- Советский человек на Кубе - https://cubanos.ru -

Захаренко Анатолий. Стихи. (Нарокко, разведрота, 1972-1973).

[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [9]

1 [10] | 2 [11] | 3 [12] | 4 [13] | 5 [14] | 6 [15] | 7 [16] | 8 [17] | 9 [18] | 10 [19] | 11 [20] | 12 [21] | 13 [22] | 14 [23] | 15 [24] | 16 [25] | 17 [26] | 18 [27] | 19 [28] | 20 [29] | 21 [30] | 22 [31] | 23 [32] | 23Б [33] |24 [34] | 25 [35] | 26 [36] | 27 [37] | 28 [38] | 29 [39] | 30 [40] | 31 [41] | 32 [42] | 33 [43] | 34 [44] | 35 [45] | 36 [46]

Также перу автора принадлежит масштабная поэма про учебку:

"... чем попасть служить в Остер", части 1 [47], 2 [48], 3 [49] и 4 [50])

Анатолий Захаренко [51]

От автора:
1. Пять месяцев учебки [10]. Это стихотворение родилось в голове, почти сразу же, когда я узнал о том, что наша дальнейшая служба будет проходить на Кубе. Те наивные представления о Кубе навеяны сержантскими россказнями, потому именно они и были взяты за основу при его написании. В дальнейшем стихотворение вызывало лишь улыбку, но на тот момент всё это представлялось вполне серьёзным, так что, я думаю, оно имеет право на жизнь. А концовка стихотворения додумывалась: как бы это могло быть, когда служба наша на Кубе будет подходить уже к концу, хотя представления об этом, не то, что не было, но саму Кубу то, мы и в глаза ещё не видели!

2. Здравствуй, Куба! [11] "Круиз" из Калининграда в Гавану на т/х "Надежда Крупская", несомненно, был одним из ярчайших эпизодов за всю мою службу. Наконец-то начали сбываться мои сокровенные детские мечты о морских путешествиях. Но едва ступив на палубу, меня охватили тревога за благополучный исход нашего океанического плавания. Преодолеть их помогла, как ни странно, морская болезнь - после "выздоровления" я уже вовсю наслаждался солнцем, морем и полной свободой, и две недели пролетели, как один удивительный день. Кстати это единственное стихотворение, которое нашло своего читателя в далёком 1983 году.

3. Из письма домой. [12] Стихотворение написано ещё в учебке, но впервые отправлено моей девушке в письме с Кубы, когда мы помирились. Чтобы передать всю теплоту чувств при написании этого стихотворения, пришлось отойти от обычного для меня двустопного ямба, к трёхстопному стихотворному размеру - анапесту, и это себя оправдало. Стихотворение по признанию адресата получилось довольно милым.

4. Письмо домой [13] в стихах написано любимой девушке (в оригинале раза в два длинее, личное пришлось выбросить). Я реально отправлял ей домой. Даже, помнится и не одно.

5. Цветок магнолии [14]. Неизгладимые впечатления на меня произвело цветение магнолии. Эти деревья прямо нависали над проезжей частью гаванских улиц, когда ранним апрельским утром впервые нас везли в бригаду. Была пора цветения, её роскошные цветки всевозможных оттенков радовали глаз и одаривали нежным ароматом. Так нас встретила Куба накануне Первомайских праздников. Но очарование этим удивительным цветком на этом не закончилось, к счастью за штабом бригады в чащобе, под тенью огромного фикуса росла магнолия, у которой были нежные белые цветки с приятным ароматом.

6. Размышляя про службу [15]. Ещё в остёрской учебке ходили слухи, что некоторые курсанты из Средней Азии курили, так называемые косячки, что у меня вызывало чувство удивления, а то и неприязни. Я и курить то начал лишь к концу учебки - так скорее баловство нежели потребность организма. Я ни на мгновение не мог представить, что столкнусь напрямую с этим пагубным явлением уже на Кубе. Да, смалодушничал. Уступил уговорам, что это безобидное занятие не нанесёт вреда организму, и вообще в первый раз ты даже не ощутишь действия анаши, ибо требуется длительный срок к привыканию и входу в эйфорическое состояние - в транс.
Итак, попытка не пытка, как всё произошло и чем это завершилось для меня. Об этом и повествует данное стихотворение.

7. Болтун – находка для шпиона! [16] Сказано так, что и не оспоришь: "В мгновеньях жизнь заключена". Вот только, что ожидать от этих мгновений? Одно проходит не оставляя и следа, не то что воспоминаний, другое же остаётся в памяти на всю жизнь, особенно если ему посчастливилось быть отображённым в стихотворении. Случай с которым я хочу всех ознакомить, как раз к таковым и относится. Он произошёл 5 июня 1972 года, но помнится хорошо и сейчас.

8. Случай на политзанятиях. [17] Одно из тех стихотворений, что стоят как бы особняком в моём сборнике, и не относятся по своему характеру и содержанию к вещам романтическим. Этот случай, действительно имел место. Хорошо запомнил, как замкомвзводом Федя Грожик вел громко счёт моим отжатиям от пола, и Бузиненко прекратил экзекуцию, не доведя её и до половины. Судя по той атмосфере, царившей в классе, всеми и мной в том числе, всё это было воспринято, как безобидная шутка..

9. А помнишь? Друг. [18] Стихотворение появилось легко, но, в силу некоторого скептицизма одного моего сослуживца, я не решился или не захотел озвучить его своему собеседнику по стихотворению и спрятал. Но в мире нет ничего тайного, что не стало бы явным, и всё таки я прочитал его своему другу и брату Шуре Батурину только вчера, глядя в глаза, пусть и по скайпу. Теперь же считаю, что имею моральное право выставить его здесь на Кубаносе для более широкого ознакомления.

10. Солдатские будни [19]. История этого стихотворения такова: в середине лета 1972 года в бригаде несколько дней подряд объявлялись тренировочные тревоги. Помнится, они порядком поднадоели всем нам и, что интересно, офицерам тоже. И, как апофеоз этого тренировочного процесса - имитация ядерного взрыва: то ли над Гаваной, то ли ещё где-то. Место эпицентра не вспоминается, но бригада находилась в зоне поражения. Это стихотворение относится именно к этому периоду.

11. На Кубе [20]. Так получилось, что июнь 72 года оказался у меня самым плодотворным в поэтическом отношении. Примерно месяц мы обвыкались и со службой, и с окружающим нас необычным миром, имя которому - Куба и ходили, что называется, с раскрытыми ртами. Потом само-собою началось писаться: и в голове родились "творческие задумки", которые реализовывались в течении всей моей службы.
Так и родилось небольшое ностальгическое стихотворение "На Кубе", которое определило наше поведение и отношение к службе на "острове Свободы" на ближайшее будущее. Со временем, конечно я поостыл маленько, "поэзия" отошла на второй план после службы, и всё вошло в обычную колею.

12. Цикады и живые фонари [21] - Всё с нами случается когда-нибудь впервые. Впервые я попал служить на Кубу, впервые прошли учения в Канделярии, там же, впервые для меня, были проведены и настоящие ночные боевые занятия: первый дозор и первая засада. И когда эти впервые пересекаются, обязательно должно произойти какое-то чудо. И оно действительно случилось со мной там, где его никто не ожидал. Да и по рассказам "стариков" такого маленького "чуда" за время службы в разведке не мог припомнить никто! Вот послушайте.

13. Алькисар [22] - Эти встречи, как отдушина, как лучик света, наложили свой отпечаток на всю мою службу. Я многое понял и многое вынес из того, что они мне дали. Больше начинаешь ценить и любить то, что есть. А это, как ни странно, всё те же непреложные истины: Любовь, Дружба, Родина. И им, как и этой девушке из моей далёкой юности, всегда есть место в моём сердце.

14. Куба [23] - Это небольшое стихотворение является для меня самым дорогим и любимым. Это единственное стихотворение, которое я прочитал всему взводу, правда автора не указал, и только три человека знали имя настоящего автора. Это случилось на ночных занятиях в бригаде на стрельбище. Помнится, там был своего рода класс-павильон. Мы отработали упражнение, разместились на отдых в классе, а поскольку время ещё было, то мы с позволения Т.Н. Бузиненка расслабились и пошли анекдоты, прибаутки и всяческие истории. Когда дошла очередь до меня - я начал читать стихотворение: это был Экспромт, а попросту говоря Чистая Авантюра, ибо у меня был готов только первый куплет и я не знал, что выдам дальше и слова вылетали сами собой, так, что в конце концов получилось стихотворение. Я был поражён такой способностью мозга. Стихотворение всем очень понравилось. Было такое!

15. Тебе слабо служить на Кубе? (Письмо другу) [24] - Я попросил своего друга приехать ко мне перед самой отправкой на Кубу в Калининград, служить ему оставалось всего месяц, чтобы передать ему кое-какие предметы и вещи домой. Он, как и я, не имели абсолютно никакого реального представления о службе на Кубе, поэтому естественным было сравнить службу там с пребыванием на курорте. Это стихотворение было написано через два с половиной месяца после нашей встречи. К тому времени он уже был дома, а я только начинал входить во вкус кубинской службы. Его давно уже нет с нами, и стихотворение является, как бы напоминанием о человеке.

16. В Канделярии [25] - Два раза пришлось побывать мне в Канделярии в дождливый период - летом. Воспоминания о тех днях не из приятных, в такое время делать там нечего, но служба есть служба.

17. Утро [26] - Иногда оно проходит как "Утро у касы комбрига". Собственно его и стихотворением назвать можно чисто условно, это так, своего рода - ноктюрн, удачная зарисовка. Я написал его сразу, после смены, едва прийдя в караульное помещение.
Это было на посту в Нарокко. Пост выставлялся только в ночное время для охраны кас наших грандегэфов, и ещё некоторых административных или хозяйственных помещений.
Уже рассвело, по высокому и чистому небу просияли незабываемые лучи-радианты, и взошло Солнце. Откуда не возьмись, появилась небольшая шумная ватага местных ребятишек лет семи - девяти. Обступили меня со всех сторон, каждый норовит с тобой поздороваться по взрослому с рукопожатием, лопочут чего-то, друг друга перебивают. Начали знакомиться. Один показывает на себя - Карлос! Другой - Хуанито, пришлось и мне представиться - Толя, говорю. Милитаре? - спрашивают. Милитаре!- киваю им. Вива Толо милитаре! - разом загалдели все мальчишки на прощание. Я тоже им вслед произнёс: Вива ля амистад собьетико - кубана!
Вот такая произошла мимолётная встреча. А вспоминается она всегда, когда я смотрю на это стихотворение.

18. Когда тебе ночью не спится [27] - День, понятно создан для службы, а ночь - для сна и отдыха. Но уснуть сразу, получалось не всегда, и вот именно тогда проявляется твоя вторая натура. Здесь не надо выполнять ничьи приказы и наступает удивительное, волнительное время: всё дневные неурядицы отброшены или забыты, а полёт нахлынувших сладких фантазий неудержим, и ты начинаешь "жить" своей жизнью. Но как долго это может продолжаться неизвестно, ведь сон всё рано возьмёт своё.

19. Мечта или Грёзы детства [28] - В редкие свободные минуты, сидя на берегу, я смотрел на море и мои наивные и хрупкие детские мечты, навеянные книгами А. Грина, воплотились в лёгкое и воздушное стихотворение. Да, стихотворение не о службе, но написано оно на Кубе, где я впервые в жизни встретился по-настоящему с морем.

20. Кубинские рóсы [29] - В этом стихотворении заключена вся суть службы в общевойсковой разведке. Воспетая в скупых строчках былая трудность, важность и романтика наших "будничных ночных похождений" на всех трёх этапах моей службы, сейчас воспринимается с особым трепетом и вызывает чувство ностальгической зависти от мысли, что этого "подвига" ты уже никогда не повторишь. И, если про кого-нибудь и говорили в ББО, что так можно и всю службу проспать, то это точно, не про нас! Именно поэтому сейчас, знакомя Вас со стихотворением "Кубинские росы" меня переполняет чувство радости и гордости: "А ведь было же всё это тогда, чёрт возьми - не зря мы полтора года топтали красную кубинскую землю, и полной грудью дышали её ароматным воздухом свободы!"

21. Какие нынче сны в солдата [30] - Это стихотворение задумывалось мною, как подобие элегии, но потом как обычно бывает в армии замыслы меняются с каждым новым случаем. И он представился, когда я был дневальным по роте, будучи ещё молодым. Не секрет, что ночь создана солдату для сна, а когда тебе спать хочется, но на службе - нельзя, то привидеться может всё что угодно. Ну а для остальных - это возможность узнать, что же творилось в роте, предоставленной самой себе, после отбоя, когда постороннему туда вход уже воспрещён, но благодаря стихотворению, все смогут как бы поприсутствовать у тумбочки дневального.

22. Былое [31] - Это стихотворение хоть и является ностальгическим по своему характеру, но грустных мыслей не наводит, поскольку то прошлое в силу пытливого склада того юного ума с надеждой обращено и в будущее. Но времени с той поры прошло много и на данный момент оно, увы, тоже уже стало прошлым. И при его чтении волей-неволей в мыслях как бы сам собою подводится жизненный итог: так ли всё сложилось как думалось в дни его написания? Правда, об этом времени я тогда и не помышлял.
Сейчас же только и остаётся, что просто читать, не поддаваясь никаким эмоциям, поскольку стихотворение по своей сути не является оценочным.

23. Куба – далёкая и близкая [32] - Это "произведение" состоит из двух, на первый взгляд, несвязанных между собой частей. Естественное желание взглянуть на себя сквозь призму вскрытия собственной памяти, чтобы понять, что же она собою представляет, и главное: Кто, или Что есть Я. Именно таким вот образом и отразились ощущения, что всё это когда-то, здесь, уже было мною пройдено и, следовательно, где-то в памяти запечатлено. Обо всём этом идёт речь в первой части очерка. И то, явилось отнюдь не сумасшествием, а скорее всего стало пониманием, или убеждением, что мы, волею случая, не гости в этой жизни в данном отрезке времени, а полноправные участники на всём её протяжении из далёкой истории.
Вторая же часть сугубо "прозаическая": в неё включены различные моменты, из моей реальной службы на Кубе, но от этого она становится ещё более ценной и привлекательной, как для автора, так, вероятно, и для случайного читателя, который, возможно захочет сравнить её со своей службой.

23Б. Остров Магуá или "Сундук Дьявола" [33] - ...

24. До Приказа осталось 100 дней! [34] - 100 дней до Приказа МО СССР об увольнении из Вооруженных Сил - этот день мы ожидали долго и готовились к нему тщательно, ибо он являлся своеобразным рубежом на службе для каждого солдата. Не упомянул я здесь лишь про сильнейший тропический ливень, но он прошёл быстро и для нашего призыва началась настоящая "фиеста", правда с трагическим концом. Но то, что сохранила память, всё же выделяет этот день, как один из счастливейших, за время всей моей службы на Кубе!

25. Ночные фантазии [35] - Лирические стихи были для меня своеобразной отдушиной, в которой иногда получалось забыться от напряженных будней солдатской службы. Но они не только не уводили от этих трудностей, а напротив, мне, как солдату, давали дополнительный импульс и стимул, и тогда ты ещё отчётливее понимаешь, что всё это не зря: ты здесь, а кто-то тебя ждёт дома - и жизнь наполняется совсем другим смыслом.

26. Это тропики! [36] - Это стихотворение - как беглый взгляд на свою службу. Какою она виделась нам молодым солдатам? Не хотелось думать, что тут нас ожидает тяжёлый ратный труд, ведь нас окружала такая чудесная природа, просто сказка. Период становления нас, как настоящих разведчиков словно растворился во времени и пролетел незаметно, а разве можно определить, сколько было пролито пота за это самое время на ежедневных изнуряющих занятиях, но это стоило того!

27. "Pátria o Muérte! ¡Vencerémos!" [37] Куба достойно отметила двадцатилетие штурма казарм Монкадо. В Гаване были шествия, митинги, выставки и конечно же Карнавал-73. В центральном парке была устроена выставка плакатов, фотографий и, помнится, всевозможных раритетов. С утра был многолюдный митинг, на котором выступал сам Фидель. У нас, вероятно в тот день была экскурсия в Гавану и оказавшись возле Капитолия, когда все торжества уже закончились, мы бегло осмотрели все эти экспонаты. Людей было уже мало, так - редкие прохожие, да и у нас были свои заботы. Но запомнилась одна огромная фотография тех революционных лет, которая и навеяла меня на написание стихотворения, которое почему-то, сразу же оформилось в памфлет, хотя первоначальный замысел был совершенно другим, я его назвал "Patria o Muerte! Venceremos!" Сейчас, мы эти слова, произнесённые когда-то неистовой Долорес, относим к чилийским событиям, но тогда до них оставалось ещё целых два месяца.

28. По улицам шумным пройдясь [38] - Почти в самом начале моей службы на Кубе родилось небольшое ностальгическое стихотворение, которое так и называлось "На Кубе" [20]. Мне стало интересно: а какие же чувства я буду испытывать в конце службы, чтобы непременно выразить и их в стихотворении. Я сделал себе заметку и даже ориентировочно назвал его "Прощание с Кубой". Каким-то непостижимым образом стихотворение "На Кубе" сразу же пошло гулять по бригаде, а свой замысел я всё-таки претворил в жизнь. Появилось стихотворение-близнец "По улицам шумным пройдясь". Два стихотворения с такими разными судьбами вернулись к автору после почти сорокалетнего забвения. Если первое известно очень многим кубашам, то второе все эти годы пылилось на чердаке родительского дома и видит свет впервые, так что судить о нём вам.

29. Карибские зарисовки-штрихи [39] - Это не просто хорошо удавшееся мне стихотворение, волнующее душу даже сейчас, по прошествии стольких лет, это красивый рассказ про три дня отдыха на базе Гуанабо - три самых счастливых дня за весь период моей службы на острове Свободы. Воочию представляются незабываемые вечерние похождения, и ты словно окунаешься в ту далёкую и беззаботную атмосферу своей юности!

30. В Гаване [40] - Это стихотворение - краткий экскурс в историю Гаваны. Чтобы выразить её неповторимый колорит и то очарование, под которое я подпадал при каждом посещении, и чтобы сюжет выглядел наиболее правдоподобным и ненавязчивым, мне пришлось прибегнуть к классическому жанру фантасмагории. И вот что из этого получилось.

