рядом с касой и кричит: „Меня расстреляют! Я ничего не шарю! Я Родину предал!“ Его Волков антенны рядом с ПЦ обкашивать посылал, чтобы не мешался на смене».
Р. Безуглый: «Молчанов пришел на ПЦ где-то в 1985 году, старшим лейтенантом, но почти сразу получил капитана. Через год поехал в отпуск (обычно спецы ездили через два). Спец он был классный, лучше многих на то время. Называли его „фирменный мальчик Молчанов“. Если карандаш у него, то обязательно чешский; если зажигалка, то с наклейками, такой ни у кого не было; если телефоны, то в ухо вставлялись (как сейчас на любом мобильном гарнитура); а если кий для бильярда, то разборный от известного московского мастера (Молчанов иногда в роту приходил в бильярд играть). Спецы говорили, что у него отец и мать занимали хорошие должности в МО, в ведомстве, отвечающем за заграничные командировки.
„Глобальный Щит“ мы брали в 1985 году. Такой активности в эфире не было никогда, не успевали записывать. Основная работа шла днем на „Алфе“, поэтому рядом с бойцом сидел офицер, помогал. У нас это был капитан Жуклин ― спец классный. Бойцу в это время даже разрешалось курить на посту. В воздухе была вся стратегическая авиация. Америкосы тоже приколисты: они же наверняка знали, что мы их „пасем“, и во время самой горячки в эфире начала играть музыка: „Белая армия, черный барон, Снова готовят нам царский трон“ (известный марш времен Гражданской войны). Не знаю, как они транслировали музыку во время учений, но это было только один раз во время „Глобального Щита“. Потом во второй половине дня и до вечера они перешли на „шестерку“, но активность уже снизилась.
Кстати, после взятия этих учений в части случилось ЧП. Один из наших, на полгода старше призывом, в курилке батальона ради красного словца проболтался. Мимо проходил их особист: услышал и сдал его нашим. Вставили ― мало не показалось. Наказали по тем временам мягко ― остался служить дальше. Смешно другое: он к этим учениям не имел никакого отношения, сидел на каком-то левом посту, а трепался, как герой.
А однажды, помню, бомбер вышел на связь. Передает свои позывные, а наземный узел их почему-то не понимает, ну тупила тетка откровенно, очень часто запрашивала повторы. Летчик ей все время, как попугай, повторял. Потом ему это надоело, и он открытым текстом, раздраженно передал: „I am brawo 52 golf (B-52G)“. Она быстро после этого свернула разговор…
В сентябре 1985 года в Мексике произошло серьезное землетрясение. В связи с этим у нас усилили смену, даже установили на территории ПЦ кунг с приемниками. А в офицерском отделе, рядом с ПЦ, развернули дополнительные посты. Там я и сидел. В итоге нашел частоты Госдепартамента США. Получил +100 и почетное право поднять знамя на плацу. Дело в том, что после землетрясения активизировались подразделения гражданской обороны США. Я и на следующий день находил новые частоты, и ребята тоже, но +100 больше уже не давали».
В. Куксов: «Будить дедов на ПЦ нам в обязанность не вменялось: но кто-нибудь из них, решив вздремнуть, мог попросить, если что, толкнуть в бок. А вот когда нас с Толиком Савченко стажировал дед Володя Кондратович, то такая обязанность у нас была. Он сидел посередине, а мы ― по краям и прикрывали его с обеих сторон. Стрема работала безотказно. Надо отдать должное Володе: парень он был мягкий и за смену давал нам с „Савой“ подремать минут по двадцать, меняясь с нами местами. Естественно, это держалось в строгой тайне от всех, иначе бы его свои же наказали за мягкое отношение к соловьям…
Пост контроля за нашими постами работал ежедневно, на нем сидели разные спецы. Проверяли всех выборочно. Пропуск материала считался серьезным залетом. Меня в соловьином разок уличили: притащил я в роту, кажется, –100 с известными последствиями.
