Михельсон Виктор. Охота на крокодила, сборник коротких рассказов, 1966-1968

Трехкомнатный коттедж

Случилось так, что сразу после защиты кандидатской диссертации я был командирован на Кубу готовить кадры специалистов для молодого социалистического государства. В те годы недавно пришедший к власти Фидель Кастро заявлял, что превратит Кубу в страну наук и искусств. По линии наук началось строительство огромного Национального Центра Научных Исследований. Однако для превращения Кубы в страну наук одного здания было мало, потребовались специалисты в области самих наук.
На Кубе, правда, и до Фиделя была Академия Наук, но особенно большой науки не было, да к тому же после победы революции все сколько-нибудь заметные ученые эмигрировали. Куба обратилась за научной помощью к Европе. Отдельные европейские ученые поехали в социалистическую страну, но им надо было платить в валюте, что очень скоро оказалось Кубе не по карману: ускоренное строительство социализма быстро разрушило экономику, и ранее не процветавшую. Тогда Кастро обратился за научной помощью (как, впрочем, и за всем остальным) к Советскому Союзу. Союз откликнулся, и на Кубу были направлены советские специалисты по всем отраслям знаний – Кастро не скупился на приглашения, тем более что платил специалистам не он, а тот же Советский Союз. Вероятно, в списке требовавшихся Фиделю наук, который был передан Советским властям, среди прочих, оказалась и моя специальность.
В сентябре 1966 г. мы с женой и двумя детьми прилетели на революционный остров и были временно поселены в гостинице для приезжающих ученых – пока для нас подыскивали соответствующее жилье. Поначалу на нас распространялись общечеловеческие требования к быту приглашенных ученых, тем более что в Центре уже работали специалисты из цивилизованных стран. Через несколько дней ответственная за наше размещение дама компаньера Наталья – сообщила, что никак не может найти для нас полагающийся по числу членов семьи четырехкомнатный коттедж, и спросила, не согласимся ли мы пожить какое-то время в трехкомнатном коттедже. Надо сказать, что в Ленинграде мы все вчетвером жили в то время в одной комнате, так что на трехкомнатный коттедж, не ломаясь, согласились. Тогда – говорит компаньера Наталья – можете немедленно переезжать.
Переехали. Считаю комнаты – получается восемь. Пересчитываю еще раз в обратном порядке – все равно восемь. Оказывается, по кубинским, еще, видимо, дореволюционным меркам, трехкомнатной квартирой считается квартира, в которой три спальни. А уж столовая, гостиная, кабинет, комната для прислуги – как же без этого?
Так мы все три года на Кубе и теснились вчетвером в трехкомнатном коттедже.

Проблемы перевода

1. Задрыга

До приезда на Кубу я знал по-испански только одно выражение – «No pasaran!», да и то переводил его неправильно: я полагал, что это значит «Не пройдет!», а на самом деле – «Они не пройдут!». Я сразу пошел на курсы испанского и вскоре овладел им настолько, что даже мог читать по-испански лекции так, что меня, кажется, можно было понять. Трудности, впрочем, возникали.
Среди моих друзей был молодой кубинец Дарио. Он учился в СССР, был женат на русской и хорошо говорил по-русски. Однако его знание языка все же, как выяснилось, не было совершенным.
Однажды он спросил меня, что такое «задрыга»? Признаться, я затруднился с ответом. Действительно, что такое «задрыга»? Все мы примерно понимаем, что это значит, но объяснить трудно. Тем более, по– испански.
– А зачем тебе это понадобилось? – спрашиваю.
– Да жена – говорит – так меня называет. А если она почему-то мною недовольна, то говорит: «Задригес ты, и папа у тебя – Задригес, и мама – Задригес», а на вопрос, что это значит, отвечает, что это значит «задрыга», смеется и ничего толком не говорит. В словарях же этого слова нет.
Тут я понял, в чем дело. Фамилия Дарио была Родригес – очень распространенная испанская фамилия. Естественно, русская жена уловила опасное сходство в звучании фамилии мужа со словом «задрыга».
Надо сказать, я так и не сумел объяснить Дарио смысл этого слова. Может, и к лучшему.

