Авдеев Виктор. Влюбленный в Кубу. Часть 2. (1964-1966)

Начало – смотри Часть 1 (1962-1964) ^[10]

На автобусах нас привезли в Гавану и расселили в двух шикарных особняках недалеко от советского посольства. Под окнами находился бассейн с прозрачной голубой водой и вышкой. Мы прожили там несколько дней, наслаждаясь свободой. Многое для нас было в диковинку. Еще по прибытии мы начали внимательно знакомиться с интерьером и другими чудными вещами богатых домов, принадлежавших ранее миллионерам, сбежавшим от революции в США. Вместо них пришли мы – простые русские парни. Было интересно покрутить блестящие краники в туалетных комнатах. Все на практике познакомились с биде, из которого вода почему-то, вопреки ожиданиям, течет не вниз, а вверх. В своей тупости никто признаваться не хотел, но о проколе явно свидетельствовала подмоченная одежда (кажется, на эту тему есть байка у Михаила Задорнова). Впервые в посольской столовой мы попробовали незнакомый для нас тогда вкусный "йогурт". Словом, мы прикоснулись к цивилизации, которая нас и воодушевляла, и пугала.
Осталась позади служба в армии, которая меня многому научила и закалила. Не хочу говорить о тяготах и лишениях армейских будней – их просто не было. Я с желанием уходил на срочную службу и с легким сердцем отдал ей три года своей молодой жизни. Было приятно переживать историческое время, связанное с Кубой и Карибским кризисом, который разгорелся вокруг нее. Мы были полны патриотизма и страсти в исполнении интернационального долга и пребывали в том состоянии, когда хотелось совершить что-то невероятно важное, героическое. Я это говорю не для красного словца, тогда многие были заражены кубинским свободолюбивым синдромом.
Моя работа в качестве переводчика началась в ракетном дивизионе противовоздушной обороны, расположенном на стыке провинции Пинар-дель-Рио и Гаваны, в 180 километрах от Соединенных Штатов Америки – главного противника Кубы. Кроме того, неподалеку от нас находилась советская военно-морская база, безопасность которой также обеспечивал наш ракетный комплекс. В состав советнической группы входило шесть человек, включая меня. Это были молодые офицеры, недавно прибывшие в страну и не имевшие опыта общения с кубинцами. Моя помощь им пришлась кстати. Свободного времени у меня практически не было, наши советники проводили целые дни на своих станциях с кубинскими коллегами: занимались профилактическими и ремонтными работами, проводили теоретические занятия, а мы, учитывая важное стратегическое месторасположение дивизиона, круглосуточно несли боевое дежурство. Жили мы в одноэтажном деревянном доме испанской постройки с прекрасным внутренним двориком, где постоянно благоухали прекрасные розы и другие цветы. В свободные минуты можно было понежиться на лавочке в тени вьющихся лиан и веерных пальм. Совсем рядом плескались воды Карибского моря, куда мы иногда ходили купаться. Вода была настолько чистой, что можно было увидеть далеко от себя стайки плавающих рыб. Заплывали туда и скаты, и мурены, и барракуды, но они вызывали у меня такой страх, что я осмеливался купаться только около берега. Питались мы в столовой на военно-морской базе, там же иногда оставались посмотреть какой-нибудь фильм. Других развлечений не было – ближайший населенный пункт находился от нас в нескольких километрах.
Я был полностью поглощен своей работой и находился в полной гармонии со своим статусом. Обстановка в коллективе была прекрасной. Офицеры увлеклись изучением испанского языка, некоторые из них уже неплохо усвоили техническую терминологию и могли спокойно общаться со своими подсоветными. Кубинцы также старались учить русский язык, что положительно сказывалось на наших взаимоотношениях и на общей работе. Однажды к нам приехала с инспекционной проверкой группа старших советников из Генерального штаба ПВО и ВВС с кубинским руководством. Переводчика они привезли с собой, поэтому мой начальник посоветовал не мозолить глаза важным персонам и остаться в общежитии. Через полчаса меня позвал наш советник помочь "торезовскому студенту", которого кубинцы не понимали. Откуда молодому московскому парню, не служившему в армии, могло быть известно о каких-то упреждениях, предварительных усилителях промежуточной частоты (ПУПЧах), облучателях, сеятелях помех, ложных целях, развертках, станциях обнаружения, сопровождения, наведения, выработки команд, пусковых установках и пр. Одни и те же узлы на радиолокационных станциях в ракетных дивизионах, разбросанных по стране, звучали по-разному. Доходило до смешного: в одном подразделении технический термин "развертка", что появляется на экране РЛС, переводился как "ас и мартильо", то есть "серп и молот". Так одному из патриотически настроенных переводчиков захотелось перевести это слово.