На ночном завтраке деды молодых не обижали, с той лишь разницей, что для всех сгущенка разводилась водой (ужасно отвратное пойло), а для дедов просто открывали банки, куда макали хлеб и ели, запивая чаем».
М. Ильин: «На губу я попал по глупости, но долго там не просидел. На третий день пришел старшина, забрал меня и отправил на смену. Шли какие-то учения, но профукали пять звеньев В-52. Приняли вход в зону учений и потеряли, а они ушли с частоты. Так на частотах ИКАО я их за десять часов всех нашел. Привязали их маршрут, они потом на частоте „алфа-папа“ вышли в самом конце учений».
В. Туромша (1985–1987): «Новый ПЦ строили до нас, при нас и после нас. На стройку набирали дедов. Кажется, туда брали с „залетами“. А Давыдов Николай из нашего призыва очень хотел попасть в стройбригаду, но его не брали. Сам он сидел на посту, в старом ПЦ ― второй зал и проход налево (угловая часть).
Тогда Николай во время БД снял с поста какой-то аппарат и начал с ним заниматься физической подготовкой. За что его впервые за все наше время посадили на губу батальона! Охраняющим было запрещено с ним разговаривать, на работы его не выводили. После этого солдата отправили в стройбригаду. Добился все-таки своего!
А рядом с ПЦ находилось еще одно здание с офицерскими постами, в нем было два входа. Один в торце здания, вход с тропы между ПЦ и радиомастерской. Там находилась аппаратура, которая принимала с эфира сигнал типа цифры (звук напоминает обмен между факсами). Этот сигнал преобразовывался и отпечатывался на матричном принтере. Таких постов было несколько, но обслуживался, кажется, одним офицером, который бумагу в принтерах менял и наблюдал за аппаратурой.
Второй вход был посередине здания, там находилось около восьми постов, но офицеров немного, до четырех. Одно из направлений у них ― слежение за переговорами космического стартового комплекса США. 26 января 1986 года они упустили „Челленджер“, отдел забегал, словно их кипятком ошпарили. Только через полтора часа выяснилось, что произошла катастрофа. Мы даже вечером это по телику посмотрели.
Были там и нормальные офицеры, и „мутные“. Однажды вызвали меня на ремонт магнитофона, на который они неправильно ленту заправили: она переходила на другую бобину рабочим слоем наоборот, а они не могли понять, почему магнитофон не пишет. У этих офицеров даже дедовщина наблюдалась в плане косьбы территории и уборки помещения».
П. Давыдов (1985–1987): «Про мой любимый пятый пост. ПУПы (пункты управления пусками, дистанционные пуски МБР). Это был самый спокойный и хорошо расположенный пост. Он был оснащен всегда работающим кондиционером, возле которого можно было покурить, приемником, четырьмя магнитофонами и стойкой из четырех постоянных приемников („Гаммой“). Также он был не виден со стола начальника смены. Дому пост беспокойства не доставлял, и Дом на него не реагировал.
Единственным занятием было прослушивание музыки и запись на бобину, для этого использовался нижний правый магнитофон. Так как на посту было нельзя заниматься поиском и все частоты индицировались в цифрах наглядно, для музыки использовали самый нижний приемник в стойке, на котором отключалась индикация. Он никогда не бросался в глаза, а если спрашивали, я говорил, что он сломан.
Хотя иногда бывала работа. Но пеленгаторщики наши контакты „не ловили“. Сам видел, будучи в наряде посыльным. Ромка, мой сменщик, кричит: „Лима работает!“, а „Нестор“ и Михайлов даже свои рули не крутят, а спокойно ему сообщают пеленг. Ну чем не идиллия? В принципе, пеленг с каждой частоты мы и сами знали: это нужно было только для записи в журнал».