31. Народ Чили не победить! [41] - Для людей моего призыва - 11 сентября 1973 года, не просто дата военного переворота Пиночета и чёрный день в сознании чилийского народа, но и наша глубокая рана, поскольку те события напрямую затронули всех, служивших в это время на Кубе. Случившееся почти рядом, помнится, великой тревогой и болью отозвалось тогда в наших сердцах.
Я горжусь тем, что это стихотворение явилось, если не самым первым ответом на те, далёкие сегодня, чилийские события , то уж наверняка - одним из первых, написанных в русскоязычной среде. Оно писалось прямо по живому в те самые черные сентябрьские дни, когда негодование наше зашкаливало. Под рукой имелся текст знаменитого гимна Сергио Ортеги "El Pueblo!" на испанском языке, мои познания в котором не позволяли перевести его полностью, хотя это и не требовалось. Пришлось поступить так: я выписал построчно знакомые мне слова, которые стали ключевыми в первой части стихотворения, и оно родилось как бы на одном дыхании.

32. Ода кубинскому небу! [42] - Это стихотворение писалось на перепутье, в барочный период : когда я, уже и не "середняк" но ещё и не "старик", караулил самый дальний пост №6. Там была угловая вышка почти под самым баобабом, в дупле которого при желании можно было укрыться от ветра и холода, но я был настолько зачарован открывшейся величественной панорамой кубинского звёздного неба, что совсем не обращал внимание на холод, и все два часа простоял на вышке. Такое "счастье" мне никак не выпадало прежде - то мешала Луна, то тучи заволакивали небосвод, то место было не подходящим, да и со спортгородка небо сильно не разглядишь, мешают деревья да и свет тоже. А тут такая редкая удача, и именно в самый подходящий момент, когда можно рассмотреть всё, чего я не мог видеть раньше, потому-то все строки и пропитаны пафосом!

33. Прощальная [43] - Как-то случайно меня познакомили с очаровательной креолкой, проживавшей на окраине Алькисара. Было принято считать, что на Кубе всех девушек зовут Марта, но её звали Анетте-Луиза. Всю мою службу мы встречались, но было это крайне редко. Встречала она меня всегда очень тепло, и так же тепло и без тени сожаления провожала. Я думаю, что такие посещения у неё были при каждых стрельбах кого-то из бригады или Торренса. И таких ребят, как я, у неё было много, но меня это мало беспокоило.
Стихотворение это я написал как раз перед последним дембельским посещением Луизы, и подарил ей этот листок на память, когда мы прощались. Вдруг она неожиданно разрыдалась, и я утешал её, как мог. "Я повешу твоё стихотворение в своей спальне в рамке, как напоминание о днях, проведённых с тобою". Так мы и расстались на такой трогательной минорной ноте. А девушку эту я помню и сейчас!

34. Служить в разведке - это круто! [44] - Этот стих, как впрочем и все, мне дорог, поскольку так и подталкивает "окунуться в прорубь" далёкой юности и на какой-то миг ещё раз ощутить себя таким, каким я был тогда, когда служил на Кубе. Пробежаться, и ничего, что только в мыслях, ночными неизведанными тропами канделярских степей и в уютной обстановке вспоминать свои армейские будни и друзей-сослуживцев с которыми приходилось делиться "последним куском хлеба", и оттого сердце переполняется радостью за свою молодость и службу в разведроте.".

35. Воспоминания о Кубе. Завтра дембель!!! [45] я написал ночью накануне последнего дня моего пребывания на Кубе".

36. Песня Календаря. (Часть II.)
Заключительное стихотворение моего сборника армейских стихов. Писалось оно не в один присест, как предыдущее, (потому размеры плавают) и отредактировал его я уже дома. Почему Песня? На гитаре три аккорда, можно петь под любую мелодию.
".


01 zh

1. Пять месяцев учебки

Прошло пять месяцев учебки,
И разомкнулся сжатый круг,
С тобою вместе мы служили
Мой дорогой и верный друг.
Кровати наши были рядом
И трак таскали до утра,
Окинув спящих, зорким взглядом -
Придёт желанная пора.
Остёр, Остёр страна чудес
Там всё не так, как нынче здесь.
Прошли мои тут времена,
Познал я грусти тут сполна.
На пароход нас на Десне посадят,
И поплывём, оставив здесь всю грусть.
Другие пусть на наши койки лягут,
На ту кровать, где я оставил грусть.
Остёр, Остёр страна чудес
Там всё не так, как нынче здесь.
Прошли мои там времена,
Познал я грусти там сполна.
Причалит пароход к причалу,
И вот, на берег мы сойдя,
Увидим сразу обезьяну
И обезьяньего вождя.
Нас встретят пальмы и лианы,
С Москвы полковник тут как тут,
И разговоры попугаев,
И птицы на ветвях поют.
На этом острове служить нам больше года,
И ляжем мы в кровать, где чья-то грусть
До нас томилась в ожидании свободы,
Оставив дни свои здесь, ну и пусть.
Остёр, Остёр страна чудес
Там всё не так, как нынче здесь.
Прошли мои там времена,
Познал я грусти там сполна.
Но ты не плачь, к чему теперь прощанье,
Все говорят, что слёзы портят вид.
Взгляни наверх, там рожа обезьянья
С больших ветвей внимательно глядит.
Теперь везде, куда ни глянь,
Зелёно-красочная даль,
Нам надоело есть бананы
И, ананасы – не идут,
А птицы песни всё свои поют.
Ну, ничего, дождёмся третьей барки
И уплывём, оставив всё, и пусть
Другие здесь на наши койки лягут,
На ту кровать, где я оставил грусть.
Остёр, Остёр страна чудес
Везде не так, как нынче здесь.
Прошли тут службы времена,
А грусть – она везде одна.
И, кто лишен былых воспоминаний,
Отбросив их, как лист календаря,
Не помня, службы дней страданий,
Тот время здесь провел, наверно зря!

Март 1972. Остёр

 

2. Здравствуй, Куба!

nk
Мрачных прусских казáрм бастиóны,
Разменяем на "райский курорт",
"Парус Странствий", лишь ветер напóлнит -
Мы поднимемся сразу на борт!
Из мечты выпорхнет белый лáйнер -
Он, "Надеждою Крупской" представ,
Унесёт нас до самой Гаваны,
За кормою оставив причал!
Вот одеты мы, не по сезону -
Лёгкий плащик, беретик простой,
Проведя здесь три ночи бессонных,
Разминулись мы явно, с весной.
Веют холодом пирсы Прегóля,
Затянула гладь бухты шугá,
Что за участь готовит мне доля -
Разбредилась тоскою душа.
Сердцем чую - "НК" не "Титаник",
И апрель - не причина тревог!
От морских двухнедельных скитаний,
Ты, никак уклониться не мог!
Понедельник - погрузка на барку -
Пополудни лишь принял нас борт,
Всё убранство блестит тут по-царски:
Поразили уют и комфорт!
Поселились в двухместной каюте,
Подобравшись под бак корабля,
С первым шагом, меня уже мутит -
То ли будет ещё погодя!
Друг Батурин, мой верный попутчик
Приодет и, слегка щегловáт -
Он, с ухмылкой, меня сразу жучит:
"Чему быть, тому нé миновáть!"
Эх, разнылась душа "баркарóлой",
Неизвестностью сердце томя
И, пугала стихией морскóю,
Предрекáя нам бури, штормá.
Сразу вспомнилась песня про качку:
Понимаю того морякá
И, походку его в раскорячку -
Из-под ног уходила "земля".
Поддалóсь судно плавно буксиру,
Что завёл прямиком нас в Канал;
И забылись во сне пассажиры -
Борт, в такт дизелю, мерно дрожал.
"Путь свободен. Канал баркой прóйден!" -
Распрощался Пилавский Маяк!
Захлестнув штормовой непогодой,
Враз сгущался морской полумрак!
Сразу Балтика нас "окрестила",
Била в нос, озверевши, волна -
Тошнотворно, в постель уложила
Килевая болтанка меня.
Измотала "морячка" до смерти,
Но братан, сам страдая, спасал:
Принесёт то огурчик, котлетку -
Через силу жевать заставлял!
Понемногу болезнь отступила
И, когда мы прошли Скагеррáк,
То впервые, почувствовав силу,
Ощутил, что я - тоже Моряк!
Волны барку сбить с курса стремились -
Капитан руль надёжно держал,
Эпопеи штормов завершились
Лишь Бискáй, лайнер наш миновал!
Солнце весело в вóлнах играет,
На "лазурных полях" гребешки,
Не слыхать за кормой больше чаек -
Мы одни в том безбрежном пути.
Прикипал я к бортáм теплохода,
Океан начинáл удивлять:
Кто подумать мог, чтó в здешних вóдах,
Рыбы могут свобóдно летать.
С темнотою морское бурлéнье,
Вызывáло таинственный свет,
Днём, дельфины "резвясь карусéлью",
Посылали всей стаей - привет!
Наш круиз, почти в самом разгаре,
Превратился трёхпалубник в пляж;
"Гусь свинье, извини, не товарищ!" -
Комендант расплескал свою блажь.
С гордым видом прошлась "камарилья" -
Комсостав наш, чего ж не понять,
Но, не зная ни званий, фамилий
Непонятно: как честь отдавать?
Командир, всегда должен быть в форме!
Здесь же, ходит какой-то "тюфяк",
С голой свитой обрюзгший, дородный,
Своим видом, пугая зевак.
И вдобавок, с кривыми ногами,
Может, он и хороший комбриг?
Мудрость к людям приходит с годами,
Раз чего-то, он в жизни достиг!
Загорали на бáке, чуть ёжась -
Обдавала волна тучей брызг,
И покрывшись гусиною кожей,
Издавали все радостный визг!
Отыскáл нас в бескрáйних простóрах
Альбатрос - вечный странник морей,
Он кружлял за бортом, с ветром споря,
В безоглядной стихии своей!
Его крик - как предвестник удачи:
Всем казалось, что он нам поёт,
Каждый был восхищеньем охвачен,
Редкой птицы увидев полёт.
Оставлял за кормой параллéли
Теплоход, опускаясь к югáм,
Пики тёмных вершин Сен-Мигéля,
Как мираж вдруг предстали глазам.
Оживились все, глядя на горы,
Размечталась "круизная рать" -
Со щемящей тоской по Азóрам,
Захотелось ей, там погулять!
Слог чарующий: "Пунта Дельгáда",
Не сходил с уст, и вéсь день манил,
Лишь с морскою вечерней прохладой,
Он, житейским делам уступил.
Барка мчалась вперёд, выдавая
Восемнадцать закóнных узлов,
Вслед, кипела вода голубая -
Долго виделся шлéйф бурунов.
Океан отступал с каждой милей,
Бросил вызов он нам, "новичкам" -
Глубинóй, не в семь футов под килем,
Как желали того морякам!
Про места эти - "слава" дурная,
Здесь, до бéрега тысячи миль,
И, бежит наша бáрка роднáя,
Разрезая волну в полный штиль!
"Море Призраков" - гиблое место:
Мчась в безвéтрии на парусах,
"Flying Dútchman" и "Máry Celéste"
Тут наводят панический страх!
Вызов принят - мы нé стушевáлись,
Как хотел Посейдон - царь морской,
И в круизе, все дни наслаждались,
Раз представился случай такой.
Пройдя тины Саргáссова мóря,
Заскучал вдруг я по берегам:
Надоели морские просторы -
Захотелось дать волю ногам.
Чтоб бежáть - спотыкаясь и падать,
И дышать - так до бóли в груди,
Испытать всеми мышцами "радость";
Жажду жизни, на стó пробудив!
Распустилась "Карибская Роза"
Лепестками Антильских ветрóв,
И сверкают зарницами грóзы,
По ночам у чужих берегов.
Путь, какой здесь судьбой уготóван,
Пацанам всем таким, как и я?
Куба! Остров зари багрóвой,
И конечно, любовь моя!
Всполошились мы все ранним утром:
В южном море вдали расцвели,
Ожерельем из бус - перламутром,
В сизой дымке, полоски зéмли!
Пронеслось долгождáнное: "Куба!"
И, хотя виден был, лишь туман,
Обнимая на радостях друга,
Понимаешь, что то - не обман!
Барка двигалась вдóль поберéжья,
День-деньскóй мы стояли, глядя,
И толпились у бóрта, в надежде
Что заметим огни маякá.
Поздней ночью подходим к Гаване,
Рейд гудками приветствовал борт -
Он, успешно пройдя океаном,
С ходу, плавно направился в порт.
Теплоходу путь в гавань свободен:
Весь в огнях, нас встречал Малекóн,
Левым бéрегом, прямо при вхóде,
Начеку встал Грозá-бастион!
Из бойниц и редутов "Эль-Мóрро"
Целят жéрла старинных мортир -
Мы в Гавану пришли из-за моря,
И с собой принесли, только Мир!
Швартовались со знанием дела,
Под команды чужих голосов;
Чуть поóдаль, на пирсе виднелись,
Две колонны армейских ЗиЛóв.
Наконец-то, спускаюсь по трапу,
Мы Атлáнтику стойко прошли,
И с волненьем вдыхаю я зáпах
Долгожданной кубинской земли!
Здравствуй Куба, моя дорогая,
Как же дóлго, ты ждáла меня!
Нас прислали и Родина знает:
Защитить нам под силу тебя!

Апрель-Август 1972. Нарокко

 

3. Из письма домой

Хорошо после долгой разлуки
Повстречаться с тобою опять
И бродить, нежно взявшись за руки
По лугам, да рассветы встречать.
Опустился туман сизой дымкой
На траву, на деревья, кусты,
И, счастливый - любимой с улыбкой
Я срывал под ногами цветы.
Их головки, покрывшись росою,
С лепестками, как алая кровь,
Нас разили своей красотою
Будто чувствуя нашу любовь.
И теперь нам цветы говорили
То, что чувствуем мы наяву,
Захотелось мне милой, любимой
Закричать на весь мир: "Я люблю!"
Так кричать, чтобы слышали люди,
Пусть все знают о нашей любви,
Так кричать, чтоб на полные груди:
"Я люблю! И любимой любим!"

Май 1972 г., Остёр, Нарокко.

 

4. Письмо домой

В моей стране, в краю родном
Весна приходит в каждый дом.
Она везде, она для всех -
Все веселы и слышен смех.
Все беззаботны и довольны,
Себя Вы чувствуете вольно.
Пора цветенья и любви
Вошла к Вам в дом, не позвонив.
И все встречают её нежно -
Она в ответ же, белоснежны,
На землю опуская "рай",
Цветы нам дарит в месяц май.
А я от дома далеко,
Здесь нет зимы, всегда тепло,
Здесь солнце днем почти в зените,
Когда здесь день, Вы ночью спите.
Когда встаете, я ложусь
Из дома писем не дождусь
И думаю всегда о той,
Что отняла навек покой.
Считаю дни и всё скучаю,
Пишу и письма получаю.
Играет нам подъём горнист
И вот, роняет пальма лист.
Денёк, чуть выше сорока,
И как ты всё же далека.
Приходит почта, слышен свист -
И вновь роняет пальма лист!
А мне ещё чуть больше года,
А как прекрасна здесь природа:
Здесь баобабы молчаливы
И, попугаи здесь крикливы.
Как много интересных птиц,
Но жаль, что нету здесь синиц.
И жаль, что нет берёз и ели,
Что здесь зимою нет метели.
Зимою - сухо, летом - дождь,
А впрочем, вряд ли ты поймешь.
Всего тебе не перечесть,
Ты только знаешь - Куба есть.
Что здесь живу, что здесь служу,
И в самоволки не хожу,
Что здесь тепло, и есть цветы,
Но службу вряд ли знаешь ты.
Тоску по дому вряд ли знаешь,
И, если слёзы проливаешь,
Когда вернусь домой я вновь,
Тебя ждёт нежная любовь.
Тебе не снится лес и поле
И вряд ли знаешь запах хвои,
Не знаешь, что такое сон,
И как приходит ночью он.
Мне снег приснился в зимнем парке,
Ты вряд ли знаешь, что есть барки.
Что льют часами здесь дожди,
Что я считаю службы дни.
Что скорпион есть и вдова.
И как с похмелья голова,
Когда объявят, наконец,
Что службе здесь настал конец.
Ты веселишься и ликуешь,
И всех товарищей целуешь,
И пьешь за тех, кто здесь в колодках,
И кажется не крепкой водка!
Пока ж, об этом лишь мечтаю,
Письмо второе отсылаю
С цветком магнолии, мой Свет,
Моя ты Радость - жду ответ!

Куба, Нарокко. Май 1972 г.

5. Цветок магнолии

Дурманит разум в царстве Флоры,
Цветок невиданной красы,
Здесь рай цветущий - мир магнолий,
Любви, невинной чистоты.
Цветок, сошедший к нам из сказки,
В прохладе утренней зари,
Привносит радужные краски
В пору цветенья и любви.
И ароматом пряным, сладким
Он будоражит в сердце кровь,
Вздыхать приходится с украдкой,
И снова пробуждать любовь.
Цветок ношу с собой в петлице:
Как будто рядом ты со мной,
Чтоб чувствами с тобой делиться,
Теми, что хлынут вдруг волной.
И запах губ твоих припомнить,
Коснувшись их, будто во сне,
И первый поцелуй мой робкий,
Тот, что позволила ты мне.
Как бросил он нас в мир смятений,
Дотоле нежных, томных чувств,
В порыве страстных озарений
Познать любви блаженный вкус.
Тебя с пленительной улыбкой
Я вижу в радужном цветке:
И мы, разделены калиткой -
Ах, как тот мир наш, вдалеке!
Но шёпот губ твоих я слышу;
Что, расстоянье в полземли,
Для мыслей и четверостиший?
Мы - эту даль превозмогли.
А, хочется намного больше,
Чем трогать призрачную тень,
Здесь в тропиках, в ночи продрогший,
Я жду, когда наступит день.
Порыв душевный с солнцем тает,
И днём, уже не до красот:
Жизнь в армии совсем другая,
Ведь я - солдат, семья мне - взвод!
А после строевых занятий,
За день, устав от суеты,
В лучах кровавого заката,
Я возвращался в мир мечты.
Опять я шёл за штаб бригады,
Срывал прекраснейший цветок,
И было то мне, как отрада,
Как путнику воды глоток.
Цветок магнолии, ты - Чудо!
Игрой изящных красок, форм,
Рисуешь "майский рай" на Кубе,
Как величайший свой узор!