2. Кормление сельскохозяйственных животных

Впрочем, переводческие проблемы, с которыми мне пришлось столкнуться на Кубе, возникали, как ни удивительно, не только с испанским языком, но и, например, с польским, которого я вообще не знаю, хотя и несу в себе польскую кровь.
Недалеко от меня жил польский специалист по кормлению сельскохозяйственных животных, попросту говоря – коров. У меня была машина, у него – не было, и я частенько подвозил его в Гавану (мы жили в пригороде) или куда еще. Он удовлетворительно говорил по-русски, и мы беседовали о том – о сем. Однажды он пожаловался мне, что вот, дескать, пригласили специалиста по кормлению сельскохозяйственных животных, а кормить нечем! Я, вовсе не собираясь его обижать, отвечаю:
– Когда есть, чем кормить, говорю – так это и дурак накормит! Вот когда кормить нечем, тогда и нужен специалист.
Вижу, что-то ему в моем ответе не понравилось. Доехали мы до места, он сухо попрощался и вышел. А через пару дней вызывает меня наш экономический представитель в Республике Куба, мой прямой начальник.
– На тебя – говорит – жалоба поступила, что ты польского ученого дураком обозвал!
Настучал, стало быть, специалист по кормлению, лях кичливый! По тем временам подобная жалоба, да еще со стороны дружественного иностранца, считалась обвинением очень серьезным и могла иметь пренеприятные последствия. Ну, я рассказал, как было дело, начальство рассмеялось, и говорит:
– Это – говорит – проблемы неадекватного перевода. Я все улажу.
И уладил.

Причуды бдительности

Живя на тропической Кубе, я очень увлекался подводным плаванием. Куба почти со всех сторон окружена коралловым рифом. Пространство между берегом и рифом населено множеством интереснейших живых существ – рыб, кораллов, моллюсков в красивых раковинах, морских звезд, лангустов, крабов, осьминогов и прочих тварей. А по ту сторону рифа – совсем другой, но тоже богатейший мир: там глубоко, плавают акулы, гигантские скаты и морские черепахи. Я старался все свободное время проводить в море.
Разумеется, вблизи Гаваны берега часто посещаются людьми и в значительной степени обобраны. Мне же хотелось посетить более девственные участки. По берегам Кубы, находящейся в конфронтации со всем миром, расположено множество военных баз, бдительно охраняющих священные рубежи революционного острова. Военнослужащие зря в воду не лазают, посторонних туда не пускают, и я надеялся, что смогу найти на такой базе почти нетронутый подводный мир. Я подъехал к одной из баз и попросил пропустить меня на территорию как биолога, для подводных поисков. Мне ответили, что разрешение на это можно получить только в Министерстве обороны.
У входа в Министерство обороны Кубы меня чуть ни пристрелил охранник, к которому я по неопытности слишком близко подошел. Однако когда я отпрянул на нужное расстояние, он объяснил, куда пройти. Офицер, беседовавший со мной, не спросил документов (я вполне мог быть американским шпионом), выслушал просьбу, попросил написать мою фамилию так, чтобы не произошло ошибки, а также фамилии моих спутников – не больше десяти – которые пожелают посетить военную базу вместе со мной. После этого он удалился, и через некоторое время вынес мне разрешение, очень красивое, с вытесненным гербом Республики Куба и печатями – оно до сих пор у меня хранится. Я просил разрешить мне посетить одну конкретную военную базу один раз. Бумага же разрешала мне и десяти моим знакомым, о которых в Министерстве ровно ничего не знали (как, впрочем, и обо мне), посещать все военные базы на территории Республики Куба в течение двух лет.
Честно говоря, за оставшееся мне время до истечения контракта я не успел посетить и половины кубинских военных баз, но на многих из них я действительно нашел девственный подводный мир. К тому же я узнал, что бдительность на Кубе понимается своеобразно.
Впрочем, для объективности следует признать, что на некоторые базы меня все-таки не пустили, даже с моим разрешением.