И. Тимашев (1985–1987): «Про дежурство на постах в трусах. Был момент, когда вышли из строя все кондишены, кроме стоявшего рядом с первым постом. Душегубка страшная ― вот и разрешили. Потом было еще веселее, когда кубаши кондиционеры ремонтировали. Весь ПЦ перегородили, завесили плащ-палатками, заставили всю смену полностью одеться… И только после этого запустили кубашей. Не дай бог включить громкую связь или крикнуть что-то не то! Например: „Назар! Мой АВАКС к тебе на „фокстрот-чарли“ пошел!“ А срочный доклад делали шепотом».
В. Кислый (1985–1987): «До сих пор в моем дембельском альбоме хранится вырезка из газеты „Красная звезда“. Ажиотаж накануне „Глобал Шилд 1986“ был большой. Даже в прессе говорилось: грядет, мол, крупное вражеское учение. На ушах стояли все. В ожидании начала мероприятия солдатские посты усилили офицерами. На первый, второй, третий и другие посты, где ожидалась „вешалка“, поставили по второму стулу. К кому-то подсел капитан Молчанов, к кому-то ― его большой друг капитан Русанов, к кому-то ― капитан Волков. Мне в помощь дали старшего лейтенанта (фамилию, к сожалению, забыл).
Короче, в эфире работа активизировалась. Узлы, бомберы, косые… Мало того, что дневное солнце мою частоту (6761) практически заглушило, так еще постановщики помех начали работать. Сидит мой „напарник“, параллельно со мной эфир „шестерки“ слушает. Я справляюсь пока сам. Периодически начальник смены обращается в нижний зал с вопросом „Ну как?“ Час, два, три… И тут сквозь треск, грохот и другие помехи едва различимое: „item 1… item… Global Shield… Item…V...“
„Дом, ― ору, ― шестерка! Работает!!!“
А напарник мой смотрит сначала на меня, потом в мой бланк большими такими глазищами: „И ты это все, что сейчас в бланк написал, слышишь?“ И так много всего в этих глазах: сначала недоверие, потом сомнение и еще много-много всего… После старлей несколько раз переслушал запись, потом ― доклад, пленку ― в Центр… Никогда не забуду уважительный взгляд старшего лейтенанта в свой адрес и простое: „Молодец!“ Солдату от офицера! От чистого сердца!»
М. Гаврилов (1987–1989): «Один прапорщик, заступив первый раз помощником начальника смены, под утро решил устроить осмотр постов. Зашел в нижний зал, увидел спящего солдата ― ну и стал тормошить бойца. А дедушка проснулся, поднял голову и возмущенно произнес: „В чем дело? Я не сплю!“ Так прапорщик еще и извинился перед только что проснувшимся солдатом!
А „Ку-ку“ (старший прапорщик Андрюнин) получил свое прозвище за то, что тихо-тихо подходил к спящему на посту и шептал ему в ухо: „Ку-ку“ (фраза из „Неуловимых мстителей“: „Ку-ку, Гриня“). Андрюнин имел свой „кодекс чести“. Например, терпеть не мог, когда его обманывали. Если же солдат честно сознавался в своем проступке: „Виноват, товарищ старший прапорщик, курил на пять минут дольше положенного“, Андрюнин мог и вовсе не поставить минус.
Иначе себя вел прапорщик Сущенко. Если солдат „рубился“ на посту, опустив голову на стол, Сущенко брал здоровенную линейку-рейсшину и изо всех сил бил ей по посту! Наступало моментальное пробуждение: голова гудела, словно пустой бочонок! Но Сущенко уважали: он не ставил минусов. Иногда лучше звон в ушах, чем минус, за который ругает взводный.