В отличие от наших советников я ходил в кубинской военной форме, и, когда я пришел, наши гости приняли меня за местного переводчика. После завершения проверки руководитель советской группы спросил, где я так хорошо выучил русский язык. Мне пришлось признаться, что я русский и работаю тут, на базе. Когда они уезжали, прощаясь со мной, он спросил, не хотел бы я поработать в столице. Не дожидаясь ответа, сел в машину и уехал. Через неделю русского студента на джипе привезли на военно-морскую базу, а меня на той же машине увезли в Гавану, где я стал переводчиком советника при главном инженере ПВО Революционных вооруженных сил Кубы. До сих пор вспоминаю того парня и его взгляд, в котором читалась печаль и обреченность. Теперь у него появилась прекрасная возможность окунуться в истинную языковую среду и с накопленными знаниями достойно вернуться в свой институт.

^[11]
В служебной командировке в Сантьяго-де-Куба. Слева – главный инженер ПВО Кубы Бель Очо, рядом с ним – советник нашей миссии

Советническую инженерную группу возглавлял полковник Михаил Муратович, армянин, человек суровый, никогда не улыбающийся. Все его тело было покрыто густым волосяным покровом. Подчиненных он держал в строгости, а так как он был еще и трудоголиком, то и в этом плане никому спуска не давал. На работу мы ездили с ним на служебном джипе, поэтому уезжали раньше всех, а приезжали, чтобы только успеть в столовую на ужин. По воскресным дням мы всем коллективом выезжали на пляж Плайя милитар, расположенный в столичной зоне, где по два–три часа под палящим солнцем рубились в футбол. Михаил Муратович был бессменным капитаном команды, которую он сам и подбирал. Только на футболе он мог позволить себе расслабиться и даже улыбнуться. Когда я первый раз появился на работе, кто-то из офицеров заметил, что они по-настоящему завидуют тому парню, с которым мы поменялись. Отступать было некуда. Моего мнения никто не спрашивал. Михаил Муратович был страшным эгоистом, никто ни на минуту без его разрешения не мог привлекать меня для посторонних переводов, все делалось только с его согласия. Хотя бытует мнение, что переводчик – это тот же слуга, за все время ни с одной личной просьбой этот человек ко мне не обратился.

^[12]
Перед поездкой на пляж. Переводчики: Авдеев, Канунников, Абабий

Дивизионы ПВО стояли на всех стратегически важных направлениях, но, в первую очередь, прикрывали столицу, административные центры и важные экономические объекты от Пинар дель Рио до Сантьяго де Куба. Мы исколесили страну, добираясь до стартовых площадок всеми видами транспорта. Необходимость в поездках возникала постоянно. В то время нужно было иметь много терпения, чтобы работать с кубинцами. Мы проводили массу времени в томительных ожиданиях наших кубинских коллег, они умудрялись опаздывать даже в тех случаях, когда для поездки нам выделялся спецсамолет и сообщалось четкое время вылета. У нас с ними были прекрасные отношения, поэтому мы не скрывали своего возмущения, а они, как всегда, говорили нам свое любимое словечко "маньяна, то есть завтра, они уже не опоздают". Только ничего не менялось – мы опять ждали и опять возмущались.
Во время таких командировок имели место разного рода ЧП. Один раз, когда мы летели спецрейсом с целью проверки боеготовности одного из дивизионов, расположенных в Моа – самом экономически важном регионе Кубы по добыче никеля, один кубинский руководитель встал со своего места и ушел в кабину пилота. Через какое-то время самолет начало бросать из стороны в сторону. Михаил Муратович попросил меня спросить пилота, почему началась такая болтанка. Когда я заглянул в кабину, то увидел стоящего в стороне летчика и сидящего за штурвалом нашего коллегу. Смутившись, он спокойно начал освобождать кресло. Пока они менялись местами, самолет еще здорово покачало, а через несколько минут мы уже садились на крохотную взлетно-посадочную бетонную полосу. Приземлились мы только со второго раза, чуть-чуть не коснувшись крылом воды при развороте над заливом. После завершения инспекционной проверки дивизиона, обеспечивающего прикрытие зоны разработки никеля, мы на автобусе съездили в Гуантанамо, где подразнили своим присутствием американских морских пехотинцев, а потом посетили ракетное подразделение, которое сбило 27 октября 1962 года американский самолет-разведчик U-2. На пусковой установке, по советской традиции, красовалась пятиконечная красная звездочка. Среди присутствующих уже не было ни одного человека – свидетеля того исторического пуска. И офицеры, и солдаты, исполнив свой интернациональный долг, вернулись домой, но зато вокруг этой даты появилось столько легенд с бесчисленным числом участников, что можно было бы уничтожить добрую половину самолетов США.