Май-июль 1972. Нарокко

6. Размышляя про службу

zhr06
Тяжелы у военных дороги!
Всё же надо ступить первый шаг -
По-любому натрудятся ноги,
Будь ковёр пред тобой, иль овраг!
А не зря ведь, майóра "кулычки"
В даль такую меня занесли,
Тут не катят с Союза привычки:
У солдáт здесь закóны свои.
Поменял сапоги на сапáты,
Без погон "форму хáки" надел -
Я теперь начеку, с автоматом,
И от службы такой "опьянел".
В день воскресный пошло всё по плану,
Мы помыли казарму с утра,
"Старички" укатили в Гавану,
И настала сиесты пора!
С мокрых стен "сползал" запах побелки,
Создавая домашний уют -
Мне б, с часóк поваляться в постельке,
Шум и гам же уснуть не дают!
Я гляжу в приоткрытые веки:
"Как некстати тут, вас принесло!"
Ишкиняев, с ним двое "чуреков"
И таджик - весельчак Рахм'туллó.
К ним Валерка подсел, с Янгиюля,
На узбекском - я внял лишь "гашиш",
Те Батурину в ушко шепнули,
Он с готовностью хмыкнул: "Яхши".
Искандер уцепился мне в горло:
"Без тебя я, братан, не пойду!"
Да Остёрские, к стенке припёрли -
Разве с ними теперь отдохну?
Отпирался я, но как-то слáбо,
Не хотел, и дрожала рука -
Мы уселись в тени баобáба,
За площадками спóртгородка.
Колдовал Колесо, как в аптеке:
Подмешáл порошóк в табачóк,
И в кругý сослуживцев узбéков
Я курил первый свóй косячóк.
В том кругý себя чýвствовал крýто,
Кайфовала братва от души -
Всех нас, лёгким туманом окутал
Сладковатый дымок анаши.
К обкурившимся до опьяненья,
Снизошла "благодать от небес",
Мы притихли гурьбой, в просветленьи
Потеряв ко всему интерес.
С трёх затяжек пошла расслабуха,
Эйфорию придал косячок -
Под томление тела и духа
Каждый впал в забытье на часок.
Вдруг в сознанье моём перемена:
За весь мир ты в ответе один,
И тебе океан по колена,
Ты, над всеми теперь - властелин!
Пыл геройства же, быстро проходит -
Маловато я травки курнул,
И смотрю, что вокруг происходит,
На весь этот шабáш и разгýл!
Заунывную "песню нирвáны"
Пел, с невидящим взглядом таджик,
Наслаждаясь "целебным" дурманом,
До которого, с детства привык.
Повторял свою мáнтру на хинди
Песне в такт: "Ом-ма-ни-пад-мэ-хýм!"
И блаженствовал, как-будто видел
Пред собою халву и лукум.
Друг с учебки Тен Худыйбердыев
Скрежетал лёжа, с пеной во рту,
Страшно глянуть в глаза чумовые,
И раскрытых зрачков, пустоту!
Вот, оскал дикий башибузýка,
А представить с мачете в руке…
Да, нажил я в Остре себе друга -
Лучше быть от него вдалеке!
Рафик-джан, старшина разведроты
С коноплёй, по всему, не впервóй:
Выпускал дым колечком из рота,
С запрокинутой вверх головой.
И с улыбкой, глазёнки прищурив,
Раскраснелся, вошедши в астрáл,
Находился в кругу райских гýрий,
Как об этом, всё время мечтал.
А напротив, Эркин Ишанкýлов -
Покурив косячок, впал в экстаз,
И в безумном восторге, в загуле,
Ещё миг, вот-вот пустится в пляс!
Он привстал но, не сделав ни шагу,
Лёг, "вошедши в крутое пике",
"Спел гортанную песнь", бедолага,
На своём, чуждом мне, языке.
Был Колéсников ко всему хватким,
Шустрым, юрким - ну чем не джигит?
Лишь с одним небольшим недостатком:
На всех нас, исподлобья глядит.
"Впавши в ступор", грозил кулаками -
Что с солдатиком нашим стряслось?
Он с ухмылкой, играл желваками,
И на ком-то срывал свою злость!
"Брат" курил, не касаясь губами,
Ведь он был, по рассказам герой -
Загорая, частенько с дружками,
Баловался тайком наркотóй.
А теперь, "закосячил" со мною,
Что-то тихо, под нос бормоча,
И довольный, кивал головою -
Что с парнями, творит анаша!
Я сидел, размышляя про слýжбу:
Что-то в ней происходит не так -
Не виной ли всему, "шила" кружка,
Что пошло всё напéрекосяк?
Надо брать побыстрей себя в руки!
На меня взводный, вóлком глядит,
Как прознает, про тайные трюки -
За мучачу - то не пощадит!
Не боюсь я ни тягот, лишений -
Крает сердце "солдатский левак".
Не от неуставных отношений,
Разыгрался во мне тот бардак!
Эх бы, сбросить "оковы штабиста",
Задышать, только службой одной:
No mujeres и, стоп "анашистам" -
Чтоб до дембеля, путь был прямой!

Июль-сентябрь 1972. Нарокко

7. Болтун – находка для шпиона!

Есть заповедь главней закона
Напоминает нам плакат:
"Болтун – находка для шпиона!
Будь бдительным всегда, солдат!"
Раз, приключилась тут петрушка:
Я, чуть "предателем" не стал,
Ох, снял с меня мой взводный стружку,
За то, что много я болтал.
Труба сигнальная играет,
Нас будни ратные зовут,
Взвод по тревоге выбегает
И, в Канделярию – нам путь!
Как понедельник, так "Тревога!"
Для нас в новинку всё – "Ура!"
Ещё не зная, что в дороге,
Ждёт несусветная жара!
Над картой гефы колдовали,
Задумав хитроумный план,
Пока же, азимут сверяли -
Вперёд ушёл весь "караван".
Смотрю я с Шурой в амбразуру,
Бронь БРДМ накалена,
Внутри так душно, гарь и хмуро -
Глаз застилает пелена.
Дорогу "преградил" Лас-Вéгас.
С чего вдруг? Взводный удивил:
Он в бар "Амéрика Латинас"
Меня и Шуру пригласил.
Игрой гитар "Гвантанамéра"
Тот завлекает изнутри,
Замок за нами; в дверь-портьеру
Мы, с шумом вчетвером вошли.
В качалках-креслах возлежали
Четвёрка тучных кубашей,
За нами, молча наблюдали,
Сигары курят - дым с ушей!
Пьют ром и кофе с шоколадом -
Не хило дедушки живут,
Работать на жаре не надо,
А здесь - прохлада и уют!
Нам Томас заказал по коле.
Присели: "Что ж, приличный бар!"
Со льдом, впервые пью такое -
Почти божественный "нектар!"
Прохладной колой освежились,
И наконец, с "небес сойдя",
Мы к выходу заторопились,
Кивком простились, уходя.
Чтоб скрыть неловкое молчанье,
Без задней мысли произнёс:
"Эстимадóс грáнде кубáньяс,
Амигос - áста ль'биадьóс!"
Четвёрка в креслах оживилась,
Нас у двери гигант догнал,
Понятно, мы насторожились -
Но тот, по-дружески аблал.
В охапку сгрёб, и к стойке бара
Ладони, грейдеру сродни:
"Амигос русос милитáрес
"Кáрта Нéгра" Бакарди!
Кубинцы, громче загалдели,
Привстал с качалки альбинос,
В глазах его - искринки тлели,
Он, пригласив нас, произнёс:
"Ё номбре Аласáр Рамирес,
Кон энтунсиóн!" (Со всей душой!)
Средь завсегдатаев, в трактире
Он, вероятно, был старшóй.
Ему, наш геф чуть улыбнулся -
Так, словно поблагодарил,
Узнав в чём дело - поперхнулся,
Но ром, уже бармен открыл!
Тотчас же, Томас запужался,
И, свой бокал рукой прикрыл.
Бармен мгновение замялся,
Бутылку - на троих разлил.
"Эль но пуэдо. Командáнте!"
(Ему нельзя. Он - командир!)
Я произнёс за лейтенанта,
Не запятнав ему мундир.
Притихли в баре компанерос,
Лишь вентиляторы шуршат,
У стойки мы, как у барьера,
Всем слышно, как сердца стучат.
То - мы, слегка разволновались,
Ром сладко ноздри щекотал,
Совьетико, так не сдавались:
Ведь, Бакарди налит в бокал!
"Всё надо выпить одним махом,
Разведке - марку поддержать,
А, в БРДМе будем ахать!"
Замок, едва успел сказать.
Я залпом выпил ром кубинский.
Знай наших! Будто не впервóй,
Но доза, больше четвертинки -
Сразил кубаш нас щедротой!
Внутри во мне всё заиграло,
Огнём горит, вздохнуть нет сил,
Не ясно, то ли сердце стало,
То ли ром разум помутил.
Держусь за стойку, чуть шатаясь,
Поплыло всё, ну и дела!
Смотрю и глупо улыбаюсь -
Реальность просто подвела!
Кубинцы страшно удивились,
Им - эта доза на весь день,
А мы, за раз "приговорили" -
"О! Русос милитáрес - бьéн!"
На подвиг, спьяну, потянуло,
Рукав мой, взводный теребил,
Под его взглядом, как под дулом,
Я что-то мямлил, говорил.
"Сир бáсе усте, Компаньéрос!
Бьен, фумар тéнга ла бондá" -
И предлагал им свой "Лигéрос",
Но Томас в крик: "Стоять! Куда?"
"Друзьям" успел пожать я руки,
Кто-то из них сигару дал,
Прощаясь те, скорей от скуки,
Налили нам ещё в бокал.
Мы вышли под аплодисменты,
С собою колу прихватив,
Вот так, я чуть не стал "агентом",
Всего лишь месяц прослужив.
"Ох, балабол ты - ну и штучка!"
Дал подзатыльник лейтенант,
Замок наш, потирал лишь ручки:
"Отлично! Молодец, пацан!"
И, взводный всё же улыбнулся,
Незлобно произнёс: "Нахал".
Я, сдуру-спьяну огрызнулся,
Как бы, итог заумный дал:
"Давайте будем реалистом,
Расставим точки все над "i",
Пособник империалистов
По сути, тут не я - а Вы!"

5 июня 1972. Нарокко

8. Случай на политзанятиях

Меня преследует виденье,
Словно внезапный летний сон:
Я попросил в тебя прощенье –
В тот вечер был я моветон.
И, ты легко, на удивленье,
Забыв обидные слова,
Мне прошептала: "Без сомненья,
Ты – самый лучший у меня".
И от нахлынувшего счастья
Любовь тебя всего пленит,
Лишь надо только постараться
Мне свои чувства сохранить.
Батурин начал в бок толкаться,
Чтобы к реальности вернуть.
Ну, надо же такому статься –
Мне на занятиях уснуть!
Открыл глаза - стоит мой взводный
И, смотрит прямо на меня:
"Сейчас нам рядовой подробно,
Расскажет лучше всё, чем я".
И без смущенья и бравады
В центр разведкласса выхожу,
Я взял указку, встал у карты,
Весь взвод притих, что я скажу?
А я, ещё под впечатленьем
Внезапной встречи нахожусь,
И, поделиться тем мгновеньем,
Со взводом вовсе не стыжусь.
"Товарищ лейтенант, всё просто:
Я видел сон, он мне явил,
Как с милой я, решал вопросы
О примиренье и любви.
За эти вещи жизнь с нас спросит,
Что ей мы будем говорить?
И устеде ллевар лас косас,
Ну, Николаевич, прости!"
"Не будем мы любви касаться,
Ты, тут навешал всем лапшу,
Чтоб сон прогнать – сто раз отжаться,
Тебе придётся в том в углу".

Июнь 1972. Нарокко

9. А помнишь? Друг.

zh st9
А помнишь, друг, о чём мечтали,
Мы оба, сидя у костра,
Когда в немыслимые дали,
Нас бросила служить судьба.
Ночные стрельбы в Алькисаре.
Прошёл июньский знойный день,
Занятия в самом разгаре:
Мы учимся стрелять в мишень.
Ночь навалилась как-то, сразу
Спустилась с неба до земли,
С тобой в стрельбе мы "дали джазу",
И, в оцепление ушли.
Когда наш взвод весь отстрелялся,
Мы засиделись у костра,
Как редко, случай представлялся,
Чтоб "покормить" тут комара.
В момент тот каждый забывался,
Легко поддаться чудесам,
Ты, в мыслях на Чирчик свой рвался,
Мой взгляд блуждал по небесам.
Расхваливал ты тень чинары,
Напиток сладкий чайханы,
И уверял, что все бульвары,
Сплошь розами окаймлены.
"Словам, конечно, нету веры,
Вот, приезжай - увидишь сам
Тебе всегда открыты двери,
И, твой приезд – мне, как бальзам.
Ты вкусишь плов - "блюдо Востока",
И будешь вспоминать не раз!"
Губами аппетитно чмокал,
Что тут же, сам впадал в экстаз.
И сладкой ароматной дыней,
Закрыв глаза, ты смаковал,
Арбуз – всего-то в пол аршина(!)
За ягоду и не считал.
Меня разыгрывал умело,
Тебе ж во всём я доверял.
На ломаном узбекском, смело
Арбуз ты дыней называл.
Мечтать же, никогда не вредно,
И то, что в сердце сохранил,
Чтоб не пропало всё бесследно,
Я, напоследок, предъявил:
"Такая, Искандер, картина -
Хочу, когда придёт пора,
Моей женой, что б стала Нина,
Ну, а твоею – Гюльнара".
"Я девушки такой не знаю" -
Ты, встрепенувшись, возражал.
Прекраснейших роз Гулистана,
Я другу в жены предлагал.
Взгляд нежный, как росы прохлада,
Лик ясный, словно лепесток,
Речь плавная, как серенада,
А поцелуй – вина глоток.
И, непременно, свадьбы – вместе,
Или, хотя бы в один час,
Я верю, что такой невесты,
Достоин каждый, друг, из нас!

Июнь 1972. Алькисар, Нарокко

10. Солдатские будни

Горнист подъём играет бойко
Ты быстро скакиваешь с койки
Оделся, встал на место в строй
Идешь со всеми на зарядку -
Ты в подчиненьи распорядка.
Сходил на завтрак, на развод
Немножко там пролил свой пот;
Так, день за днём смиренно ждёшь
Когда с Москвы придёт Приказ
И ты уволишься в запас.
Вновь с пальмы лист летит долой,
Как сердцу хочется домой.
Будь терпелив - грусти и жди
Пей каранилу, кока-колу,
Пиши письмо родному дому.
"Всё хорошо, я жив, здоров..."
Но вдруг трубы тревожный зов!
И ты, не дописав письмо,
Бежишь в ружпарк; взял автомат,
Но возвращаешься назад.
В тебе прошёл тревожный шок,
Берёшь защиту, вещмешок
И, всё обдумав, не спеша
Бежишь с ребятами в окоп -
А Томас там даёт урок.
Тот опоздал, тот - то не взял,
И, уходя, нам приказал:
Одеть всем каски, маскхалаты!
Скрипишь зубами - ведь жара -
Сейчас с нас потечёт вода.
Но делать нечего и ты,
Как ни крути, как ни верти
Поверх всего надел его.
Ко всем чертям шлёшь старшину,
Всех офицеров и войну.
Ведь ты на самом солнцепёке -
С горы виднеется Нарокко
Как на ладони: там в жару -
Не с нами ль дети соревнуясь
Играют у свою войну?
Проходит час, проходит два -
Болит от солнца голова,
Звенит в ушах, в глазах - темно.
Сидишь в окопе, ждёшь когда
Вот эта кончится война.
А солнце, кажется порой
Печёт над самой головой.
Сидишь глаза сомкнув, дремаешь;
По всему телу пот льёт градом -
Вдруг слышится команда "Атом"!
И моментально дремота
Прочь улетает от тебя.
Мгновение - осмыслить всё:
Взял ОЗК, противогаз,
Бранясь накинул быстро плащ.
Сидишь и думаешь: за что
К нам наказание пришло?
Ругаешь молча всех и вся.
А мысль сейчас у всех одна -
Быстрее б кончилась жара.
Ну, слава Богу наконец
Учениям настал конец:
Повсюду пронеслось "Отбой".
С себя снимаешь быстро всё,
Прохладный ветерок - в лицо.
Идёшь в казарму чуть живой
О, что творилося с тобой.
Но ты счастлив, что у тебя
Ещё один денёк не зря
Был вычеркнут с календаря.

24 июня 1972 г. Нарокко

http://cubanos.ru/_data/2016/05/add.jpg
Июнь 1972. Именно в этой голове в тёмно-зелёном берете рождалось и возникло стихотворение "Солдатские будни"

11. На Кубе

Вдоль ровных кубинских дорог
Пальмы стоят аккуратно.
Мой дом от меня вдалеке
Не скоро вернусь я обратно.
Кругом незнакомый язык
Чужие и смуглые лица,
И мы начеку каждый миг,
Кто знает, что может случиться.
Припомнится город родной –
Большие проспекты, бульвары.
Запросится сердце домой,
Под тихую песню гитары.
А служба велит здесь стоять
За этой далёкой границей,
А рядом мелькают опять
Чужие и смуглые лица.