Ку-ку тоже устраивал ночные охоты. В смену с двух до восьми он дожидался часов четырех, когда все, кроме соловьев, уже засыпали. Вооружившись зубной пастой или фиолетовыми чернилами, старший прапорщик крался в нижний зал. Спящих солдат, раздетых по пояс, он нещадно измазывал зубной пастой или обливал чернилами. Затем, никого не разбудив, отправлялся в верхний зал. Спустя час-полтора бойцы просыпались. Отлепляешь голову от стола и осознаешь, что на щеке застыла тушь…
Один солдат решил развлечь остальных. С улицы через узкое окошко забросил в нижний зал змею. Довольно длинную и неядовитую. У половины постов „валила“ работа; они эту змею просто не заметили. Дневные посты (с седьмого по девятый), возле которых эта „гадюка“ и приземлилась, обрадовались новому развлечению. „Кубинский уж“ не знал, куда ползти ― вокруг техника, незнакомая обстановка, поэтому он свернулся клубком в центре зала.
Тут показался Сущенко с рейсшиной в руках: увидел змею и начал лупить линейкой по полу. Тогда змея уползла под третий пост. И вот оператор поста наводит Дому: „Первый работает! Второй работает!“ ― и вдруг видит в своих ногах извивающуюся змею…»
А. Кудрявцев (1988–1990): «На новом ПЦ для взаимодействия пост АВАКСов, находившийся в основном зале, соединили связью с постом ШПР (широкополосный ретранслятор): можно было в головных телефонах общаться и передавать аудио. И все это вне контроля на пульте у помощника дежурного. Я иногда запускал или звук от советского кинофильма (оборудование на посту ШПР по назначению было УКВ и выше по частоте ― один ТВ канал Кубы звуком можно было принять), или музон, или просто болтали...
Когда мы перешли на новый ПЦ, на старом началась очистка. К этому делу, кроме радиомастеров, подключали и посыльного. А тут как раз заступил Юра Монсков. Ему спецы сказали очистить помещения от всего. И он, не зная, что пластины антенного шкафа делают его переднюю часть во много раз тяжелее задней, попытался его сдвинуть. При наклоне шкаф стал падать на Юру. Спасло его наличие оконных проемов в небольшом помещении перед нижним залом. Шкаф уперся в проем и в месте контакта отрезал Юре фалангу пальца руки. Кубинцы фалангу пришили, но она не прижилась... Вот так трагично закончил свое служение памятный многим антенный шкаф».
А. Лысак (1988–1990): «У прапора Сущенко на смене произошел „залет“. Он заставил бойцов нашего призыва передвигать шкафы в старом ПЦ. Внутри шкафов была железная плита весом 100–150 килограмм. Причем крепилась она где-то сверху, т.е. центр тяжести приходился на верхнюю половину. Так получилось, что шкаф начал падать на бойца. Он инстинктивно присел, а рукой ухватился за подоконник (там было окно без стекла). Шкаф углом упал на подоконник, бойцу отрубило часть пальца.
Если бы не подоконник, убило бы солдата. Мы потом этот шкаф вчетвером еле подняли. Ну а Сущенко сняли с помощника начальника смены».
И. Омельченко (1989–1990): «Учения „Глобал Шилд“ в наше время проводили. Дат не помню, но их всегда ждали с нетерпением, так как бывала куча ложных. Первые признаки: выход за день до учения двух или более АВАКСов, полет одновременно ВКП КНШ и ВКП САК… Сразу усиливались посты, а на наиболее ответственные садились спецы. На наш век также пришлось начало операции „Буря в пустыне“ весной 1990 года, когда перебрасывались основные силы. Кажется, за пару дней перебросили весь сухопутный контингент.
А вот чай на смене — это была важная вещь! Пили мы какую-то краснодарскую „солому“, но вряд ли это можно сейчас с чем-нибудь сравнить. Пили и кофе, мне его приносил лейтенант Горчаков из спецов. Кофе засыпался в стакан с кипятком и накрывался минут на пять. А какие были кипятильники, я уж про лезвия не говорю!
Один раз старший прапорщик Андрюнин по прозвищу „Ку-ку“ нашел на посту кипятильник из лезвий с бумажкой, на которой было старательно написано „Rusanov production“. Автора вычислили без проблем. Это была вторая „ходка“ Андрюнина на Кубу. Меня он поражал тем, что вообще никогда не спал на смене! А спецы иногда дрыхли, но, конечно, меньше, чем мы.