Советническая инженерно-техническая группа центрального аппарата ПВО насчитывала около тридцати человек, включая членов семей. Мы проживали в отдельных благоустроенных домах в пригороде Гаваны. Это местечко было известно тем, что рядом с нами находилось необычное для нас кладбище собак и кошек. Это наследие осталось кубинцам от "диких нравов янки", которые не жалели денег на строительство богатых мраморных надгробных памятников со слезными поэтическими эпитафиями в адрес усопших любимцев, в которых нередко высказывалось пожелание скорейшей встречи на небесах. Дурь какая-то! Зато эта территориальная близость не раз выручала наших подвыпивших в городе мужиков, когда им нужно было уехать домой на такси. Не зная испанского языка, они говорили водителю всего два слова: "сементерио гав-гав" – и их успешно доставляли до проходной Новой деревни и передавали дежурному офицеру. Другим приметным местом был известный всем в то время кинотеатр "Новиа дель медиодиа" ("Невеста в полдень") для просмотра кинофильмов из салона автомобиля. Кинотеатр представлял собой наклонную стоянку с установленными микрофонами, возле которых парковались автомашины. Сервисные службы между ними разносили заказанные напитки. Время от времени там же появлялись сотрудники из отдела полиции нравов. Нам это место тоже нравилось, и мы частенько ходили туда, усаживались в баре, смотрели фильм и внимательно наблюдали за любовными сценами.
В городке были все условия для беззаботной холостяцкой жизни, включая столовую, промтоварный и продовольственный магазины, клуб с танцплощадкой, который ревнивые мужья много раз пытались прикрыть или хотя бы сократить количество танцевальных дней. Безукоризненно работала служба быта – нужно было утром оставить на веранде свою одежду, а вечером забрать ее на том же месте. Она всегда была такой накрахмаленной, что, казалось, вот-вот сломается. Было тогда у кубинцев золотое правило – обязательно крахмалить постельное белье и носильные вещи, а напитки продавать только охлажденными.
Мы много работали, но не забывали и о развлечениях. Только подумать! На Кубе около трехсот сорока солнечных дней! И хотя там бывают прохладные дни, они не настолько холодны, чтобы нельзя было купаться или просто наслаждаться морским воздухом, гулять по набережной или ездить на экскурсии. В Гаване масса исторических мест, связанных с первыми испанскими поселеньями, с богатой архитектурой, религией, военно-историческими памятниками. Нигде в мире нет такого музея, посвященного Наполеону Бонапарту, как на Кубе. Он был создан миллионером-сахаропромышленником Хулио Лобо, фанатически влюбленным во французского полководца. Этот сумасшедший потратил чуть ли не все свое состояние, чтобы приобрести не только личные вещи, но и все то, что могло иметь отношение к эпохе наполеоновского правления и военных походов в Россию. В коллекции музея выставлены: зуб Наполеона, клок его волос, якобы взятых с могилы на острове Святой Елены, письма любовницам и многое другое. Несколько комнат занимает библиотека на всех языках мира, повествующая о его победах и поражениях. Не менее интересным является Дом-музей Эрнесто Хемингуэя в пригороде Гаваны, где он написал свою знаменитую повесть "Старик и море". Будучи переводчиком, я с каждой группой наших новых сотрудников регулярно посещал эти музеи, но больше всего мне нравилось бывать "У Наполеона". Там работала молоденькая красивая кубинка Наташа, с которой мы подружились, и время от времени встречались. Русское имя ей дали родители в честь Наташи Ростовой из "Войны и мира", и в этом тоже было что-то особенное и загадочное.