Июнь 1972 г. Нарокко

12. Цикады и живые фонари

zhr12

Дождавшись, наконец, ночной прохлáды,
Без умолку поют, трещат цикады,
Степь Канделярии - жучкам тут благодáть;
Им невдомёк, что всем они мешают спать,
И невозможно их заставить замолчать!
А нам и так не спится в ночь глухýю,
Усвоили мы истину такýю:
Что только темнота помощник наш и дрýг;
И мы должны за ночь разведать всё вокрýг,
Переборов в себе ненужный страх - испýг!
Как ночь темна, но вместо сновидéнья,
Нам боевое предстоит крещéнье,
Вдруг командир сказал: "Не будем рисковáть"
И, необстрелянных решил попридержáть,
А прежде, старослужащих вперёд послать.
Как призрак, растворилась разведгрýппа,
Приказ простой - противника прощýпать,
Подкорректировать диверсиóнный плáн;
У "стариков" давно сложился тут свой клан,
Их неспроста все называют - "Ураган!"
Для нас, они пример для подражанья,
Но ведь наступит час для расставанья:
Не так уж эта служба в армии длинна;
И мы за их спиной пока, как за стеной -
А потому нам, "молодым" дают отбой.
Кто не пошёл в "Дозóр", тем ночь как пытка:
В палатках настежь пóлоги раскрыты,
В безветрии так душно - ручеёчком пот,
Без устали и жалости комар грызёт,
И можно лишь спастись, улёгшись на капóт!
Здесь хоть намёк на ветерок и свéжесть,
За день уставших, сон так безмятéжен;
Под хор цикад смотрю в чужие небеса:
Ни с чем на свете несравнимая красá -
Но мысль о доме закрывает мне глаза.
Ночь встрепенýлась от раскáтистого грóма,
Сквозь сон я слышу шум и голоса знакомых -
В преддверии грозы вернулся наш отряд;
Ребята обо всём успели рассказать,
И вот проходит час, как в лагере все спят.
Под утро дождик нас опять загнал в палáтки,
С восходом солнце с тучами играет в прятки,
На листьях заискрилась крупная капéль;
Внося сумятицу походных перемен,
Всё предвещает нам нелёгкий летний день.
С утра и до обеда наш бивáк в забóтах,
Здесь каждому нашлáсь какая-то работа:
В разведке на ученьях дел невпроворóт;
Оставили в покое гефы лишь наш взвод -
С обеда мы готовимся в ночной поход.
Подгонка снаряжéнья, чистка автоматов,
Начрáза инструктаж, на удивленье, крáток;
Несносные ж цикáды целый день молчáт,
Тут, правда, некогда про них и вспоминать,
Хотя нам, часик всё же удалось поспать.
И вот мы в "Пóиске" - лихá беда начáло!
Бежали что есть мóчи, но не отставáли,
Лишь на привале мне открылось: что в ночи,
Разноголосием запели вновь сверчки,
Опять, куда ни глянь, летают светлячки.
Прошлись по вражеским тылам, сняв два пикéта,
И радовались этому совсем как дети;
Степь окрылила нас ночною красотóй,
Но тут же отхлестала мокрою травой -
Так, здесь мы привыкали к службе боевой!
Полночи позади и ноги, словно вáта,
Но никуда не деться от ночных занятий -
Взвод выдвинулся на указанный рубéж;
А ты, по вводной, как огýрчик - бóдр и свéж,
И с новой силой хоть умри, отдай, отрежь!
В траве росистой взмóкли маскхалáты -
Корпели с час над тактикой "Захвата",
В бесшумной толчее взвод повторил приём;
И до утра теперь, нас ждёт "Засада",
Где можно успокóиться, дыша прохладой.
Зудит противно гнус и комарьё,
Закостенели пальцы, сжав цевьё,
Через прицел ты смотришь на весь мир;
Повсюду светлячки, как отблески зари,
На ум приходит мысль: "Живые фонари".
А это прóсто-нáпросто кокýйо,
Устроили здесь круговерть сплошную,
И вот, один из них присел на мой прицел;
"Смотри, каков смельчак!" - я вмиг повеселел,
Но лишь повёл стволом, как "гость мой" улетел.
Я словно испытал прикосновенье к чýду,
На Кубе удивительное сплошь, повсюду;
Но притупила ночь "продрогший" мой востóрг,
Озябшему стал безразличен кругозор -
Теперь понятно, как это: "Пойти в "Дозóр".
К утру над горизонтом поднялáсь Венéра,
Все мы с надеждой ждём команды офицера:
"В колонну пó два, становись! Вперёд, бегóм!"
Едва забрéзжило, и всё видать кругóм -
Взвод бросился домой, коротким марш-броскóм.
Цикады, так же безмятéжно стрекотáли,
И чуть ли не под нóсом светлячки летáли,
Не замечая, что у нас идёт войнá -
Вот разве, только "гость", смотрéвший на меня,
Подумал, как и я: "Всё это, лишь возня".

Июнь-Август 1972. Нарокко

13. Алькисар

zhr13 [52]
В Алькисáре мы вдóволь стреляли,
А меня он другим привлекал:
На окраине, в старом квартале
Среди пальм, один домик стоял.
От излучины речки-арыка
Шла дорога на наш полигон,
Но иду я, в "смущении диком",
В направлении - только другом!
Смалодушничал раз с замкомвзвóдом,
Он - взамен за вещицу мою,
Соблазнившись, что я первогóдок,
Променял мне "мучачу" свою.
Адресок: Кáйе-Вьéха, дом двадцать,
Две старушки глазеют на нас.
"Нам с Луизой, пардóн, повидаться б" -
Те кивнули, на дом кося глаз.
Я вошёл в тихий дворик несмéло,
Подтолкнул сзади сводник: "Не дрейфь!"
Но душа от волненья не пéла,
Дал совет он мне - быть понаглей!
Нас хозяйка встречала радушно,
Фёдор сразу представил меня -
Чтобы внешне не выглядеть скучным,
Ей с бахвальством сказал: "Вот он - Я!"
Произнёс тут же друг: "Фоки-фóки",
Я вручил донне "Шипра" флакон,
Всё понятно и так, без намёка -
За любовью пришёл солдафон!
Сжалось тело моё, как пружина,
То, ладошкой она провела
По причинному месту мужчины,
И с собой, сразу в дом увела.
Под напорами страсти, влеченья
Прочь отброшены рамки стыда -
Пролетели блаженства мгновенья,
Не оставив ни капли следа.
Сбросив "тонны житейского груза",
Я - парнишка, вдруг так осмелéл,
Что Эрáто "любовная муза"
В полутьме, снова тянет в постель.
Как объятья любви сладострастны,
Бремя их - "упоительный сон",
Разуму чувства те неподвластны:
Быть их пленником ты обречён!
"Тэ бой эчар де мéнос а мýча!" -
Дива вслед помахала платком,
"Хаста прóнто!" - сказал на всяк случай,
И мы скрылись за первым углом.
Я не спал, ждал конца этой ночи -
Всё томился от чувства вины,
Перед девушкой, что люблю очень,
Из далёкой, родной стороны.
Рисовались интимные сцены,
Душу вмиг ниспровéргшие в ад:
Каковó - с ощущеньем измены,
Мне всё это теперь вспоминать?
Но походную жизнь изменили,
Чувства всплывших давнишних обид -
Никогда мы "святыми" не были,
И не станем друг дружку винить!
Тройку раз навестили мы с другом
Донну Лý - там, "вошёл я во вкус".
Расплатившись сполна за "услугу",
Мой приятель уехал в Союз!
Пятой встречи с Анетте-Луизой,
Аж полгода пришлось ожидать!
"Старики" зарубили мне "визу" -
В Алькисар ездил только стрелять.
Но вот-вот, я вздохну полной грудью -
Впредь, никто нам не сможет мешать,
Нашим "дéдам", за все пересýды,
Сам апрель стал "следы заметать!"
Наступил час "Великих рапсóдий",
Овладел мной "любовный" угар:
Что я стал наконец-то свободен -
И в мечтах моих, лишь Алькисар!
Не везёт нам на долгие встречи -
Пару-тройку, смог часик урвать,
Выпадало мне счастье, под вечер
С тою женщиной "поворковать".
Как предáтельски время торóпит,
Твой - с ухмылкой, волнующий взгляд
Подзадоривал. В "диком галóпе"
Я плескал свой "любовный заряд!"
А теперь, пора петь Марш "Славянку":
Сразу, после итоговых стрельб
Я оставил свою "куртизанку",
И её пресловутый "бордель!"
В треволненьях душа замирала:
Не забыть мне счастливых тех дней,
Когда ты, как могла, украшала
Службу горькую лаской своей.
"Лос адьóс" алькисарских симпатий
Из душевных ран вылились в стон:
Я растаял от жарких объятий,
Расстреляв свой "последний патрон".
"Кьеро эстар контиго сиéмпре" -
Как несбыточна эта мечта,
Но гораздо больнее поверить:
Разлучаемся мы - навсегда!
Я вручил ей тетрадный листочек,
Как автограф. В том нежном письме,
Лёгкий шарж и лишь несколько строчек -
Чтобы помнила Ты обо Мне!
Грустным вышло у нас расставанье,
Заблестела слеза в полутьме -
Я лишь "выдавить" смог на прощанье:
"Тенго кэ ирме ми бéль, бесамé".

Июнь 1972 - Октябрь 1973. Нарокко

14. Куба

14 [53]

Здесь я живу, здесь я служу –
По вечерам в кино хожу,
По дому я, порой скучаю,
Рассветы ранние встречаю.
Кто был на Кубе – видел, знает,
Как зорька всех нас восхищает -
Лишь только ночи мгла уйдёт,
Лучами небо расцветёт.
И от востока - до заката,
Полнеба станет полосатым.
Этот эффект заметен тут,
Всего лишь несколько минут.
Такие яркие картины,
Не скоро в памяти остынут,
Столь дóлго мне зарю встречать,
Что сразу и не сосчитать.
Эль параисо тропикáна!
Как символ рая, фламбояна:
Вся крона, словно огонёк,
Ну, чем не аленький цветок.
Магнолия благоухает,
В любви скучая, сердце тает -
Я шлю букет из орхидей
В подарок девушке своей.
В красóты острова влюбиться,
Так захотелось вдруг забыться,
Но служба спуску не даёт -
Нас Куба манит и зовёт!
Лас-Вéгас положил начало:
Уж там, сердечко застучало -
Не оставляя на потóм,
Пригýбил я кубинский ром!
Ла Сейба, Баньос, Артемиса -
Маршрут заранее прописан
Так, чтоб попал наш батальон
На Канделярский полигон.
Как не сказать про Мариэль,
Где берег, словно цитадель -
Лазурь лагýны, запах моря,
И вдаль бегущие просторы.
Был я в Гаване, был на пляже,
Срывал на Рио лилий вазы,
Здесь на ученьях "воевал"
И здесь же слýжбу я познал.
Сто раз учебные тревоги
Вели нас в дальние дороги.
Не раз бывали в Алькисаре,
Я видел Сьерра дель Россарио.
Кровавым помнится закат –
Мне Кубу всю бы повидать.
Познать бы эту мне страну,
Где я служу и где живу.
Случится: я вернусь назад
Ведь служба кончится когда-то,
И буду часто вспоминать
Эти кровавые закаты.
Я буду помнить всё, всегда!
Друзей моих – ещё мы рядом,
И не забыть мне никогда
Дней этих, когда был солдатом!

Июнь 1972 г. Нарокко

15.Тебе слабо служить на Кубе? (Письмо другу)

Меня, Володя рассмешили,
Твои наивные слова,
Что на курорты мы уплыли,
Когда ты провожал меня.
И ты остался на причале,
В ночи исчез Калининград;
Не зная, что нас ожидало
Легко там было рассуждать.
Да, за живое нас задело
Письмо, о пекле под Москвой,
Когда торфяники горели
И, рисковал ты там собой!
Но твою службу в Лиепае,
С курортом я же не равнял
Ну, а теперь я, точно знаю,
Что служба здесь – не карнавал.
Слабо тебе, как мне в Нарокко,
Тут день за днём в одной поре
Пробыть на самом солнцепёке,
При полстаградусной жаре!
Тут в тропиках: то палит солнце,
То проливные льют дожди!
Так Амазонка разольётся,
Что невозможно перейти.
Потеряны часы напрасно -
Ты ждёшь, когда сойдёт вода,
Спортгородком пройти опасно -
Ужалят скорпион, вдова.
Природа чудо, буйство красок,
Растёт, не радуя мой взгляд
И я - Барвинок с детских сказок,
Рублю мачете всё подряд!
Тебе слабо служить на Кубе?
Всего два месяца я тут,
На службе обломаешь зубы:
Что здесь курорт, про то – забудь!

24 июня 1972. Нарокко

16. В Канделярии

Разольётся за рощей
Мягкий алый закат,
Песни птичьи умолкнут
И лишь листья шуршат.
И тогда, выйдя в поле
Я послушаю - как
На широком раздолье
Слышен грома раскат.
Тучи небо укрыли,
И подул ветерок.
Снова лето дождливо,
К нам на Кубу пришло.
И придётся в болотах
Нам кормить комарьё,
И, продрогши в окопах,
Мокнуть тут под дождём.
Служба горькая наша,
А кому тут легко?
Пусть ты, сильно уставший,
Но в душе весело.
Потому что мечтаешь,
Встречу с милою ждёшь,
Дни разлуки считаешь,
Службу честно несёшь.

Июнь, 1972. Канделярия

17. Утро

В небе звёзды меркнут,
Серп луны бледнеет
И с рассветом летним
Всё вокруг светлеет.
На востоке Солнце
Медленно восходит,
Шумной трелью песен,
Снова день приходит.
Зазвенит гитара,
Разольётся песня,
Закружатся в вальсе
Облака за лесом.
Листья пальма клонит
От кокосов спелых
И сорвать их манит
Ребятишек смелых.
И, стою я с ними,
Красотой любуясь,
Кружат в небе птицы,
С ветром соревнуясь.
И на них смотрю я,
И сейчас мечтаю,
Лишь тебя одну я
Молча, вспоминаю.

Июнь, 1972. Нарокко

18. Когда тебе ночью не спится

Я ныряю под свой накомарник,
Безо всякой надежды уснуть,
Рядом, слышу, сопит мой напарник,
Как и я, глаз не может сомкнуть.
Твоё фото ложу под подушку,
И твержу заклинаньем слова:
"Что ж не пишешь так долго, подружка -
Без поддержки, тут жизнь тяжела".
Отгоняю сонм глупых терзаний -
Строчки с писем, как можно забыть?
Клятву в верности, страсть обещаний,
То - что мы называем: "Любить!"
В этот миг на душе так приятно -
Захотелось, представив твой взгляд,
Утонуть в тех глазах безвозвратно,
Чтоб любовью себя искупать!
Помечтав, с замиранием сердца,
Лишь теперь, начинаю вникать,
Что не смог в них, тогда насмотреться -
Буду ждать нашей встречи опять.
Поддаваться нельзя тóмным чувствам,
Мне до дембеля - ох, далеко,
Так не стоит же, думать о грустном,
Ведь на сердце и так нелегко!
Что бесцельно в постели валяться,
Поддаваясь инстинктам слепым:
"А пойдём-ка, братан, прогуляться,
Не то, службу свою так проспим!
Насладимся ночною природой,
Когда всё оживает, цветёт -
Ощутим радость полной свободы,
И фантазий стремительный взлёт!"
Обуздав непокорные брусья,
Пробежались по ним пару раз,
Залихвáтски пришлось встрепенуться -
Значит, жизнь не прошла мимо нас!
И вдыхая на полные груди,
Представлял: "Как же нам хорошо,
До тех пор, пока все мы жить будем,
В чувстве Чистом, Красивом, Большом!"
Разразилась раскáтами грома,
Беспокойная летняя ночь -
Лёгкий ветер надул весть из дома,
Прогоняя бессонницу прочь.

Июнь - Август 1972. Нарокко

19. Мечта или Грёзы детства

Волны катятся на берег,
Разлетаясь тучей брызг.
Надо мной в прозрачном небе
Ярко светит Солнца диск.
Одинокий виден парус
Чей-то яхты вдалеке -
За собою вдаль он манит
Пробежаться по волне.
И воды крылом касаясь,
Между волнами паря,
С криком чайка пролетает:
За собой зовёт меня.
Знаю я, что существует
Где-то в море, для меня
Остров чудный, и вот жду я,
Что он позовёт меня.
Если б смог я, как у Грина,
По волне морской бродить
Я б, судьбой своей манимый,
Побежал к нему один.
Чудится мне миг прекрасный:
Вот, иду я по волне -
Остров, только день угаснет
Я увижу вдалеке.
Сердце бьётся, как у птицы -
Поскорей лети к нему.
Неужели мне всё снится?
Нет, я вижу наяву.
Ты! У острова, на гребне
Небольшой волны. О, да!
И с улыбкою прелестной
Смотришь нежно на меня.
Я на миг остановился;
Неужели час настал?
Тот, к которому стремился,
За который всё отдал.
Неужели ты, о, Фрэзи?
Ты - мечта, нет - жизнь моя
И сейчас на целом свете
Для меня лишь ты одна!
Та улыбка, взгляд твой нежный
Дали вдохновенье мне,
Я...Внезапно ветер резкий,
И растаяло всё в мгле.
Сердце сжалося от боли,
Выступили слёзы с глаз,
Кажется, теперь я понял:
Это был всего мираж.
Но в груди унынья нету -
Верю я - пробьёт мой час,
И тебя я снова встречу,
Будет праздник и для нас.
А пока, опять разлука,
В жизни встреча впереди.
Но о роке злом ни звука
Побыстрей судьбу найди...
Встретить Фрэзи Грант мечтаю,
Но не знаю - где же ты?
И лишь с грустью вспоминаю
Детства милые мечты.
Волны катятся на берег,
Разлетаясь тучей брызг
И лишь слышится над морем
Одиноких чаек визг.

Мариэль - Нарокко, июнь 1972 г.

20. Кубинские рóсы

Как представить кубинские рóсы,
Всю безбрежность чужой целины -
Ночь бежишь без дорожек, без просек
В гуще мокрой, высокой травы.
Группа в "Поиске" - бег на пределе,
Хлёстко бьют по лицу стебельки,
Кому, создана ночь для постели,
Нас же - рóсы манили, влекли.
Испытав той, "живительной влаги",
Ты, уже не владеешь собой -
Не поддаться волнующей тяге,
Быть омытым, прохладной росой!
На себя маскхалаты набросив,
В темень ночи уходим опять -
Окунулись у жгучие рóсы
Кандибóбером там щеголять!
Замерцала, что звёздная рóссыпь
В темноте, Канделярии ширь,
Заискрились кубинские рóсы,
Приоткрыв свой, чарующий мир.
Степь в ночи - какофóния звуков,
От лягушек до птиц и цикáд,
Новичкам, непростая наука:
Различать их, и всем подражать!
"Пугу-пугу!" - неясыть смеялась,
Приютившись, укромно, в ветвях.
"Тьфу ты, нечисть!" - мы, сплюнув, ругались,
Чтоб в пути избежать передряг.
По-пластунски добрáлись к исходной,
У дедóв - щегольскóй антурáж!
Все они, гордость нашего взвода
И, достойный пример для всех нас.
"Мы идём на захват!" - знак рукою.
Я застыл, чуть дыша, как и все,
И сливаюсь с кубинской росóю,
С упоéньем приникший к земле.
Мне досталось, так брошен был жребий,
Группу ждать, лёжа в мокрой траве,
Я смотрю жадно, в звёздное небо
Как, в "распятье" на Южном Кресте.
Вижу в нём, сам исток мироздáнья,
И от счастья, готов землю грызть,
Что мне выпало в этих "страданьях"
Ощутить настоящую жизнь!
Бег в ночи, как прыжок в мир свободы,
Вспоминаю: я - в детстве, босым
Убегал на луга, чтобы с ходу
Искупаться там, в каплях росы!