Охота на крокодилов

Один из кубинских друзей пригласил меня и еще нескольких советских специалистов поохотиться на крокодилов. Достал лицензии. На Кубе есть питомники, где крокодилов специально разводят, но речь шла об охоче на диких крокодилов, живущих на природе.
Приехали мы в местечко на берегу Мексиканского залива, называемое Ортигоса, что можно перевести как «Крапивное». В этом месте в залив впадает небольшая речка, а сам залив здесь довольно мелкий и весь покрыт мангровыми зарослями – это такие кустарники, растущие в море на мелководье, их корни пронизывают толщу морской воды и уходят в дно, под которым находят пресную воду. Таким образом, море здесь все утыкано корнями этих кустов, и по нему почти невозможно передвигаться ни на лодке, ни пешком. В этих-то мангровых зарослях и живут крокодилы.
Нас сопровождала группа кубинских приятелей и пожилой местный житель – мулат по имени Петронило с сыном. С вечера в нескольких местах над самой поверхностью воды мы, по указанию Петронило, развесили приманки – ободранные тушки крупных птиц (подстреленных тут же) на громадных «акульих» рыболовных крючках и металлических тросиках. Утром на лодке объезжаем приманки. Если тросик уходит под воду – значит, крокодил попался. Сын Петронило вылезает на мангровый куст и медленно вытягивает трос. Появляется голова крокодила и начинает грозно реветь. Рев страшный, как у льва, но какой-то не эмоциональный. Я стою с мелкокалиберной винтовкой. Моя задача – выстрелить крокодилу в голову, как только его темя обнажится. Если замешкаться, крупный крокодил может ударом хвоста разбить лодку. Героического единоборства человека со зверем, впрочем, не происходит: я стреляю крокодилу в темя с расстояния примерно 2 см, и точно попадаю. Затаскиваем трофей в лодку. Этот оказался длиной ровно 3 метра. Сейчас ею чучело, изготовленное по моему заказу кубинским таксидермистом, хранится у меня дома на шкафу и пугает гостей.
Впрочем, для безоружных местных жителей встреча в воде с крокодилом действительно смертельно опасна. В той же деревне меня познакомили с негром, который побывал в зубах у крокодила. Случай произошел года за три до нашего знакомства. Негр уверяет, что крокодил был длиною метров 10, в подтверждение чего подарил мне оставшийся в его теле зуб, действительно втрое больший, чем у моего трехметрового. А дело было так: мой негр вошел для чего-то в воду, а крокодил схватил его за ногу и утащил в глубину. Человек в воде довольно беспомощен, он пытался вырваться, но вскоре захлебнулся и потерял сознание. Очнулся он в пещере, залитой водой наполовину. Вход в нее был подводный, через который крокодил, видимо, и втащил его, но сверху пробивался свет – как позже оказалось, был и наземный выход. Крокодил, видно, слабо разбирался в физиологии человека, и неаккуратно положил свою жертву так, что голова его оказалась на воздухе, и он вскоре пришел в себя. Рядом с собой увидел полузатопленную разлагающуюся тушу коровы – вероятно, крокодилам больше правится, когда пища начинает разлагаться. Сам крокодил тоже расположился неподалеку – ждет, когда и новая жертва начнет разлагаться. А негр лежит тихо и нарочно не разлагается. Ну, немного погодя крокодил куда-то отлучился по своим делам, а мой знакомый, воспользовавшись моментом, взобрался по стене пещеры поближе к свету и нашел там выход наружу. Когда он приковылял в деревню, родственники поначалу приняли его за привидение, но вскоре разобрались. На ноге у него, действительно, имеются очень глубокие рубцы.
Мясо крокодилов, оставшееся после снятия шкур, кубинцы поджарили и с удовольствием съели (у них там с едой, и особенно с мясом, было неважно, да и сейчас, говорят, не лучше). Мне тоже досталось. Оказалось очень вкусно. Мясо у крокодила белое, как у рыбы, но по вкусу напоминает скорее баранину.

В мире большого спорта

Футбольным болельщиком я никогда не был. Единственный раз, классе в 8-м, был на матче высшей лиги. Играли команды «Зенит» (Ленинград) – «Спартак» (Ереван), и игра закончилась со счетом 0:0. Сидевший рядом со мной поддатый гражданин после каждого удара по воротам «Зенита» поворачивался ко мне и доверительно сообщал:
– Иванов такие брал, будет брать,... и еще будет брать.
Каждый раз после «будет брать» он несколько медлил, т.к., видимо, чувствовал, что «еще будет брать» не звучит. Однако пропущенное «берет» все равно требовало восстановления троичности для завершения формулы. Этим, надо признать, и исчерпывалось до поры мое знакомство с большим футболом.
В период работы на Кубе мне повезло сильно развиться в этом направлении. У меня там был приятель В. Нетрудно было догадаться, что он – кагебешник. Об этом всегда нетрудно догадаться, поскольку подобные товарищи, как правило, не являются специалистами в той области, которую официально представляют. Похоже, этот В. был приставлен наблюдать, в частности, и за мной, но он был вполне компанейским парнем, и мы были друзьями. Время от времени он зачем-то посещал нашего консула в Гаване (говорил, что знаком с ним с Москвы), и иногда брал с собой меня, тем более, я подвозил его в консульство на машине. Обычно, когда мы приходили, у консула сидели и выпивали баккарди капитаны кораблей, приходивших в Гавану из Союза. В те годы их было очень много. Вот и в тот раз... Приходим – сидят какие-то двое. Поздоровались – я их имена пропустил мимо ушей. Сидим, выпиваем. Я и спрашиваю одного:
– Вы с какого корабля?
Он как-то хитро улыбается, а консул мне через стол шепчет:
– Ты что, не узнал?
Я думаю:
– Неужели, Косыгин?
А приезд на Кубу Косыгина в те дни действительно ожидался. Он и в самом деле вскоре приехал, но со мной не встречался. Консул говорит:
– Это же Лев Яшин!
А я, надо сказать, слышал, что Лев Яшин – какой-то крупный спортсмен, но вот футболист он или шахматист – не помню. Смотрю – на шахматиста, вроде, не похож. Оказался знаменитым футбольным вратарем. А второй был тоже очень известный боксер Валерий Попенченко, кажется, чемпион мира в каком-то весе. Они ехали на очередные Олимпийские игры, которые в тот год проходили в Монреале. Мы с В. пару дней повозили их по экзотическим местам Кубы.
Так я сподобился наконец приобщиться к большому спорту.