К посещениям злачных мест у нас всегда было отношение особенное, но, хотя прямых запретов ходить в ночные клубы не было, делали это осторожно. Небольшими компаниями ходили в кабаре "Тропикана", на здании которого неоновыми буквами было написано "Рай вселенной", и другие известные увеселительные заведения, а их в то время, несмотря на кризис, было великое множество. В двадцать два года хотелось все пощупать своими руками, приобщиться к местному колориту. Излюбленными местами кубинской молодежи были и остаются до сих пор столичная набережная – "малекон", пятое авеню – "кинта авенида" и гостиница "Гавана либре". Нам очень нравилось бывать в этих местах, где можно было спокойно посидеть в кафе, послушать какую-нибудь мелодию, опустив монету в музыкальный автомат, который кубинцы называли "трагомонедас", т.е. "пожиратель монет". На первом этаже гостиницы располагался прекрасный кинотеатр с беспрерывной демонстрацией фильмов, поэтому можно было купить билет и зайти в просмотровый зал в любое время. Именно там я впервые посмотрел два итальянских фильма – "Брак по-итальянски" и "Развод по-итальянски".
Переводческая деятельность мне очень нравилась, поэтому я совсем не замечал, как летело время. Ситуация с переводчиками тогда была очень сложной. По причине быстро развивающихся военных и экономических связей потребность в них постоянно возрастала. Наиболее подготовленными специалистами являлись выходцы из Испании, которые прибыли в Советский Союз после 1936 года. Их было не так много, и они работали, в основном, при Генеральных штабах. В авральном порядке русскому языку учили кубинцев наши преподаватели в институте имени Максима Горького в Гаване. Многим студентам языковых вузов давали академические отпуска, зачисляли в штат переводчиков и отправляли на Кубу. Среди них оказался и Анатолий Канунников, с которым мы долго жили и работали вместе.
Основное ядро переводчиков при советническом аппарате в войсках составляли самоучки, которые получили навыки испанского языка в общении с кубинцами, и закончившие позднее курсы, организованные военным институтом. Как ни странно, переводчики-самоучки были самыми востребованными и среди кубинцев, и среди наших специалистов. Мы все пришли из казарм, прослужив по три года срочной службы. Назначение переводчиками для нас было как послание свыше, и мы с благодарностью это воспринимали. Нам не нужно было привыкать к общению с офицерским составом, мы прекрасно понимали, что такое дисциплина, да и знание испанского языка – не академического, а кубинского – у нас было значительно выше, чем у прикомандированных студентов.
После отъезда Анатолия я пошел на повышение – меня взял к себе старший советник при ПВО ВВС Кубы Кравчук Борис Павлович, а на мое место пригласили парня из провинции. Характер моей работы изменился незначительно, также, как и раньше, я выезжал в командировки по стране, возил новичков на экскурсии, помогал организовывать быт наших сотрудников, вел курсы испанского языка для их жен, занимался общественной деятельностью. В то время мне шел двадцать третий год. Подавляющее большинство наших советников тоже были молодыми энергичными офицерами, недавно получившими военное образование и направленными исполнять интернациональный долг. Характерно, что нашими подсоветными были совсем молодые кубинцы. Командующим ПВО являлся член Политбюро ЦК КПК Гэль Чавеко, которому в то время исполнилось всего двадцать два года. Чуть старше были и другие военачальники, возглавлявшие Революционные Вооруженные силы острова Свободы. Это была молодежь, которая вместе с Фиделем Кастро прошла через горнило партизанской борьбы в горах Сьерра Маэстро и отличалась личной преданностью своему лидеру, которому было лишь 38 лет. Многие из них впоследствии сняли свои оливковые френчи и возглавили гражданские министерства или ушли на руководящие должности в народном хозяйстве.

^[13]
Старший советник ПВО Б.П.Кравчук и командующий ПВО член Политбюро ЦК КП Кубы Гэль Чавеко

Как мгновение ока пролетели полтора года моей работы в качестве переводчика. Я не заметил, как наступило время моего первого отпуска. С момента призыва в армию прошло более четырех лет, которые многое изменили в моей жизни. Я достойно отдал долг Родине, а армия помогла мне определить дальнейший жизненный путь. Поездка в отпуск нужна была как живительная сила для меня и моих близких, потому что все эти годы контакт с домом осуществлялся только по переписке, которая не всегда была регулярной. Письма часто приходили с задержкой, с устаревшими новостями. Учитывая, что до призыва на срочную службу я после окончания средней школы работал два года в Мурманске, мое пребывание вне дома очень тяжело переживала мать, о чем постоянно писала в письмах. К этому времени она окончательно переехала к дочери в Украину в Николаев, чтобы заниматься воспитанием внуков.