Июнь 1972. Канделярия – Алькисар

21. Какие нынче сны в солдата

Стрижёт ночь под одну гребёнку,
Во сне давая рóздых всем:
И от привычек солдафонских,
И от неуставных "проблем".
Спят мирно, рядышком, в казарме
И середняк, и молодой,
Запрятавшись под накомарник -
Но всем им, снится дом родной.
После отбоя, без стесненья,
Кричали всем, кто заслужил,
Трёхкратно "Слáву" иль "Презрéнье",
На этом, ты - свой день прожил!
Затем шла череда разборок,
Никто не сможет проскочить,
А за провинность тут, суд скорый:
Что заработал - получи!
Доносятся шлепки колодок,
За борзость кто-то отвечал.
Сказав "Спасибо", этот Ктото
"Счастливый", тут же засыпал.
Обычно перед сном, "по-шефски"
Незлобно, без обиняков,
Наш дед-мотоциклист Закрéвский
Любил "повоспитáть" Юркó.
Барáнцев, рад вовсю стараться -
Устраивал галиматью,
И на турник шёл подкачаться:
Был как атлет, всегда в строю.
К полуночи возня стихает,
В наряде бодрствую лишь я,
Сверчки - те, тоже замолкают -
Всё подчинилось власти сна!
Как по чьему-то мановéнью,
По умыслу иль волшебству,
Вдруг ощущаю превращенья
Так неподвластные уму.
Под сенью "сумрачного света",
По тем, кто здесь в казарме спят,
Сквозь ряд кроватей, табуреток,
Неслышно бродят сны солдат!
Цветными стайками влетали,
Они, в ночную полутьму,
Разведчики все, крепко спали,
Поддавшись розовому сну.
"Фламинго-сны" прочь улетали,
"Завидев гордых лебедей" -
И крыльями, той, белой стаи,
Всех сладко, обнимал Морфéй.
Ночь летняя идёт к исхóду,
Там-сям, привычный раскардáш,
И в батальоне, и в природе -
Слегка наигранный кураж.
Под утро, просыпалась рота:
Так, словно скачет эскадрон,
Устроив, "адскую" охоту,
Под крышей бегает геккóн.
Летят вниз со сверчков ошмётки -
Его обычный рацион,
"Гекó" - любимец нашей роты,
Но у него, свой моцион.
Восток слегка зарёй алеет,
Сейчас, начнёт резко светать,
В прохладной свежести бодрея,
Иду сержантов поднимать.

Август - сентябрь 1972. Нарокко

22. Былое

zhr22

Я верю в дoбрые приметы,
Не зря мне снится край роднoй -
Там, на другом конце планеты,
Меня девчонка ждёт домой!
Былое промелькнёт от скyки -
Лежу, мечтая перед сном:
Согреться в хoлоде разлуки,
Могу лишь мыслью об однoм.
Что сердцу дорого и мило:
Тот день забыть никак нельзя -
Меня спокойствия лишили
Твои счастливые глаза.
И вот теперь, всё вспоминая,
В том утешeнье находя,
Я с чувством грусти понимаю -
Как не хватает мне тебя.
Ты для меня, как лучик свeта -
Но не придумал я тех слов,
Которыми "душа поэта"
Смогла б воспеть свою любовь.
Хотел бы видеть тебя рядом,
Здесь, как на боевом посту:
И в карауле и в наряде
Приходится быть начеку!
Грустить солдату ж не пристало,
С подъёма, как в большой семье -
Минут свободных очень мало,
Лишь ночь принадлежит тебе.
Зов сердца - чувство ностальгии,
Всё это мысли о былом,
Когда в безудержной стихии,
Влечёт к себе родимый дом.
И что оно тебе подскажет,
О чём ты вспомнишь перед сном?
Едва под накомарник ляжешь,
Не соображая ни о чём.
Былое в сердце вдруг "забрoдит":
Чем без меня живёт наш дом,
И что теперь в нём происходит?
Я часто думаю о том.
Двор не узнать в средине мая,
Цветёт, безумствуя сирень,
Лист виноградный, распускаясь,
Всё превращает в полутень.
Притих мой дом, в тени акaций,
Их грoздьев терпкий аромат
Вниз опускается и тaет,
"Дымится" яблоневый сад.
Пион, затмив всех красотою,
В благоуханьях лепестков,
Пьянящих с утренней росою,
Предстал царём среди цветков.
Вошло в обычай, что утрaми,
Мать ставила на стол букет,
И любовались мы цветами,
Прекраснее которых нет.
А здесь они и ярче, крaше,
Но дoма, тоже хороши;
Там, с детства всё родное, наше -
В щемящем сердце крик души!
Как долго б я ни находился,
Вдали от милых берегов,
Мне всё равно бы дом мой снился,
И здесь, я ко всему готов.
Готов исполнить долг солдата,
Другой тут выбор, разве есть?
У нас - бойцов семидесятых
И гордость здесь своя и честь!
Крепки мы не воспоминаньем -
Роднят нас чувства о былом:
О первом трепетном свиданье,
О самом важном, дорогом.
Не спится что-то долговaто,
Прочтя письмо, я возбуждён,
Но, нету лучше для солдата,
Чем настоящий, крепкий сон.
В кровати ж сил не прибавлялось,
В спортгородке - за кругом круг,
Бросaл я вызов Ювенaлу:
"В здоровом теле здорoвый дух!"
Упорство мною овладело,
Я, накачавшись, стал сложён,
И красовался своим тeлом,
Как Бельведeрский Аполлон!
Его на части "рвут" гормоны:
В мечтах остался аксельбaнт,
Без формы, "орденов", погoнов,
В гражданке, я смотрюсь как франт.
Не будет взглядов возбуждённых:
"Вот, с Армии идёт солдат!"
И вслед тебе, так учащённо,
Не застучат сердцa девчат.
Под эти мысли, в такт желанья,
К тебе я возвращаюсь вновь,
Чтоб пробудить воспоминанья
Про наши встречи и любовь.
Подумалось о том, что будет:
Жизнь плавно, мирно потечёт,
Забуду, что служил на Кубе,
Других забот придёт черёд.
Средь суеты ли, дней покоя,
Как вспышка в сумраке блеснёт -
Из глубины души былое
Вдруг неожиданно всплывёт!
Навернякa наступит время -
За много лет в кругу друзей,
На отдыхе, в тени деревьев,
О службе вспомню я своей.
На Кубу улечу в порыве,
И в том азарте молодoм,
О ней поведаю с надрывом,
Как о далёком и родном.
А эту душную казарму,
Почти как дом, предстaвлю я,
Если дойдут воспоминанья -
То может, и взгрустну слегкa.
Но это, станется когдa-то -
Вот, только срочку дослужу,
В последний раз, молодцевато,
Я по родном плацу пройду.
Пока мы в томном возбужденье,
И дел, почти невпроворoт,
А мысль одна, как наважденье:
"Когда же барка приплывёт?"
День безоглядно угасает;
И к радости, под крик и свист,
Про службы срок напоминает
Нам, падающий с пальмы лист.
Ждём свой концерт: "Фелиз регресо!" -
Уже зовёт нас Отчий дом;
Расписываемся на песо,
И клеим Дембельский альбом.

Май - Сентябрь 1973. Нарокко

23. Куба – далёкая и близкая

‘On the ocean that hollows the rocks where ye dwell,
A shadowy land has appear’d, as they tell;
Men thought it a region of sunshine and rest,
And they call’d it “O Brazil—the Isle of the Blest”.
Gerald Griffin