И еще была традиция: после приказа, когда дембеля выводились в роту, каждый из них перед баркой ходил на „последнюю смену“. Он угощал соловьев, всю ночь не спал, мыл ПЦ и таким образом прощался с боевым дежурством».
А. Попов (1990–1991): «Музыку мне присылала сестра в письмах. Разбирала кассету, прорезала в открытке на краях по ширине пленки проушины и наматывала пленку по всей площади открытки чуть наискосок. Письмо получалось довольно толстым. Я еще удивлялся, что все-таки пропускают. Потом, сидя на посту, дербанил местную кассету, вынимал пленку и наматывал 90 минут музона, крутя колесо авторучкой. Процесс трудоемкий, но на смене времени хватало.
А однажды мы по литровой банке чачи на брата выдули прямо на смене ночью. Выйдя покурить с ПЦ, употребили… Коварная вещь оказалась! Только мы вставать ― прицел поехал в разные стороны. Единственное спасение ― срочно избавиться от злополучной жидкости посредством двух пальцев. Но и это не помогло. Тогда мы побежали за радиомастерскую в открытый душ. Стояли под душем в полной форме, включая сапаты, чередуя водные процедуры с повторными извержениями содержимого желудка.
Залет грозил страшный: распитие спиртных напитков на боевом дежурстве! Спас начальник смены „Дядя Сем“ (Семенов), добрый человек. Дал просохнуть и оклематься на постах. А ведь мог и со смены снять, тогда бы гнили в нарядах».
В. Новожилов (1992–1993): «Дело было в соловьином: сижу на посту, ко мне подходит дед (не мой), дает фляжку и говорит: „Сходишь за забор и купишь самогон“. Я до этого ни разу за забором не был. Но коль „дедушка“ отправляет, мне и самому в кайф! Пошел, а дело было ночью. Долго бродил по касам, ничего не купил. Сильно удивился: касы из снарядных ящиков, а внутри — японская электроника. Купил какого-то вина. Когда возвращался, меня кто-то из спецов запалил. У них в штабе совещание было, и они толпой возвращались. (Сам дурак: нужно было убегать в темноту, и поминай, как звали. И не вычислили бы, так как я был на смене, а искали бы в роте.) Отвели меня в канцелярию к командиру: и там стали пытать, кто отправил (понимали ведь, что сам не пойду), но я не кололся. Тогда ко мне дедов-сержантов подослали. Они спросили, кто отправил. Им я, конечно, сказал! Они говорят: „Колись“. Ну я и рассказал командиру. Тогда тому деду дали пять суток губы (и он отсидел), а мне трое (не отсидел). Но –100 за смену поставили!
А так несколько раз и +100 давали. Один раз я на грани слышимости перехватил бомбер, который летел из Штатов на Аляску. Обычно такие „херили“ сами спецы, но помощником начальника смены был прапорщик, который по-английски более-менее понимал (у нас много спецов почти ничего не понимали, потому и „херили“). Мы с ним прослушали запись не один раз и отправили кассету оперативному. Инфа подтвердилась, мне +100».
В. Наумкин (1992–1993): «У нас было два поста ВКП КНШ. Радиообмен происходил постоянно. Развертывания были несколько раз: Global Shield, Polo Hat. Развертывание происходило по суткам, на постах сидели по два человека, работали без перекуров и еды. Курили прямо на посту. Уставали, голова шла кругом, возле нас бегали спецы, но мы всех брали и никого не пропустили. А по окончании развертывания получали благодарность от подполковника Карабета. Отдельное спасибо „Дому“. Пацаны вместе с нами воевали сутками».