Сборы были недолгими, так как кроме полученных в ГКЭС денег (сертификатов с желтой полосой, или, как их еще называли, чеков), везти было нечего. Из Гаваны до Москвы летели на пассажирском авиалайнере ТУ-114 над Атлантическим океаном, Норвежским и Баренцевым морями с посадкой на военном аэродроме в Мурманске для дозаправки. В то время многие европейские страны, по команде США, запретили полеты над своими странами, а чтобы обеспечить безопасность дальнего полета, на самолете устанавливались дополнительные топливные баки за счет уменьшения количества пассажиров. Мурманский аэродром не был приспособлен для приема гражданских самолетов, а зал ожидания находился далеко от места стоянки и не отапливался. Хотя это было в первых числах мая, везде лежал снег и дул сильный ветер. У большинства из нас одежда была летней, поэтому, дождавшись команды на посадку, бегом бросились к самолету. В Москве нас встретил представитель Десятого управления Генерального штаба и отвез переводческую группу в гостиницу возле ВДНХ. На следующий день в Десятом управлении мы получили авиабилеты на обратный рейс и начали заниматься своими делами. К тому времени в столице я бывал только проездом, а мне нужно было развезти деньги родственникам моих сослуживцев и знакомых. Суммы были внушительные, поэтому я решил это сделать на следующий же день. Оказавшись в автобусе в час пик, когда москвичи ехали из дома на работу, я понял, что моя сумка с деньгами может лишиться своего хозяина. Такой давки мне никогда раньше не приходилось видеть. Перепуганный, я выскочил на ближайшей остановке и поймал такси, которое доставило меня на Ленинский проспект, где жили родители моей знакомой девушки – преподавателя русского языка в Гаване – Марии. Дома я никого не застал, поэтому поехал по другим адресам, вновь используя такси. Развозкой денег я занимался весь световой день и только к вечеру вновь оказался у родителей Марии, которым передал деньги и письмо. Они были настолько радушны, что оставили меня ночевать, на что я с радостью, но не без стеснения, согласился. На следующее утро я отправился в сбербанк, где, как оказалось, на счету была приличная сумма заработанных мною денег в рублях, а затем поехал по магазинам "Березка". Там я, в первую очередь, купил себе самый дорогой костюм, плащ, несколько рубашек, обувь, т.е. приоделся с ног до головы. Накупил подарков для матери, сестры, племянников, несколько позолоченных мужских и женских часов, ондатровых шапок, мохеровых шарфов, нейлоновых рубашек и болоньевых плащей. Все это упаковал в купленные там же чемоданы и отправился на Киевский вокзал, полагая, что все поезда в Украину уходят только оттуда. Для меня стало большой неожиданностью, что в Николаев не было ни одного поезда. Я не знал, что мне нужно было переехать на Курский вокзал. Кассир же мне порекомендовала купить билет до Одессы, а оттуда опять же на поезде до места назначения. На одесском вокзале я с трудом нашел место отправления рабочего поезда, который ходил один раз в сутки. Расстояние в сто с лишним километров он преодолел более чем за пять часов. Под проливным дождем я с трудом нашел частного извозчика на инвалидной машине, в которую запихал весь свой драгоценный багаж и поехал в Балабановку. Не доехав до дома, мы безнадежно застряли в громадной луже, но водитель, почувствовав запах неплохого заработка, любезно согласился отнести со мною чемоданы пешком.
Мой приезд в Балабановку совпал с празднованием 20-й годовщины Победы над фашистской Германией. Встреча с родными после стольких лет разлуки добавила настроения к этому событию. Больше всех радовалась мать, ее счастью не было предела. Она была такой же красивой и доброй, какой я запомнил ее, уходя в армию. Только слегка вьющиеся волосы поблескивали сединой. Тогда ей было пятьдесят три года. В доме было много незнакомых людей, а я, гордый и довольный, вытаскивал из чемоданов подарки и дарил их налево и направо, пока моя сестра не шепнула мне на ухо, чтобы я не раздавал вещи чужим людям, которые пришли в дом, чтобы поглазеть на меня. После небольшого застолья мы с мужем сестры пошли в Октябрьское посмотреть на демонстрацию. Кругом играла веселая музыка и я, пьяный от счастья, что нахожусь дома, полагал, что все это и в мою честь.
Через несколько дней мы с матерью и старшим племянником поездом отправились на родину в Воронежскую область, где в Хохле и Опытном поле проживало много наших родственников. Старший брат Василий Иванович организовал вечер по случаю нашего приезда, на который было приглашено около шестидесяти человек. Я даже не мог представить, что Куба была настолько популярной, что о ней знали все. Мои бывшие учителя пригласили меня в школу, чтобы я выступил перед учениками. Я с трудом справился с этой почетной для меня обязанностью. Так как мои познания относились, в основном, к военной сфере, я все время боялся наговорить лишнего. Месяц отпуска пролетел незаметно, и я вновь вернулся на Кубу.