kl

По жизни много совпадений,
Ковéркающих нам судьбу
Из-за душевных потрясéний,
Всплывают, как по волшебству.
Порой, живя в двух измереньях,
И, ввéргнутый в "излом времён",
Я, "повторённый в поколéньях",
Знал, что исхóд мой предрешён.
Никто метаморфозы дýха
Не сможет здраво объяснить;
То ж достётся, как по кругу,
По жизненном течéньи плыть!
Меня теперь, от слова "Куба",
Бросает в "трансцендéнтный жар" -
Он, в голове, из ниоткуда,
Рисýет призрачный кошмар!
Бунт назревал на каравéлле,
Все на ножах, вкрай обозлясь,
Но в миг последний протрезвели,
Услышав с марса крик: "Земля!"
Колумб увидел в том спасéнье:
"Путь, мною в Индию открыт!
Судьба дает нам избавлéнье,
И щедро всех вознаградит!"
Он был готов лить реки крóви -
Порывом алчным одержим,
От блеска сказочных сокрóвищ
В дворце индийского раджи!
И мореплáватель отважный,
Ступив на сушу с корабля,
Провозгласил пред экипáжем:
"Это - Индийская земля!"
Нас же встречал пустынный бéрег -
Где нет дворцóв, нет городов,
Колумб расстроен, и растерян,
К такой он встрече не готов!
А в честь чудесного спасéнья,
Став на колени, Командóр
Восслáвил Местонахожденье,
Назвав его - "Сан-Сальвадóр".
Три каравеллы запетляли
В архипелаге островов,
Пока одну не потеряли
Средь рифов, прячась от штормóв.
На óстрове, что нам извéстен,
Колумб остановил свой взгляд,
И основал в укромном месте,
Форт - город-крепóсть "Навидáд".
Ну, как же мне, всё тут знакомо!
Ров, частокол, что в землю врос,
Эта речушка возле дома,
И каменный ажурный мост.
Вот, снова образы всплывают -
Я сердцем время ощутил:
Моя раздвоенная память
Мне говорит, что я здесь был!
Как странно - разные эпохи
Словно проходят сквозь меня;
Сознание без суматохи,
Вдруг подменяет времена.
Уходит в темень век Двадцатый:
Я, в полной выкладке, солдат,
Одетый, почему-то, в латы,
Идальго - с головы до пят!
И с жаждой золота, богáтства,
Презрев превратности судьбы,
Вступаю здесь в "Конкисты Братство",
Забыв про имена, гербы!
Из-за сезóнных ураганов,
Топивших в море корабли,
Вдруг вспомнили: остров Хуáна,
Способен Новый Свет спасти!
В тех землях жили аравáки,
Они изгнали прочь людей -
И форт значение утратил,
Раз близко нет морских путей.
С годáми впал он в запустéнье -
Де Куэльяр прислал отряд,
И в том не будет удивленья,
Мы вырезали всéх подряд.
Обильно посыпая пеплом,
И щедро утопив в крови,
Вновь отвоёванные земли,
Короне в дар преподнесли.
Тогда ж был остров назван Кубой,
Поток гальéго возрастал,
Число туземцев шло на убыль -
Аделантáдо "правил бал!"
В жизнь быстро воплотились планы:
Приказом Вице-короля,
Основан город, порт Гавана -
Прибéжище для корабля.
Прославив имя капитана,
Он стал столицей Кубы всей -
"Сан Кристóбаль де ла Абáна" -
Брильянт тропических морей!
Мне же, пришлось оставить остров:
Ведь мой "кумир" Эрнáн Кортéс,
Его отряд был очень пёстрым -
В поход он звáл и меч, и крест!
Мечтали мы про "Эльдорадо":
Пролив лишь надо пересечь,
Земля сокровищ совсем рядом,
И там, решит всё острый меч!
Жрецы сочли Кортеса богом -
Их ввергла в ужас борода,
Залп пушек, стал небесным громом,
Дотла разрушив городá!
"Погрязли" в золоте ацтéки,
С ума сводил нас его блеск -
Пролились "жéртвенные реки"
В честь ниспровергнутых божеств!
Развеян пепел Монтесýмы,
Умылся кровью Кукулькáн -
Из-за того, что "Дети пумы",
Не развенчали свой обман!
Здесь, дикари на каждом шаге,
В пылу "охоты" - матадор,
Пронзая хладнокрóвно шпагой,
Ты довершáл свой приговор!
"Успéшным" был поход вначале,
Затем случился стрáшный срыв:
Я вспоминаю "Ночь печáли",
Когда остался чýдом жив!
Под шум дождя и крик проклятий,
Нам приходилось отступать,
Смертéльных, золота объятий,
Едва ли кто, смог избежать!
Все умирали богачами
На скользком, от кровéй, пути -
И шли ко дну, скрипя зубами,
Прижав его к своей груди!
Казалось, что чертóги ада
Развéрзлись в той кромешной тьме:
Живым тут, не было пощады -
Как избавлéнье была смерть!
Бежав от стен Теночтитлáна,
(Глаза у страха велики)
Мы год зализывали раны,
Чтоб возвратить свои "долги".
Столица - вновь арена боя:
Дворцы и храмы сожжены,
Всё население мужское
Ставало на "тропу войны".
Но чувствовалась обречённость,
Той, жáждущей крóви страны,
Во всём сквозила отрешённость -
Её дни, были сочтены.
Сошло всё воинство ацтеков,
Бросив на жертвенный алтарь
Свои "сердца сверхчеловеков" -
Смерть приняли как божий дар!
В том, было что-то не людское:
Остервенелый, злобный взгляд -
Убитых, заслонив собою,
Накатывался новый ряд!
Идя под пули аркебузы,
Без страха подставляли грудь -
Сражённые свинцовым грузом,
Ложились навзничь, чтоб "уснуть".
Разгром их довершила оспа;
"Самоубийственный народ"
Ушёл из этой жизни просто,
Отринув прочь новых господ!
Аделантадо в двух обличьях:
Жестокий, властный командир,
Но пылкая любóвь к Малинче
Вдруг изменила его мир.
Всепобеждáющий фламéнко -
Соединяющий сердцá!
Поддавшегося чарам женским,
Ты, усмирил и гордеца!
Добив империю ацтеков,
Кортес вернулся ко двору,
Где, как "Завоеватель века",
Вручил их земли королю.
Я же, устал от всех сражений,
К наживе жажду утолил,
И полный славных устремлений,
Назад свой взор вновь обратил.
Оставив земли Мехикáля,
Где тихо тлела гарь войны,
Я, при конкисте став богатым,
Решил уйти из той страны!
Приводит звонкая монета,
Без шумных пиршеств и торжеств,
На остров солнечного света,
И в мир изысканных блаженств!
В плену ль цепи перерождений,
Иль в состоянье "дежа вю" -
Но Кубу я, без возражений,
Воспринимаю как свою!
О, всеобъемлющая Память:
Жизнь - как связующая нить,
Чтобы наш Разум, заупрямясь,
Не смог в ней ничего забыть!
Я знаю, что было со мною:
Тут, образ прошлого, возник
И чувство, трепетно родное,
Не покидает ни на миг!
Из нéдр "Глубокого Познанья"
Идущий "временной излом",
Подводит к сути пониманья:
Что же произошло со мной.
Всплывают вдруг такие сцены,
Что повергают сразу в шок
Былой "игрок на той арене",
Бесчестье на себя навлёк:
Повсюду смерть и запах крови,
Насильник, гнусный мародёр,
Что занят грабежом сокровищ,
Я в жизни той - конкистадор!
Меня зовут Мигéль д'Аррóйо -
Есть в Алькантáре славный род!
Кичившись кровью голубою,
С Колумбом я ушёл в поход.
Преврáтность долга дворянина,
Служить с отвагой королю -
Прорéзался оскал звериный,
Лишь, оказались мы "в раю".
И в полном рыцарском обличье,
С мечом, всегда наперевес -
Здесь, дикари нам были "дичью":
Во благо им, несли мы Крест.
Их суть - верх лжи и лицемерий!
Чтоб душу дать спасти свою,
За их отказ креститься в Вере,
Всех, сразу прéдали огню!
Конкистадоры истребили
Огнём, почти весь материк,
Свой "Кáзус Бéлли" подменили
На золото, табак, тростник!
С Колумбом связана эпоха,
Принёсшая "Большую боль",
Здесь он разбогател "неплохо",
И правил как вице-король.
Уступкой ему должность стала
От коронóванной четы,
Увы - интриги, суд, опáла,
И как итог, "закат звезды".
Соратники "погрели руки" -
Всем невозможно угодить,
А роскошь, ведь такая штука,
Что без неё уж, не прожить!
Вместилищем вселенской злобы
Явил себя де Куэльяр -
Жил с лихорадкою до гроба,
И был богат, как Мидас царь.
Смерть стала сýщим избавленьем
Для всех, которых он "гнобил",
Но Куба, его рук творенье -
Он её óблик изменил.
Коварный донельзя воитель -
Как всё то уживалось в нём?
Известен, как градостроитель,
И слыл кубинцам "праотцом".
Он, главный был колонизатор,
К народам местным, коренным
В делах жестокости, разврата,
Как папа - был непогрешим.
Гальего рьяно гоготали
Над истязаньем дикарей,
При этом жадно отрывали
Себе "кусочек пожирней".
Мир, не лишённый благочéстий,
Нёс ужас смерти для одних;
Был в то же время - "добрым жéстом":
Светочем жизни для других!
Страниц истории печальных,
Не изменить - я фаталист:
Всё в этом мире изначально
Имеет свой сакрáльный смысл...
В сплошном тумане прозябáнья,
Тянулась жизнь на склоне лет;
Жестокий рок мне в назидáнье,
Раз я - "нездешний человек".
На пике старческих стенаний,
"Зов плоти" стал неудержим:
Исполнен ход предначертаний,
Мне возродиться молодым!
Замкнулся круг перерождéний -
Я возвращён в Двадцатый век,
Все сцены прежних похождений
Сошли, как прошлогодний снег.
Нет-нéт, но вдруг какой-то прóблеск,
На миг сознанье озарит,
И угадав знакомый облик,
Сердéчко чаще застучит.
Так, наша память сохраняет
Осколки "Псéвдо Бытия",
Их, в Настоящее, вставляет
С "игры в рулéтку" - в видах сна.
И разум - лишь прерогатива,
Как инструмент здесь - жизнь твоя,
Вопрос бессмыслен в перспективе:
"Кто - Я, что - Я, откуда - Я?".
Она - итог, цель испытаний!
Не каждый к ним, всегда готов,
Я ж, находясь в "плену желаний",
Подвергнут встречей с Кубой вновь.
Дым лихолетья: над планетой,
Несётся неспокойный век -
А его главною "приметой",
Стал Бородатый человек!
Как "эмоционáльный выброс" -
У всего мира на устáх:
"Фидель! Гавана! Куба Либре!",
И откликáется в сердцах!
Стремленья к знанью жизни новой
Меня, коснулись наяву -
На Острове зари багровой,
Продолжил службу я свою.
О Кубе, что было известно,
Из памяти я, как "с листка",
Списáл, что знал из жизни прежней,
"Перешагнýв" через векá.
Уплыло всё - как сон чудесный
Под дуновенье ветерка,
А потому, признаюсь честно,
Теперь - она мне далека!
А вот сейчас, о Кубе близкой:
О службе и других вещáх,
О чём узнал не понаслышке -
Всё сталось на моих глазах.
"Путь далёк у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!
Вьётся знамя полковое,
Командиры - впереди".
Под эту песню строевую
Я службу, почти всю прошёл,
И свою Родину вторую,
Здесь неожиданно нашёл!
Я взят в "Хозяйство Бугаёва",
Мелиорáция - мой фах!
И в гордом званье Рядового
Служу на совесть, не за страх.
Тут ротный - истинный разведчик,
Меня он сразу "раскусил",
И после двух иль трёх словечек,
Бог знает что вообразил.
Мой ровный и красивый почерк
Его не в меру удивил -
И я здесь, с первых дней в "почёте",
Коль стал "начальником чернил!"
А славно будни начинались -
В угоду правил: "Дашь на дашь!"
С кубинкой, изредка встречаясь,
Я жизни пополнял багаж.
Но служба тоже завлекáла,
И я, с азартом, на плацу
Тянулся вслед за "запевалой",
Чтоб сóколом смотреть в строю!
Я - середняк в физподготовке,
С солдатской выправкой на "Ты",
Вначале брал своё снорóвкой,
Не выделяясь из "толпы".
Но Алькисар - моя отрада,
И службы поворот крутой!
Не стала "молодость" преградой,
Раз "покровитель" был со мной!
А то, что держим мы в секрете,
Не принято вслух разглашать -
Так проще обойтись без сплетен,
И легче бдительность приспать.
Всё же, взыграла кровь под вечер,
Я чувствую: пора в "поход",
Ведь, если не приду на встречу,
То дóнна, это не поймёт.
Жизнь удивительная штýка,
Но служба, с ней наперекор:
Ведь молодость - любви порука,
Всё остальное, просто, вздор!
Вот, и "крутились", кто как может:
Быть с самоволкой не в ладáх?
Ну, уж разведчику негоже,
Не побывать в "злáчных местах".
Да, нам общений не хватало -
Что знали мы о той стране,
Которую, здесь защищали,
От посягательства извне?
Едва заслышав ритмы танцев,
То сразу ощущаешь шарм,
Кубинской румбы или сáльсы,
И прелесть темнокожих дам.
Как не подпасть под все те чары,
Что выбивались в такт струной,
В "божественной" игре гитары,
И прикипал я, к ним душой.
С упорством внемля сердца звýкам,
И отрешившись от всего,
Я всё же помнил о разлуке,
И письмецá ждал твоего.
Бывало, когда бьёт досада -
Я, как поклонник "кантилéн",
"Гундóсил" себе в нос рулáды,
Из полюбившихся колен.
Мне это очень помогало
Терпеть всю трассу марш-броска,
Когда по службе доставали
Сплошь безнадёга и тоска!
Тактическое разведполе:
Что рóтный, взвóдный, что замóк -
Вести в ночи разведку боем,
Для них, излюбленный конёк!
Бугры, овражки, буераки,
Добротно сделанный блиндаж,
(Раз, там я скрылся в полумраке,
Когда "патруль вошёл в кураж".)
Среди кустов засохший кактус;
Он, в мою бытность "молодым",
Дал ясно знать: с ним, при контакте,
Недалеко и до беды.
Но загноившиеся ранки,
Медбрат лечил так: "Тьфу-тьфу-тьфу" -
Страшнее нет для "тропиканки",
И ты вновь в боевом строю!
Ух, амазóн - враг и лазутчик!
Любого, выдаст "ни за грош",
Разведчику - он не попутчик,
Да и кричит где, не поймёшь.
Но вскорости, всё тут грохочет -
И хоть ты, весь омыт росой,
Бежишь под крышу, что есть мочи,
Чтоб переждать фронт грозовой.
Мы в темноте, там, не раскисли -
Расслабил кýрева дымок,
Топтать "вслепую" грязь нет смысла,
В казарму взвод увёл замóк.
Наш ротный - это "кнут и пряник":
"Не дай Бог, если не по мне!"
Любил с проверкою нагрянуть,
Чтоб уличить взвод в "плутовстве".
И, Тóмас был, не лыком шитый,
(Случилось, правда, то до нас,)
Чтоб Валику "отбить копыта",
Он, ночью, дал команду: "Фас!"
Устроили ему засаду -
Скрутили, в рот воткнули кляп;
Он, как-то рассказал всю правду,
И сожалел про тот, свой "ляп".
От ночи день, ничем не лучше,
Но "будни ратные" зовут,
В ученье новый смысл вдохнувши:
"Терпéнье, трýд всё перетрут!"
Недолго нас "перетирали" -
Пóт орошал клочки земли,
И горьким вкýсом отдавали,
На поле том, трав стебельки.
"Сыграть в войну" на солнцепёке,
Взглянуть на "янки", как врага -
В том сама суть и смысл высокий,
"Интернационáльного" бойца!
Но все те бравые вояки,
"Коммáндос" - или как их там,
Не очень-то желают "драки",
И "молятся" своим богам.
"Враг" же, Уставом, обезличен:
"Противник", так не "режет" слух,
Но есть Приказ - он лаконичен,
И к трудностям он нем и глух!
Лицó, по локти рýки в саже,
Нам - предстоит важнéйший бой,
Возможно мы, костьми тут ляжем,
Отчизну, заслонив собой!
"Прикрывши тело" камуфляжем,
Муштрою возведён в тот ранг:
Сам чёрт в "психполосе" не страшен -
Бросаюсь с ужасом, под танк!
Горит напалм. Под лязг и грохот,
Я должен выдернуть чеку,
И приподнявшись из окопа,
Гранату бросить на броню!
Вздымается, как "залп салюта",
Столб смертоносного огня;
Я - рад и счастлив в ту минуту,
Что смог перебороть себя!
Предательски трясутся руки:
А так ли, "закалялась" сталь?
Но танк "подбит" мной по науке -
И "подвиг" тянет на медаль!..
На Кубе служба - вот награда,
Все мысли "сжаты в кулаке",
Мы уходили, нá ночь глядя,
Чтоб "раствориться в темнотé!"
И тáм, вдали от гарнизона,
Где не мешало ничего,
Под крики áра, амазона,
Мы "шлифовáли" мастерство.
На стенку - стенкой, рукопашный
Нешуточно "игрался" бой:
Тебя учили быть бесстрашным
С холодной, трезвой головой!
Под утро - рéтушь "Маскарада",
Заданье будет посложнéй:
Часть взвода в "Поиск", часть - в "Засáду",
Причём, в полнéйшей тишине.
Скрывала ночь устáлость тела,
И с ней бороться всё трудней,
Но когда ветки захрустéли,
Ты - ощутил себя бодрей.
Неслышно промелькнýли тени,
И всполошившись, дрозд пропел,
Из-за пугающих движéний -
То мéсто, взято под прицел!
Патрон доставлен у патрóнник,
Не дрогнет палец на крючке,
Застывший взгляд твой непреклóнен,
И чья-то жизнь - на волоскé.
Все с концентрáцией предельной -
Идёт "игра" не в поддавки,
Пусть в обстановке не военной,
"Враг", как и мы - не простаки.
Сдаваться тут никто не бýдет,
Нас учат только побеждать -
Хоть "хлеб разведчика" и труден,
Но "языка" всё ж, нáдо брать!
Бывало тýго, но мы брали -
Нос, задирали до небéс;
Когда ж случáлися "провалы" -
Пересдавали весь "ликбез".
Хвалились кучей шишек, ссадин:
У кого больше - тот храбрей,
Ходили гордые в браваде,
Так, нам служилось веселей!
Впервóй сдаём в ночи экзамен -
Полковник с Касаблáнки строг,
Начраз, напрóтив, ласков с нами,
Приободрял: "Смелéй, сынóк!"
И мы, "сынки", давали жару,
Так, что из кожи лезли вон;
"Сафону", я составил пару,
Но честно, в страхе возбуждён.
Недалеко шипит неясыть,
Не зря, или условный знак?
Едва ль проходит четверть часа,
Как слышим осторожный шаг.
Ха! "Поиск" это не "Засада":
И вот он - первенький пошёл!
Протиснулся и замер рядом,
Я взял наизготóвку ствол.
Вперёд прошли четыре "тени",
По ним - захлопнулся капкан:
Там, по условиям учений
Сработал, утверждённый план.
А "первенький", тот, кто нам нужен,
Сбежал - упал, ступив в ухаб,
Под дых ударом был "контужен",
И как "язык" доставлен в штаб!
Уходит с тела чувство страха:
Экзамен твёрдо сдан на "Пять";
Весь месяц мы "мýчо трабáхо",
И вот он - нýжный результат!
Мы километры не считали,
По красной выжженной земле -
На службе просто не давали
Замкнуться самомý в себé.
Меня, с придирчивой натурой,
Не радует приход весны -
И на душе, всё так же хмуро,
Да нéвесть что, пророчат сны.
Сердечко ни с того заныло,
И, "намачéтившись", рука
Сама не тянется "к чернилам",
Чтоб черканýть домой письма.
А ночь, опять покой уносит,
"Преподнося" во сне кошмар,
Что неустанно кровосóсит,
Словно назойливый комар.
Виной любовный треугольник,
Где выбор будет за тобой -
Я, лишь свидетель в нём невольный:
"Что же ты делаешь со мной?"
А чýвствую - мы друг без друга,
Как птицы с рáненым крылом;
До болей в сердце я напуган,
Молю, чтоб всё осталось сном.
Те ночи я, что в привороте -
Мучительно припоминал
Как под мотив "Глаза не прóтив",
Тебя к крылечку провожал.
Лишь днём, отбросив треволненья,
В палящих солнечных лучах,
Я получал отдохновенье
От мыслей, наседавших в снах.
Но весточку жду, как и прежде,
И понял, как ты мне близка,
Любовь всегда даёт надежду -
Слегка развеялась тоска.
Не только время "раны" лечит:
Письмо твоё в руках держу -
И пара ласковых словечек
Меня вернули в колею.
Любовь сродни цветенью розы,
Разлукой колются шипы -
Солдатские мечты и грёзы
Мы "проживаем", видя сны.
Проходят дни без впечатлений,
И служба кажется "ажур":
А нам, нельзя без приключений,
Или рискóвых авантюр!
Как-то "начáльник" подзывает,
(Не стану имя называть,)
Вручил пакет и предлагает
"Свершить военный променáд".
Бой с "воровством" одно названье,
Раз ченч никто не отменял -
Так, я без лишнего вниманья,
Бельишко на вино сменял!
От карантина вниз, в ложбинке,
Устроил свалку пищеблок,
Где собирал отходы свинкам,
Кубинец - нужный старичок!
Тот фермер был здесь "воротилой",
Все, для обмена шли к нему;
Втихýю всё происходило -
Он назначал сам рандевý.
В тени развесистого мáнго,
У перекрёстка трёх дорог
Ченчевики различных рангов,
Устроились на "сходнячок".
Дон Педро подкатил в двуколке,
Готовый на любой обмен,
Ведь на спонтáнной "барахóлке"
Всегда большой ассортимéнт.
Кальцните, óхе, камисéте -
На трёхсемёрочный портвейн,
Чтобы патруль вдруг не приметил,
Стараюсь ченчить побыстрей!
В кустах на разведпóле прячусь,
Спокойно переждав развод;
Пока он оформляет сдачу,
А я уже, пришёл в свой взвод.
"Инкóгнито", и все довольны,
Две - забирает старшина,
И нам - к вечернему "застолью"
Одна бутылочка вина.
Конечно, то как "кот наплакал",
Для дюжины свéрх молодцов,
Но к ней экзотика "на зáкусь" -
С десяток манговых плодов.
И всё же, я собой доволен:
Устроил "небольшой пропóй",
Годков уважив "разносóлом",
К отбою, после душевой.
Не спится мне, и я не болен,
Да разве "истина в вине" -
Меня пьянят цветки магнóлий,
Напоминая о тебе.
И они шепчут, что когда-то
С тобой рассветы я встречал -
Но вот с тех пор, как стал солдатом,
Мне Распорядок "правит бал".
А тут уж, не до развлечений,
Когда вползаешь на кровать
После занятий и учений,
С одной мечтой - лишь бы поспать!
Я не о том, чтоб горько плакать
Из-за лишений и тревог,
Забросило нас в тропик Рака,
Чтоб вспомниться мог каждый вдох!
В дожди и в грязь на разведполе,
Всегда со мною "огнестрел";
И я его лелею, холю,
Чтоб "лучший друг" не заржавел.
Почистить автомат - святое!
Тут, каждый так поднаторел,
Казалось бы - дело простое,
Но АКМ, как штык блестел.
И дальше, вечер весь "свободный",
Меня братишка подстрижёт,
Служу в его "причёске модной",
Хотя, нам здесь, не до красот.
"Деды", все дружною командой,
Пред дембелем держали форс -
Весь вечер "громыхая" штангой,
Качали бицепсы и торс.
А тем, кто были помолóже,
Вошедших в ранг "середняка" -
Которым "отдых был положен",
Здесь, задавали огонька!
В курилке можно порезвиться -
Компанией спеть "блатотý":
"А не хотиться ль вам пройтиться,
Со своим милым во садý".
Мы пели песнь о Сенегале
На Городницкого слова -
Нас, в песенке той привлекала
Жена французского посла!
"Вот снова луной озарился
Тот старый кладбищенский двор" -
И с жалобным голосом слился,
Из струн забренчавший аккорд.
Скупую слезу "вышибала"
Нам песня про клин журавлей -
В казарме она сразу стала
Любимой на несколько дней.
Фольклор солдатский тут в почёте,
Высоцкий, часто на слуху:
"Вершину" пели мы на взлёте,
Так, будто были наверху!
Гитара жалобно рыдала
Под сóло на одной струне,
А мы, несклáдно подпевали:
"Дай, Джим, на счастье лáпу мне".
"Друзья, купите папиросы" -
Навзрыд всем пелось на "десерт":
"Смотрите - ноги мои босы",
И завершали тем "концерт".
Нас звал по распорядку ужин,
Потом все шли смотреть кино -
Культурный отдых тоже нужен,
А там, почти всегда одно!
Но "Бременские музыканты"
Всё ж, вызывали добрый свист;
Комедию про бриллианты,
Смотрели всякий раз на бис!
Тут, всё "глоталось с аппетитом",
И смысла нет перебирать -
Ну, а дежурный фильм "Трембита",
Нам в клубе, не давал скучать!
Хотя, в разведке не скучали -
Уже, пройдя свои Сто дней,
Мы в мыслях службу завершали,
Свыкаясь с "ролью" дембелéй.
Но дисциплина вещь такая,
Что нарушать её нельзя -
Себе чуть больше позволяя,
Вмиг попадёшь под "шквал огня!"
Из ряда - случай невезéнье:
Лишь с месяц, как был на "губе",
А "роковое" совпаденье
Едва ль не привело к беде.
Макушка лета - День рожденья,
А стукнуло мне двадцать лет!
Случилось это в понедельник,
И я устроил тут, фуршет.
С друзьями пил на "именинах"
На брудершафт и просто так,
С ликёра, рома "мешанину",
А на закуску - был табак.
Ну, и естественно, "набрался";
С подъёма всё ещё я пьян,
Синдром похмельный-то остался,
И в голове сплошной туман.
Не смог помочь мне умывальник -
Холодный душ не возымел,
А появившийся начальник,
Меня, как "липку" поимел!
И из-за смотра в батальоне,
Он пару резких фраз сказал,
Сгримасничал, мол, чтобы понял:
Я здéсь - как "не пришей рукав!"
Решил за вид мой "неприличный",
Заслать "подальше от греха" -
Уж он-то помнил всё отлично,
Что в смотр произошло, тогда.
Я с натовским вооруженьем,
Встречаюсь вновь с "психполосой" -
Для полного препровожденья,
Мне в помощь дáден молодой.
Он взял винтовку М-16,
"Базýку", "Ремингтóн", "Гарáнд",
Устроил стенд для демонстраций;
Мне - самый лучший вариант.
Мозги к обеду прояснились:
В тенёчке удалось поспать -
А что потом со мной случилось,
То лучше и не вспоминать!
Ох, долго мне пришлось икáться -
Не надо с Польшиным "бузить";
"Раз любишь, паренёк, кататься -
Люби и саночки возить!"
Внушенье получил и хватит:
Что, каждый день напоминать
И оставаться виновáтым -
А как же службу продолжать?
Но мы служили днём и ночью;
Себя чтоб не обременять,
Оставили всё, так же точно -
Не нам традиции менять.
Ведь дедовщина - как порука,
И "старички" все начеку,
Для остальных солдат наука:
"Что может Зевс - нельзя быку!"
Субботний день для "Кока-Кóльни";
В обед съедаем всё подряд,
На ужин - маслом добровольно,
Подкармливаем "салажáт".
Еда солдата: "Дробь шестнадцать",
Сушёный, с банок "картофáн" -
В краю банановых плантаций,
Почти что худший вариант!
Не перечесть фантазий наших:
Чего б хотелось дома съесть -
Тут, кое-кто "варэнык з кáшей"
Считает за деликатéс!
Ну ладно б, с вишней или с сыром,
Соскучились - куда ни шло;
Братан в Узбекистане вырос -
Нахваливал шашлык и плов!
Кто городские - те "страдают"
За ресторáнные меню,
Названья блюд их во рту тáют,
Я же попрóще - промолчу.
Но про себя: конечно знаю,
Чем там родные пригостят,
А потому, вслух не мечтаю,
Чтоб даром "слюнки не пускать".
Всё ближе к дому и острее
Встаёт проблема - сувенир,
С одной назойливой идеей,
Где надо быть ловчей "проныр".
В ночи проводит взвод разведку
До "Бьенвенидос Бехукáль!",
Среди полей, находим ветку
Узкоколейки с красных шпал.
Давно неезжена дорога,
Пьянит всех выжженный тростник,
И красных шпал на ней так много,
Мы ж, выдернем лишь две из них.
Брат смастерит себе гитару
На сувенир пойдёт распил,
"Захват" мы провели в ударе,
И взвод призыв - не посрамил!
Мой БРДМ летит на крыльях,
Чтоб прибыть вовремя в отряд,
Но ротный видит, что мы "в мыле",
И держит недовóльный взгляд!
Вдогонку поздно пить "Боржоми" -
Груз краснодеревянных шпал
Считай, что на пути до дому:
Земляк-сапёр в свой ЗИЛ забрал.
Конечный пункт шпал пилорама,
А там ведь тоже земляки,
И мы, лишь забираем сами
Распил - дощечки и бруски.
Всему всегда приходит время -
Сейчас, нам "заметают след",
А скоро, просто, без проблемы
Совсем забудут: "Нас тут нет!"
Другого ждали мы момента,
Не год, а целых полтора -
И вот он, взрыв аплодисментов
Под громогласное "Ура!".
Целуем текст желанных строчек -
Нам Гречко подписал Приказ!
Теперь, призыв мой без отсрочек
Сможет уволиться в запас!
И представляю, что я дома,
Где жизнь, как прежде, бьёт ключом,
Я "окунулся" в неё снова -
Мечтать не вредно перед сном.
Скучаю я за белым снегом,
За настоящею зимой -
А мне бы на коньках побегать,
Спуститься по лыжне крутой!
Но, пéрво-нáперво к подруге:
Снежкóм - в знакомое окно,
Взглянув, ты вздрогнешь от испуга,
И выйдешь сразу на крыльцо.
Кино с прогулкою, автобус -
Так быстро вечер пролетит,
А там, вновь инститýт, учёба,
И мама строгая ворчит.
Опять "игра в любовь" пустая,
Не выкинуть из песни слов -
Мелодия только другая,
Но повторяется всё вновь!
Выходит как-то странновато -
Никто нам в этом не указ,
Но, на: "Жениться рановато",
Решит ли всё, судьба за нас?
Морально, я отстал от жизни,
И, чтобы в ногу с ней шагать,
Всё то, что "забрала" Отчизна,
Теперь придётся наверстать!
Мы думать в армии отвыкли:
За нас решает командир,
Там же, свобода действий, мысли -
Совсем иной ориентир!
Я к уху приложу "ракушку",
И буду слушать шум морской,
С бамбуковой напьюся кружки,
Что сделал здесь своей рукой.
Невéсел друг - с утра в запое,
И личной жизни никакой,
Я всё ж, беру с собой спиртное
И прихожу к нему домой.
Там, стойкий запах перегара,
Налитый до краёв, стакан
Столичной "фирменной" водяры,
И он - упитый в дребадáн.
Мой компаньон не вяжет лыка,
Ему уже так хорошо,
Пригрéвшись рядом, кот мурлыкал -
Впустýю, вечер с ним прошёл.
На этой неприятной ноте
Я начинаю засыпать -
Но и во сне, меня заботит:
"А дома, кáк будут встречать?"
Хоть, было на губу три ходки,
В разведке я не "раздолбáй",
И ротный выразился чётко:
"Ты, с первой барочкой - "Гудбай!"
Неутолимой жаждой движим,
Я всё в себя хочу впитать -
Миг расставания стал ближе,
Лишь нужно малость подождать.
Чтоб меньше думалось про барки,
Из нас слепили "стройотряд" -
Комбат "дедáм" дал для разрядки,
Аккордный дембельский наряд!
Чтоб "служба мёдом не казалась":
Должны - таков был уговор -
Мы за неделю, что осталась,
За речкой возвести забор!
Ж/б столбы уже на месте,
Цемента - целых два мешка,
И как хотите "куролéсьте":
"Забор чтоб простоял векá!"
Ценя комбатскую "заботу",
(А что, у нас кишка тонка?)
Столбы поставили в два счёта -
Но прикасаться к ним нельзя!
Не дай Бог, рухнут при приёмке,
Антонов хоть и "весельчак",
Но лучше б без головоломки:
Надеемся, сойдёт и так!
Сошло - столбы он и не трогал,
Нас похвалил издалека,
Сказав: "Работа высшей пробы!"
И мы расшáркались слегка.
"Смычки" балýются "Славянкой";
Октябрь глядит с календаря,
Напутствуя перед гражданкой,
С прощальным пафосом: "Пора!"
День Предпоследний, точно знаю,
Запомнится мне навсегда
Тем, что полоску отрываю,
С уже "урочного листа".
Объявлен список Первой барки!
Вот, истины момент настал,
Я рад и счастлив: "Всё в порядке!
Мой ротный, слово-то сдержал!".
Ну, и ещё чутóк напрячься,
Чтоб не скатиться под откос,
А то Кривых будет стараться
"Прищучить" перед баркой хвост.
Следим, чтоб не было залётов,
Комбат и взводный - "дембеля",
Нам командир, зáнятый ротой,
Внимания не уделял.
Зато "ищейка замполита",
Везде суёт свой длинный нос,
И его тянет, как магнитом,
К нам, чтобы учинить допрос.
"Дедóв" обнюхал по порядку -
Вне подозрений разведвзвод:
Мы на сампо по распорядку,
Тут капитану не везёт!
А так хотелось "отличиться",
Рад выпрыгнуть бы, из штанов;
По-человечески ж проститься -
Не смог найти душевных слов.
Ушёл комбат наш "без пардóну" -
Простыл за всеми тут же след,
Остался "Деж. по батальону",
"Кусков" и офицеров нет!
Своих - нарóккских не теряем,
Ведём негласно за забор,
Манагуáнцы - те "линяют"
В автобусе, во весь опор!
Прошёл отбой, и в класс к танкистам,
Как водится, на посошóк
Отведать, как слезинка чистой,
"Бадяги" крéпенькой глоток!
Разлита вмиг по кружкам водка:
"Ну что, уважим всех, братва!
Выпьем за тех, кто здесь в колóдках,
А там, хоть не расти трава!"
На сон грядущий, это кстати -
Поскольку служба позади,
И ты, уже здесь, не "солдатик",
А так себе - сам командир.
Последний День весь суматошный,
"Слеза подкатит" без стыда -
Как крик души, твоей, истошный:
Прощаться тяжело всегда.
Все лезут с дружеским советом,
Им вéсело, а мы грустим:
"Чтоб "хвост" держали пистолетом,
А порох - был всегда сухим!"
Но, чемодан "наизготовку",
И строй идёт на стадион,
В последний раз взглянул на горку -
Тáм, наш остался батальон.
Прощаясь - "Аста ла биáдьос!"
Я Кубе: "Грáсьяс!" говорю -
За тó, что здесь, попал в бригаду,
За тó, что Родине служу!
Гавана, теплоход, каюта:
И все проблемы - с плеч долóй!
Считаешь каждую минуту -
Так сердцу хочется домой!
А солнце светит очень ярко -
И ослепляет мне глаза,
Все оживились, когда барка,
Стаёт на траверс маяка.
Ждём, вóт-вóт "Балтика" родная
Протяжно, трижды прогудит -
Мы в воду кепки побросаем,
И Кубе прокричим: "Финит!!!"