И. Вахляев (1992–1993): «У меня однажды случился конфуз с женой прапорщика Пожарского. Приходит команда с ПЦ: „Дом, смотри!“ ― и что этот пеленг необходим при стажировке кого-то. А пеленг был какой-то геморройный. Я, думая, что наш парень сидит в головных телефонах (не предполагая, что включена громкая связь и слышит все ПЦ), высказался: „Всякая ссыкуха еще и в разведку лезет!“
Оказалось, ее муж стоял где-то рядом и слышал меня по громкой связи. Конечно, после этого были нервы, эмоции, угрозы. Конфликта не получилось, но все равно хочу извиниться за вульгарность».
А. Вересов (1992–1993): «В начале 1992 года все было понятно ― знаменитые частоты „Алфа“ (11243) и „Квебек“ (6761). Я застал учения Global Shield, Red Flag, Busy Observer. В середине 1992 года на авиабазе Offut произошло объединение САК (стратегическое авиационное командование) и ТАК (тактическое авиационное командование). Если до этого бомбардировщики В-1В и В-52 работали на своих частотах, а самолеты-заправщики КС-135 и КС-10А на своих, то потом частоты сменились. Мы искали дублирующие. Увеличилось и количество выходов самолетов-разведчиков U-2 и RC-135. Но зато остались родные места: авиабазы Оffut, McСlellan, MacDill, Andrews».
В. Захаров (1992–1993): «Однажды один оперативный дежурный при пересадке в Канаде перешел на сторону вероятного противника. Сразу пошли изменения на всех постах в худшую сторону (например, у меня по ВМС США): поменяли частоту, не стали что-то называть. Короче, стали тщательней шифроваться. Но я-то знал, о чем они не договаривают; эти американцы сами себя столько не слушали, сколько я их слушал за полтора года, поэтому объем полученных разведданных с моего поста меньше не стал.
На ПЦ я практически „жил“, поэтому чувствовал малейшие перемены. Иногда приходили жены офицеров, и казалось, где-то рядом открыли парфюмерную фабрику. Да что там женщины! Начальник второго отдела жевательную резинку жевал, а я уже чувствовал этот новый запах, и на приличном расстоянии.
Из начальников смен запомнился капитан Еременко. Иногда американцы делали необычные доклады: мы садились и разбирались. Один раз оказалось, что доклады были по беженцам с Кубы: они то на лодках, то на плотах плыли на остров Ки-Уэст… Однажды по каналу „Орбита“ показали, что президент США куда-то вылетел, а мы на ПЦ его не слышим… Какое было облегчение, когда я услышал „Panama-radio this is АF-1“! Что меня поразило в американцах, за полтора года я не услышал от них никакого „неформата“, все четко и строго. И только один раз в году их можно было брать „теплыми“ ― 25 декабря: в голосах ― „севшая батарейка“, а один американец даже позволил себе посмеяться.
Самый большой объем работы у меня был при переброске военных сил США в Сомали; операция называлась „Restore Hope“ („Возрождение Надежды“) и проходила с начала декабря 1992 по конец января 1993. В некоторые дни из сотен гражданских самолетов (никогда не замолкающих на всех частотах) я отлавливал за смену до 60 военных (от транспортников, заправщиков, разведчиков до командных), летящих из США в сторону Европы и Африки. Старался никого не пропускать на взлете, но если и случалось, то успевал перехватить, пока самолет долетал до середины Атлантики. Мой пост контролировал два направления: ИКАО (самолеты) и „Коралл“ (ВМС США). На время учений пришлось второй „Катран“ с „моряков“ настроить на ИКАО: военные самолеты иногда выходили сразу вдвоем и на разных частотах. В два уха говорят разные самолеты, а ты все это даже не переводишь, а просто понимаешь да еще и записываешь. В основном они связывались с узлами связи и диктовали свои координаты, контрольные точки и время их прохождения, эшелон полета, с кем летят… Или просто говорили Flight (ведущий), называли частоты и время следующего выхода в эфир...
Для меня Restore Hope было похоже на вторжение 22 июня 1941 года. Очень неуютно я себя чувствовал в тылу этой громадной американской армады, однако их слаженности в радиоэфире надо отдать должное».