Возвращаясь из отпуска, я привез с собою учебники по русскому языку, литературе, истории и пособие для поступающих в высшие учебные заведения. Решение о поступлении в вуз я принял после того, как встретился с Анатолием Канунниковым, у которого несколько дней прожил в Москве в институтском общежитии. По его просьбе один из преподавателей провел со мною собеседование. Услышав положительный отзыв и предложение поступать к ним, я воодушевился, однако позже, оценив свои возможности, решил, что поступать мне надо на факультет романо-германской филологии Воронежского госуниверситета. Впереди был год упорного труда. Помочь никто не мог, поэтому я все свободное время раз за разом перечитывал учебники самостоятельно, наверстывая то, что было упущено в школьные годы.
Через неделю после моего возвращения уехал в Союз старший советник Кравчук Борис Павлович. На замену ему прибыл полковник Панин Николай Иванович. В отличие от бывшего начальника, он попросил, чтобы на работу я выезжал вместе с ним на служебной "Волге", а не на автобусе с другими сотрудниками, как я делал до этого. Николай Иванович оказался на редкость демократичным человеком, спокойно относился к проведению в коллективе торжественных мероприятий, а иногда и сам был инициатором такого общения. Тогда Рауль Кастро, будучи министром обороны, ввел правило направлять подарки руководителям советнических групп по случаю наших государственных праздников. Это были наборы спиртных напитков, продуктов и фруктов, уложенные в громадные корзины. Николай Иванович приглашал к себе весь мужской состав на дегустацию содержимого подношения. Мягкий по характеру, в быту новый шеф был крайне требовательный в служебных делах и не терпел разгильдяйства со стороны подчиненных. Он ввел в качестве обязательных занятия наших специалистов с кубинским персоналом, мы стали чаще выезжать с инспекционными проверками в провинции. Через две–три недели после прибытия в страну он поинтересовался, как я провожу свободное время, есть ли у меня невеста. Я признался, что встречаюсь с советской девушкой, которая работает по линии ГКЭС. Он спокойно отнесся к этому и даже предложил свою служебную машину вместе с водителем, если я надумаю куда-нибудь поехать по стране. Мне было приятно услышать это, потому что наше поведение, естественно, каким-то образом контролировалось. И вскоре мы узнали, как это делалось.

^[14]
Где же он теперь, этот заядлый курильщик? За ребятами стоит мой начальник – старший группы советников ПВО полковник Панин Николай Иванович

На каждого из нас в ГКЭС был открыт счет, куда подавались сведения в конце каждого месяца. Там были данные о закупках товаров в нашем спецмагазине, о запрашиваемых кубинских песо на ежедневные расходы, об оплате питания в столовой и накоплениях в чеках. Такая картина позволяла отслеживать образ жизни любого из нас. Ничего не берешь – скупердяй и жадина, и непонятно каким образом живешь. Тратишь все, и на счету нет ни копейки – кутила и аморальный тип. Были случаи, когда по той или другой причине откомандировывали из страны. Поэтому жить нужно было по принципу золотой середины.
Самой вожделенной мечтой всех нас было по возвращении домой приобретение легковой автомашины в магазинах "Березка" без всякой очереди. Любой сотрудник, уезжая, мог заказать именные чеки достоинством в пятьсот рублей с указанием фамилии и марки автомобиля: "Волга" или "Москвич".
За свой образ жизни на Кубе я ни в чем не могу упрекнуть себя, но, когда мне предложили в парткоме вступить в КПСС, я серьезно задумался и отказался. Причина для этого была, на мой взгляд, уважительная, хотя и смешная. На тот момент я не считал себя достойным, потому что иногда заглядывал в ночные клубы и другие увеселительные заведения. Секретарю парткома я свои мысли не озвучил, поэтому он так и не понял истинной причины моего отказа от такого лестного предложения. Узнай он правду, наверное, убедил бы меня в безобидности таких "криминальных" поступков.