1972 - 1973. Куба, Нарокко

23Б. Остров Магуá или "Сундук Дьявола"

"From year unto year, on the ocean's blue rim,
The beautiful spectre showed lovely and dim;
The golden clouds curtained the deep where it lay,
And it looked like an Eden, away, far away!"
Gerald Griffin

o magua

Дар "Псeвдо Бытия" - зеркальный
Из "параллельной жизни сон",
Во мне "кипит в воспоминаньях"
Чужих людей с других времён.
Как отголосок виртуальный:
"Да вот беда, при чём тут я?
Неужто мной чисто случайно
Распорядилась так судьба?"
Вопрос изрядно донимает
Бессмысленностью много дней,
Чтоб успокоиться, свершаю
"Сеппуку" с памятью своей.
Пласты все вскрыты - мне неймётся:
До детских, умалившись лет,
Смотрю теперь на дно колодца,
И нахожу там свой ответ.
Пытливый Ум открыл сегодня
Разгадку всем этим вещам:
Мой Дух отвергнут Преисподней -
Блуждает по чужим мирам!
И, опускаясь в "безвремeнья",
Сквозь "пыль" мелькающих веков,
Вживаться в перевоплощенья -
Мне стало парой пустяков!
С тех пор, как Разум "раздвоился",
Я наявy сны "проживал"
(А здесь, на Кубе часто злился,
Чтоб доказать: "Я тут бывал!")
Со временем "поднадоела"
Конкистадóрская стезя -
В таком кровавом беспредéле
Мне, как идальго, жить нельзя!
В Сант-Яго принял сам Веласкес,
(Уже набравший тучный вес,)
Он проявлял, сидя в коляске,
Ко всем живейший интерес.
Я был алькальдом в Картахéне,
Когда скончался Куэльяр -
С ним стался, из-за потрясений,
Апоплексический удар.
Мне снились море, шум прибоя,
Лучистый, радужный рассвет -
Я перевёлся в Баракóа,
И в том, причина моих бед.
В тех водах "завелись" пираты,
Все стали требовать конвой -
Охрану, за любую плату,
Чтоб прекратить морской разбой.
Я действовал тут быстро, смело,
Ища защиту кораблям,
Но "подвернулось" одно дело:
Не каждый день груз - королям!
Я вызвался, по доброй воле,
С оплатой фрахтовых услуг,
С тем, чтоб доставить к Эспаньоле,
Для Карла Первого сундук.
Замки скрепив своей печатью,
Нотариус успел сказать:
"На груз наложено проклятье -
Не вздумай его открывать!
Ведь отправитель - нéкто Дьявол,
Ты нанят Им, теперь, как Страж,
И золото, зашедши в гавань
Санто-Доминго, всё отдашь!"
Едва-едва рассвет забрéзжил,
Поймали ветер парусá,
Бьют волны в борт, и вид прибрежный
С утра нам радует глаза.
К обеду берег скрылся в дымке,
Непредсказуем океан:
С мушкетом спали мы в обнимку -
Пираты, рифы, ураган!
Течение, противный ветер,
Тут сильно замедляли ход,
Подул пассат, шкипер заметил:
"Штормов жди и других невзгод!"
Мы шли отменным фордевиндом,
В крутой бакштáг, на перехват,
Вдруг "выскочил" из ниоткýда
Двадцати пушечный фрегат!
И "режет курс" так беспардонно:
Вот, нас проткнёт его бушприт,
Ух ты! "Любимец Посейдона" -
Названье золотом горит.
Раздавшийся же крик: "Пираты!",
В страх, в ужас, в панику поверг,
Любому: бедный ли, богатый
С ним встреча тут, сулила смерть!
Мы видим красный флаг с костями:
"Пираты пленных не берут -
Так захлебнутся ж пусть кровями,
Пока нас всех не перебьют!"
Фрегат, дал сразу залп из пушек -
Склонились мачты набекрéнь,
Без паруса корабль - бездушен,
Наш галеон стал как мишень.
К тому ж, опасно накренился,
Портáми зачерпнув воды;
И, намертво остановился -
Неотвратимый знак беды!
Все дали клятву защищаться,
Желая умереть в бою,
Пусть, нас всего лишь восемнадцать,
Но мы - гроза, пока в строю!
Пираты быстро приближались:
Вошли в неистовство и раж,
Грядущей бóйней "наслаждались",
На наших, вдруг напал мандраж.
Сошлися в схватке рукопашной,
Где силы явно неравны,
Пиратский натиск бесшабашный
Подмял защитные ряды.
Команду вмиг всю перебили,
Что вызвало и боль, и гнев -
В бою ж, пока хватало силы,
Я был, как разъярённый лев.
Стон раненых и запах крови,
И некуда тут, отступать -
Держу клинок напоготове,
Чтоб подороже жизнь продать!
А на кону - семёрка битых,
Что поплатились за разбой;
Кто ещё, хочет быть убитым?
Вдруг, все отпрянули гурьбой.
Ядро под ноги подкатилось,
Горит фитиль, тут адский взрыв -
Всё разнесло со страшной силой,
Но я - о, чудо! Цел и жив!
Контужен и прижат к шкафýту,
Ствол у виска, как Приговор -
В последнюю ж мою минуту,
Осечкой щёлкает затвор.
Палач провёл, под брань и хохот,
Пистолем по моим зубам,
Как шанс к спасенью, слышу шёпот
Над самым ухом: "Не судьба!"
Разбойники все разбежались,
"Подчистить" галеон дотла,
Сжигали всё, чтоб не осталось
От злодеяний и следа!
Раздевших, обобрав до нитки,
Кровавый завершив разгул,
Бросали через борт, навскидку,
Ещё живых - кормить акул.
Сгодилось всё в утробах трюма,
Что можно съесть, пропить, продать,
Сундук и три бочонка рома,
Как первый приз, пришлось забрать!
И по пиратскому закону -
Раз дважды погибать нельзя,
На борт "Любимца Посейдона",
Вдруг спохватясь, снесли меня.
Там, относились как к чужому,
Мучимый жаждой бредил: "Пить!",
Вместо воды давали рому,
На солнце, оставляя гнить!
Меня считали забубённым,
После кровавой кутерьмы -
Сочли, что я заговорённый,
И сторонились, как чумы.
Отлёживался я на шканцах,
Сил не было спускаться вниз,
Среди того отребья шляться,
А здесь, хоть освежает бриз.
Куда ни глянь морские дали,
Полощет ветер паруса,
В угаре пьяном, разудалом,
Слышны надрывно голоса.
Песнь "Йо-хо-хо!" с бутылкой рома,
Горланили тут без конца;
Фрегат - пиратам вместо дома,
Как тот "Сундук для мертвеца".
Поскрипывают мерно доски
Обшивки старой корабля,
Печалясь, участи матрoсской -
Что их отвергла Мать земля.
Дошло до дележа добычи,
И главный лот здесь - "мой сундук",
Замки не сбить, нужны отмычки,
Не обойдётся без потуг!
Пираты в нетерпенье взвыли,
Смекалки им не занимать,
Судили скóпом да рядили:
Сундук решили подорвать.
Тут я, как "чёрт из табакерки",
Смог выказать такую прыть -
Прикрыл его собой столь дерзко,
Что встал вопрос так: "Быть - не быть?"
И сразу же попал в осаду -
Раздался выстрел из ружья,
Но пуля просвистела рядом,
Застряв в толпе из "мужичья".
Я обращаюсь к капитану:
"Меня, так просто не убить -
Сундук сокровищ Кукулькана,
Вам, ни за что не получить!
На нём проклятье: метка смерти,
Тому - кто золотóй возьмёт;
Я же, как Страж, пока бессмертен -
Меня сам Дьявол призовёт!"
Готов я быть хоть чёрту братом,
Чтоб не остаться не у дел,
Один тут выход: стать пиратом,
Тогда и груз мой будет цел.
С утратой золота смирились -
Я смог всех круто припугнуть,
Теперь, осталось их "громиле",
В бою чего-нибудь проткнуть!
"Не обессудь как проиграешь,
Сундук за бóрт, тебя на корм,
У нас таков обычай, знаешь -
До первой крóви уговор!"
Все как-то зло переглянулись,
Сейчас тут станет горячо;
Вошёл я в круг, глаза сверкнули -
Эх, раззудись моё плечо!
Клинком дамасского булата
Под тонкий, благородный звон,
Я "фехтовал" против пирата,
Он ранен был, а я - спасён.
Но, безвозвратно гибну снова,
И жилясь из последних сил,
Я жертвенную каплю крови,
Из пальца к Клятве приложил!
Стук сердца мне, как тот молебен,
Заупокойный ритуал,
Назад пути нет, брошен жребий:
Я - Душу Сатане продал!
Отчаянный жест, безрассудный,
И в довершенье тяжких мук,
Я получил, как сын приблудный,
В уплату - "Дьявольский" сундук!
С тех самых пор, я стал пиратом,
Мне, как два пальца - кровь пролить,
Со всех сторон так быть прижатым:
С волками жить - по-волчьи выть!
В пиратской вoльнице хлебали
Все поровну из котелка,
Провинностей же не прощали,
И каждый был сам за себя.
Тут идол - кошелёк с деньгами,
Добытыми при грабежах
"Романтиков" под парусами,
Снующих на семи ветрах.
А в первой же ночи в пиратстве,
Сам Дьявол мне грозился в сне,
Мол, что погряз я в "святотатстве",
Присвоивши сундук себе.
"Я б демоническую силу
Тем зóлотом дал королю,
Что принесло б погибель миру -
Ты же, расстроил всю "Игру".
Сам ли, на службу нанимался?
Мне ж, не впервой так поступать:
И как-бы ты тут ни старался,
Но супротив - не устоять!"
Воистину, моя жизнь спета,
До самого я дна дошёл -
Сманила звонкая монета,
Ух, как же на себя я зол!
Свой мориóн на треуголку
Я променял - "О, Сто чертей!",
С жестокостью "морского волка"
Впредь, буду мстить за дикарей!
Мной что-то движет, словно тенью -
Я ж неспростá пиратом стал:
Угодно было Провидéнью,
Чтобы сундук я придержал.
Но Дьявол злится и неволит,
За мною ходит по пятам:
"Доставь мой груз на Эспаньолу!
С мечом, ты справишься тут сам!"
Я же, не кровожадный малый,
И не головорез, а Страж,
Мне дали "роль", быть запевалой -
Бросаться первым в абордаж!
Потомки мавров, англы, франки -
Отпетый напрочь контингент,
Ни в зуб ногою по-испански,
Таких как я, здесь вовсе нет.
Уже пора бы "на охоту",
Да просится фрегат в ремонт -
Чтобы добавить скорость хода,
Ведь корпус снизу не смолён.
В явь претворять мечты так просто:
Средь волн, вдруг "вырастет" земля -
Из детских грёз, мой "райский остров",
С названьем дивным Магуá.
Тут, о таком и не мечтали -
В укромной бухте, без ветров,
В отлив фрегат мы кренговáли
На отмелях, близ берегов.
Воды здесь пресной, хоть залейся,
Дичь изобилует в лесах;
Неделя - и летит наш "крейсер",
Вперёд на полных парусах!
Француз Бювéт за капитана,
Он был от Бога мореход,
Суда Величеств грабил рьяно,
Испанцев всех пускал в расход.
Ко мне ж, проникся добрым чувством,
Когда с расстрелом вышел "пук" -
И, видя всё моё безумство,
Поверил в "Дьявольский" сундук.
Я, за глаза, стал "Дьяволёнком",
Жить с этой славой - не ахти!
"Патрон" шептал: "Не будь мальчонком,
Нам, главное - сундук спасти!"
Конвойный флот моря утюжит
Вдоль берегов: вперёд - назад;
"Готовность Раз": Со всех оружий
Стрелять, услышав клич: "Пират!"
Корабль-стервятник враз бомбили
Из пушек - он объят огнём,
И шёл ко дну - там не мирились,
Кидаясь в драку напролом!
С "романтиков", что в плен попали,
Срывали нáперво серьгу,
Затем несчастных килевали,
Чтоб вздёрнуть их на берегу.
Уже там, ждут "аттракциона" -
Где люд не зря к пиратам строг,
А у блюстителей закона,
Всегда готов для них шнурок.
Вот, над душой они не властны,
Та - в услуженье сатаны,
Что же до тел, давно всем ясно:
Среди людей - они мертвы!
Судьба такая ждёт пиратов
В отместку, с самых первых дней,
За жизнь в пороке и разврате -
Так стоит думать ли о ней.
Средь них, могли б мы оказаться -
Бювет всегда срывал там куш,
Зато "приказ" мой: "Убираться!"
Был кстати, хоть и неуклюж.
Впредь, кап "внимал" моим советам,
Смекнув, что я не так уж прост,
Не хорошо, по всем приметам,
Ведь ревность с завистью - шли в рост!
Уйдя в восточные долготы,
(Пути - три дня на перегон,)
Включились сразу же в охоту,
На большегрузный галеон.
Играть нет смысла в «догонялки»,
Под выстрел пушек разворот:
Пират - что волк морской закалки,
Конечно ж, тут своё возьмёт!
Я в предвкушенье - возбуждённый,
Идя на первый свой "шабáш",
Бросаюсь, как заговорённый,
С клинком в руке на абордаж!
В прыжке преодолевши мостик,
Послав к чертям всех мертвецов,
С гримасой ярости и злости,
Глядели смерти мы в лицо
Как, в "жертв" презрительные взгляды,
Их, заглушая дикий вой -
Рычали все: "Режь без пощады!",
Кидались в рукопашный бой.
Косил свинец ряды людские,
Что масло, резал грудь клинок,
И, к вящей радости валькирий,
Смерть усмирить никто не мог.
Меня ж она не замечала,
Иль по наитию, щадя -
Своим губительнейшим жалом,
"Ласкала" всех, кроме меня.
В огне уже треть галеона,
Ещё противник не сломлён,
Груз золота ж, бесцеремонно,
Отправлен был на "Посейдон".
Майналось в трюм всё то, что нужно,
И что стащили, заодно -
Резню закончили мы дружно,
И галеон пошёл на дно!...
Потери снесены в убыток:
С десяток дюжих молодцов -
В порту в тавернах всё пропито,
И ром, "вербует" новичков.
Такою "кухней" наслаждался,
Подумать страшно - двадцать лет!
И с кем, бок о бок я сражался
В живых - лишь капитан Бювет.
Навлекший на себя проклятье,
Я жаждал крови, но - своей,
Чтоб в смерти цепкие объятья
Попасть, хоть в довершенье дней.
Я дрался в гуще всех сражений,
И был на острие атак,
Грудь подставлял без сожалений
Клинку ли, пуле - всё никак!
А рядом, все мои "собратья",
Сколь ни были в боях храбры,
Отметившись "смертной печатью",
Слетaли прочь - в тартарары.
О! Эту участь я предвидел:
Так мне предписано судьбой,
Раз вездесущий Искуситель
"Играл" в Свою Игру, со мной!
Сундук - вот, вся моя защита:
Со Смертью Дьявол заодно,
Мне в окруженье этой свиты,
Скитаться вечно суждено.
А с этим жить не так-то просто -
Что в адском пламени гореть,
Где путь мой - дьявольская поступь,
И всё, в самом себе терпеть.
Но сколько ж можно так храбриться?
Дошёл до крайней я черты -
И от него решил укрыться,
На Острове своей мечты.
И вот, мы в голубой лагуне,
Отплыл от корабля челнок,
Куда сложил я накануне,
Сундук и с ромом анкерoк.
На знак тоски при расставанье,
Растроганный до слёз Бювет,
Взмахнул тульёй мне, на прощанье,
И "Посейдон" ушёл в рассвет.
Сражённый наповал обманом,
Злосчастный демон рвал, метал -
И, разразившись ураганом,
На целых десять лет пропал!
Перенеся судьбы удары,
Все дни я всматривался вдаль,
С надеждой, что увижу парус,
Когда сюда зайдёт корабль.
Томилось время безмятежно,
Я, с детской засыпал мечтой -
Всё было так наивно, нежно,
Вдруг объявился Гений злой.
Он думал - слoмлен я и слёзно
Начну молить, чтобы простил,
И тут же, начал строить козни:
Теперь, чтоб я сундук открыл!
Достали Дьявола "причуды",
Пора бы, разорвать "контракт" -
Решил, что хуже мне не будет,
Но надо сделать первый шаг.
То, на исходе лет свершилось:
Во мне произошёл надлом -
Нельзя ли уповать на милость,
Если расстаться с сундуком?
Тут, «дьявольщина» верх не брáла,
Поднапустив в глаза туман -
Из-за «презренного металла»
Мне Бог не дал сойти с ума.
В пылу отчаянья решился,
Впредь, не испытывать судьбу,
И всех сокровищ враз лишился,
Чтоб прекратить эту борьбу!
Дукаты, гульдены, флорины -
Набитый золотом сундук,
Дающий власть над целым миром,
Как оказалось - пустой звук!
То, он «со стоном», булькнул в воду,
Круги лишь быстро разошлись,
Так, словно промелькнули годы,
И их уже не возвратишь.
Похоже, Дьявол с тем смирился,
Счёл звеньями одной цепи -
Король, от власти «открестился»,
И я, сундук что утопил:
«Карл, как и мать, был сумасбродным,
Он трон оставил неспростa,
Ты же, от клятвы стал свободным,
И совесть твоя вновь чиста!
Но мне - сокровища послужат,
Дай, прикоснётся к ним рука.
Постигнет мир проклятий ужас,
Пусть даже и пройдут века!
Теперь, тебя я отпускаю -
Ступай в свои года опять».
Свалилась тяжесть с плеч - такая,
Что более нет сил, держать!
Все годы разочарований,
Как пену, смыло вдруг волной -
На Магуа моих страданий,
Никто не разделил со мной.
Дух изнывал от ожиданий
Тревог и радужных надежд,
Мук одиночества, мечтаний,
Прикрытых ветхостью «одежд».
И возраст, больно хлещет плетью,
Да, я не рад своим годам,
А Время - День, длиной в столетье,
Расставили всё по местам.
Из бывших рядом, все далéче,
И круг друзей давнишних пуст -
Я в ожиданье Главной Встречи,
Без утишéний праздных чувств.
Дано ль узнать о тех страданьях,
Вконéц измученной души,
Оставленной здесь, на закланье
В неимовéрнейшей глуши?
В моменты жизни быстротечной,
Впадаешь вдруг в забытиé -
Миг представляется как вечность,
Где ты, в своём «астрáльном сне»
Любил, боролся, не сдавался -
Но, с ощущеньем: «Всё не то!».
А жизнь прошла, и ты остался
В обычном «кожаном пальто»,
Чтоб неминуемо забыться,
Только б не в «сумасшедшем сне» -
Уйдя за «Горизонт событий»,
Достойно, правильно, как все.