Зенитные комплексы, поставленные Советским Союзом Кубе, предназначались для защиты воздушного пространства, но островное государство, каким является Куба, может с большей долей вероятности стать жертвой нападения с моря, как это произошло в апреле 1961 года, когда в заливе Свиней высадились кубинские контрреволюционеры с использованием судов военно-морского флота США. С учетом этого, охрана морских рубежей становилась приоритетной задачей в обороне молодого латиноамериканского государства. Было принято решение наряду с военно-морскими силами задействовать средства противовоздушной обороны. Для этого из Москвы в Гавану прибыло несколько специализированных бригад, задачей которых являлось внесение конструктивных доработок, позволяющих использовать зенитные ракетные комплексы по надводным и наземным целям. К моменту завершения работ остро встал вопрос, что делать с жидкостно-реактивными двигателями ракет, срок действия которых строго ограничен. Утилизировать их на Кубе не было никакой возможности, а вывозить в Советский Союз было экономически не выгодно, поэтому решили использовать их в пусках ракет. В этом случае можно было избавиться от кислотных движков и научить кубинцев практическим навыкам стрельбы, а заодно проверить эффективность внесенных доработок.
Если для проведения пусков тактических ракет "Луна" был использован остров Пинос, то стрельба по воздушным и надводным целям предполагала пуски в сторону моря и только с основного острова. Для решения всех вопросов, связанных с подбором полигона и выработкой рекомендаций кубинской стороне, в Гавану прибыл дважды Герой Советского Союза, маршал авиации Е.Я. Савицкий. В аэропорту маршала встречал Министр обороны Рауль Кастро. Меня закрепили за маршалом в качестве переводчика на весь период его пребывания в стране. Подбор полигона на острове – дело нелегкое: стрелять просто некуда. Необходимо найти площадку, откуда можно производить пуски ракет вдоль побережья с обязательным подрывом ракет над водным пространством. Чтобы иметь представление о местах, пригодных для этих целей, был выделен вертолет, на котором мы целыми днями летали вдоль побережья и фотографировали его специальными фотокамерами. Полученные данные в деталях прорабатывались нашими и кубинскими экспертами. Учитывать нужно было не только характеристики густонаселенных рыбачьих поселков, но и опасности, связанные с мореплаванием и пролетом иностранных самолетов вблизи Кубы. Международный скандал не был нужен ни Москве, ни Гаване. Когда место для полигона было подобрано, туда передислоцировали один зенитно-ракетный дивизион с боекомплектами ракет и личным составом. Подразделение в полном объеме продолжало выполнять свою задачу по прикрытию важных административных объектов республики Куба от ударов с воздуха и с моря, подготавливая одновременно условия для учебных запусков ракет. Чтобы осуществить первые пуски, была проделана большая организационная работа, в которой приняли участие специалисты-ракетчики, представители военно-воздушных и морских сил. В качестве мишеней, имитирующих воздушную цель, были изготовлены уголки-отражатели из оцинкованного металла. С помощью самолета их доставляли в зону поражения и отцепляли. На какое-то время мишень зависала на парашюте, медленно опускаясь к водной глади. Радиолокационной станции нужно было успеть оторваться от самого самолета и произвести захват не очень большой цели. Нужна была предельная слаженность и осторожность. Так как все ракеты были боевыми, риск всегда имел место. У летчика оставались считанные секунды, чтобы увести свой самолет из зоны полигона, и такие действия он совершал по несколько раз в день. Попадание в цель всегда было стопроцентным, что вызывало бурю эмоций у присутствующих.
С пусками ракет по надводным целям всегда было много заморочек. Стрельба также велась по оцинкованным уголкам-отражателям, установленным на плотах, которые, в свою очередь, с помощью якорей неподвижно стояли в море в нескольких километрах от полигона. Дело в том, что радиолокационная станция (РЛС) не всегда видела крошечную цель из-за различных помех. Хотя для полигона выбиралось место, с которого хорошо просматривался сектор направления стрельбы, оно все равно не было идеальным. На экранах радаров постоянно возникали посторонние цели – "местники", как их называли ракетчики. Это могли быть ветки деревьев, качающиеся от внезапно появившегося ветра, пролетающая стая птиц или откуда-то взявшиеся животные. Выход был один – кто-то из кубинских офицеров и я, как переводчик, садились в вертолет и летели в сторону отражателя. Во время полета РЛС сопровождала нас. Подлетев к плоту, вертолет зависал и медленно опускался, пока по радиосвязи не поступала команда о захвате цели. После этого мы улетали. Бывали случаи, когда цель опять терялась или в море появлялся посторонний объект. В этом случае мы вновь возвращались и повторяли операцию по захвату цели. Самым ужасным было то, что иногда в этом же районе появлялись рыбаки, до которых по неизвестной причине не доходила информация местных властей о запрете лова в обозначенное заранее время. Стрельбы, как правило, велись по субботам или воскресеньям. Получив сигнал, мы летели к рыбакам, зависали над ними и знаками пытались объяснить, чтобы они покинули данный район. Перепуганные люди ложились на дно лодки, не понимая, что от них требуют. Тогда мы клали в пустую бутылку записку и бросали ее вниз. Эти операции проводились под прицелом боевых установок. Момент зависания над уголком в открытом море – удовольствие небольшое, поэтому возвращались мы на базу всегда в приподнятом настроении от мысли, что все благополучно обошлось. В таких полетах меня всегда поражало поведение кубинцев. Я никогда не видел на их лицах даже малейшего переживания, они делали все с детским озорством и приподнятым настроением. Вертолет всегда летал без дверей, кубинец спокойно сидел на пороге дверного проема и болтал ногами, а когда мы зависали над рыбаками, лодка чуть не переворачивалась от ветра, создаваемого винтами. Все стрельбы проходили успешно и заканчивались, как правило, небольшим застольем тут же на полигоне. Когда приезжало большое начальство, на вертеле зажаривался поросенок, выставлялось пиво и прохладительные напитки, торты и выпечка. К столам подходили все, включая личный состав ракетного дивизиона.
Некоторые стрельбы можно, бесспорно, назвать историческими. Запомнился день, когда на полигон приезжали Фидель Кастро, Рауль Кастро и командующие родами войск РВС Кубы. К этой встрече готовились особенно тщательно. Кроме пусков ракет программа предусматривала задействование авиации и стрельбу из гранатометов. Точно по расчетному времени в небе появилось звено истребителей. Они сделали почетный круг над полигоном и вошли в зону нанесения удара по цели с использованием ракет типа "Шрайк" с самонаводящейся тепловой головкой. В качестве мишени использовались зажженные бочки с соляркой. Зрелище было великолепное.

^[15]
Фидель указывает нам, в какую сторону нужно запустить ракету

Мишенями для противотанковых гранатометов также были бочки с соляркой, но в отличие от предыдущей стрельбы, они не были подожжены. Эффект должен быть после попадания в них гранаты. С гранатометом в руках появился бравый кубинский боец, но Фидель, подозвав его к себе, забрал у него оружие. Все замерли в недоумении, а Фидель подошел к командующему артиллерией Педро Мерету и протянул ему гранатомет. Тот, смущенно пожав плечами, сказал, что никогда ранее не стрелял из него. Фидель обвел глазами присутствующих и понял, что желающих пострелять нет. Правда, вперед выступил наш советник, но Главнокомандующий только поинтересовался у него тактико-техническими данными. Офицер подробно изложил все характеристики гранатомета. Тогда Фидель спросил, а можно ли стрелять из него по воздушным целям. Последовало разъяснение, что данный тип оружия для этого не предназначен. Другой вопрос был по поводу максимального угла полета при стрельбах по целям противника. Получив исчерпывающий ответ, Фидель сказал, чтобы в тактико-технические данные занесли пункт о возможности использования гранатомета против воздушных целей. Пока он вел разговоры с нашим офицером, присутствующие ждали наступления развязки, и только Рауль хитровато улыбался в усы. Фидель никому не предложил оружие, а сам уверенной походкой направился в сторону подготовленной площадки для стрельбы, взяв под локоть бойца. Тот помог ему зарядить гранатомет и отошел в сторону. С небольшим интервалом кубинский лидер произвел три выстрела в установленные на внушительном расстоянии три металлические бочки, наполненные соляркой. Две гранаты точно попали в цель, разметав клубы огня и стоящие рядом постройки в разные стороны. После показательных стрельб с участием авиации и самого Главнокомандующего РВС Кубы Фиделя Кастро перешли к запуску ракет. Вновь, как и прежде, пришлось лететь на вертолете до плотика с отражателем, на что Фидель реагировал абсолютно спокойно. Один пуск по воздушной цели он наблюдал из станции наведения, другие пуски – вместе со всеми неподалеку от пусковых установок. После стрельб Фидель радушно поздравил всех с успешными запусками и уехал. Эти события происходили более сорока лет назад, но они сохранились в памяти до мельчайших подробностей. Да и можно ли забыть такое, когда у тебя на глазах такая легендарная личность как Фидель Кастро бродит по полигону с гранатометом в окружении советских и кубинских молодых парней, готовых по его воле на любые свершения. Эти стрельбы были по-настоящему историческими.
Наступило время отъезда на Родину. С одной стороны, хотелось скорее вернуться домой к своим близким и в то же время было трудно расставаться с Кубой, с кубинскими друзьями. Я благодарен богу и судьбе, что в моей жизни был такой светлый период, оставивший самые добрые воспоминания о моих сослуживцах и товарищах.