1972 - 1973. Куба, Нарокко

24. До Приказа осталось 100 дней!

zh1
Выпив кружку до дна, без боязни,
Сразу стали мы, как-то родней,
Ведь сегодня - великий наш праздник!
До Приказа осталось 100 дней!
Утро так начиналось игриво,
День июльский запомнился всем -
Мерно плавал по глади залива
Утлый, старенький наш БРДМ.
Взвод весь с "Поиска" - сразу в морпехи.
Отработали тему "Десант",
Здесь пэтэшники, нам на потеху
Утопили в лагуне свой танк!
Штурмовали мы берег всей ротой,
Бились грудью за каждую пядь -
А пустыми "глазницами" ДОТы
Беспристрастно на море глядят.
Командир дал добро на "сиéсту" -
В нестерпимый полуденный зной,
Отмечали 100 дней, как "фиéсту",
Мы, все вместе - единой семьёй!
zh2
Бьётся сердце, от радости млея -
Брызжет счастье с искрящихся глаз!
Нежась в тёплой воде Мариэля,
Мы мечтаем уже про Запас!
На подходе с Четвёрки пехота,
Там, увижу я близких друзей:
В радость, встретиться с ними охота -
Ведь не виделись мы, столько дней!
Привнесли скорбь вдруг, мотоциклисты:
День для нас омрачился бедой -
Не заметив конца автописты,
Опрокинулся взводный с Бидóй.
Нам совсéм теперь не до веселья,
Кружка дважды по кругу прошла -
За скорейшее выздоровленье,
Молча, все выпивают до дна.
День под вечер, смятеньем охвачен,
И закат, так некстати кровав -
Пожелаем тебе, друг, удачи.
Эх, шальная твоя голова!

4 июля 1973. Мариэль - Нарокко

25. Ночные фантазии

Я плыву на лодке, вечер.
Алым пламенем горит закат,
И куда ни глянь: везде на свете
Вижу я, любимая, тебя.
Посмотрю на берег: куст ракиты,
Вижу же я в нём твой лёгкий стан,
Плечи нежной зеленью одеты -
Я тебя любимая узнал.
Посмотрю на воду я. О, чудо!
Вижу вновь лицо твоё там я,
Вижу очи ясные и губы,
Нежно целовавшие меня.
Еле слышно робкий ветер
Бросил шорох листьев мне в лицо.
А мне кажется твоя улыбка это,
И ты шепчешь тихо: "Будь со мной".
Посмотрел вокруг себя, и сердце
Защемило болью как-то вдруг:
Я стою один на этом месте
И не вижу никого вокруг.
Но перенесу я грусть разлуки,
Хоть тебя и рядом нет со мной;
Но я слышу, шепчут твои губы:
"Дорогой мой, ласковый, родной".

Июль 1973. Нарокко

26. Это тропики!

В этих тропиках, друг, наша служба,
Согласись, что была тяжела,
Но все тяготы, братская дружба,
Здесь, с лихвой побороть помогла.
И пусть ныл ты: "Что, мол, дедовщиной
Нас сломают, как малых ребят!"
Нет, помогут стать взрослым мужчиной -
Чтобы смог за себя постоять!
Это тропики, брат, это Куба,
Надо выдержать первый удáр,
И терпеть до конца, стиснув зубы -
Уж таков дух солдатских казарм!
Не сломались! Всех приняла рота,
Пусть, болезненным был "перевод" -
Помахала нам ручкой "пехота",
С кружкой "шила" нас взял разведвзвод!
Дед Шугай был в напутствии краток:
"Я прошу лишь, чтоб честно служил!"
Взял за плечи и обнял, как брата -
Я запомню тот миг, на всю жизнь!
Служба виделась лёгкой, не трудной,
Чередой развлечений и игр -
Жизнь толкнула в "романтику" будней,
И, в "мечтами навеянный мир!"
С первых дней стало всё нестерпимым,
В жаркий, летний период дождей
Мы, вживаясь в тропический климат,
"Наслаждались" здесь службой своей!
В меру всех нас терзала потничка,
"Враг незримый" вовсю наседал:
Кое-кто от жары, с непривычки
На разводах сознанье терял.
Куба так, испытала на прочность,
И поставила твёрдый "Зачёт!"
Передам ли, в скупых этих строчках,
Как она, нас всем сердцем влечёт?
Мы в браваде гордились собою -
В "бой" бросáлись все бéз "тормозóв",
И, в учёбу "уйдя с головою",
"Грызли" тактику с самых азов!
Выдвигались в дозор неумело,
Попадая в ближайший завал,
"Пики-пики" вонзаются в тело,
Облепили всю грудь сотни жал.
От укусов теряешь рассудок -
Нестерпимое жженье и зуд,
Я тот случай, вовек не забуду,
И растение - "Дьявольский зуб!"
Доставалось не раз "на орехи",
Перед старшими гнулась спина -
И за все "молодые огрехи"
Получали колодок, сполна!
Время шло, мы "под ноги бросали"
Километры кубинской земли,
Свою службу мы здесь не проспали,
Мы её – "на горбу пронесли!"
Постигая секреты разведки,
Мы добрались до "самых вершин",
Потому на заданья, нередко
Отправлялись - "один на один".
В канделярских полях на ученьях,
Пробираясь во "вражеский стан",
Где в засаде, набравшись терпенья,
Ты пытался разведать их план.
Здесь, родную пехоту проведав,
В темноте голос друга узнал -
И от мысли, что ты его предал,
Пот холодный до пят прошибал!
Страх, что выдашь себя вздохом лишним,
Когда весь в напряжении ждёшь,
В предрассветной тиши шорох листьев -
Вызывают тоскливую дрожь.
Оставляешь позицию скрытно:
Крик совы, как условный сигнал,
Занемев от укусов москитных,
Ты свой долг, до конца выполнял!
Путь домой освещали кокуйо,
Полной грудью я волей дышал -
В этих тропиках службу такую,
Ни на что, я бы не променял!

Май-Август 1973. Нарокко

27. "Pátria o Muérte! ¡Vencerémos!"

che [54]
Про стойкий Дух Аниверсáре
Напомнил мне один портрет:
Фидель, Камило, Че Гевара
Глядят с высот прошедших лет!
Та горстка Подвиг совершила:
"Мир - хижинам! Война - дворцам!"
В порыве страстном Куба взмыла,
Поверив пламенным борцам!
Дав клятву: "Pátria o Muérte!"
Вдруг, на вершинах очутясь,
Никто из них, разве со смертью,
Так просто, не уступит власть!
А у кормила, всегда тесно -
Одни правления бразды!
Кто для кого расчистит место?
Кто жёстко заметёт следы?
"Мы победили: "¡Venceremos!"
Но из кровоточáщих ран,
Втóрит Героям тёмный Демон,
Шипя своё "¡No pasarán!"
Уже Смерть мéтит Патриотов -
Она разлучит их потóм!
И, лишь на этом старом фото,
Их участь - быть, в строю одном!
Дух Революций - злобный Мóлох,
Верх брал природою своей,
И утоляя "лютый голод",
Он "пожирал" своих детей!
Неутешима скорбь людская:
Как гром средь неба, в ясный день,
Погиб Герой Ягуахáя -
Для всех, потеря из потерь!
Случилась страшная "нелепость",
Пропал над морем самолёт,
И, командáнте Сьенфуэгос
Первым в историю шагнёт!
Из всех барбудос, Че Гевара
Себе избрал "путь перемéн:
Путь войн, повстанческих пожаров",
Но потерпел там, ряд измен!
За "экспорт революций" - в Андах,
В Боливии, в лесной глуши,
Расстрелян, подло командáнте,
Свой путь, геройски завершив.
Как запросто уходят Люди,
Которых смерть, всех потрясла,
А кто - вершитель Нáших судеб?
По Кóм - звонят колокола?
В годину мрачных смут на свете,
Что "Революцией" зовут -
Обычный смертный не заметит,
Как голову кому снесут!
Бег времени неумолимо
Двигал Историю вперёд -
Шла Куба непоколебимо,
К Победе, не сбавляя ход!
И, вера в Гений Команданте,
В борьбе сплотила весь народ -
Тó фото, стало им гарантом:
"Мы победим! Враг не пройдёт!"

Июль - Сентябрь 1973. Нарокко

28. По улицам шумным пройдясь

По улицам шумным пройдясь,
С Гаваной хочу я проститься,
А рядом мелькают опять
Чужие и смуглые лица.
Язык незнакомый вокруг,
И песня гавайской гитары,
Кубинцы коверкают: "Drug!
Sovietico militare!"
Улыбка не сходит с их лиц,
Во всём, вижу – здесь тебе рады,
И ты, будто в кадры: "стоп-блиц"
Глядишь в их открытые взгляды.
Пасео-дель-Прадо гудит -
С утра здесь всегда многолюдно,
Весь день тут могу я бродить:
Здесь шумно, красиво, уютно.
Тут все ароматы свои:
Ликёра, сигар, шоколада,
Но главный средь них – Бакарди!
Совсем не тем пахнет бригада.
Как в Рим, все дороги вели
В спорткомплекс "Сьюдад Депортиво" -
Сильнейшие люди Земли
Тут били рекорды игриво.
Им рукоплескал весь дворец:
Иранец Мохаммед Нассири,
И наш покоритель сердец
Из Шахт - Алексеев Василий.
Я в памяти всё сохраню,
Каким видел Остров Багряный,
И голову низко склоню,
С почтением перед Гаваной.
Припомню тебя, Варадеро!
Тут, как ни бывал я, всегда
Вдыхал аромат карамели –
Всё то пронесу сквозь года.
Как можно всё это забыть?
Как можно забыть Капитолий?
И сердце в виски мне стучит –
Ты скоро отчалишь на волю!
Я знаю, хоть был не везде,
Что будет тут жизнь, как и прежде,
И ты своей службою здесь
Даёшь этим людям надежду.
Прощаюсь с тобой – Малекон!
Всегда многолюдный, беспечный.
И вспомню безмолвный Колон -
Приют суеты быстротечной.
До боли знакомый мотив -
Витает здесь - "Бессаме Мучо"!
Покрыт лёгкой дымкой залив,
Маяк и Эль-Морро на круче.
Промчалися птицею дни,
Что мне предоставила служба,
И, вот уже всё позади,
Прощай, моя милая Куба!
Сроднился с тобой навсегда,
Всё это мне будет лишь сниться,
Я знаю: уже никогда,
От Кубы мне не излечиться.
Мне грустно всё-то сознавать,
Но радостью сердце искрится:
Что где-то мелькают опять
Всё те же счастливые лица.

Сентябрь 1973. Куба, Гавана - Нарокко

29. Карибские зарисовки-штрихи

zh st29 [55]

В лазýрных водах Мексикáнского залива,
Под южным солнцем, загорая третий день,
Мы плещемся до наступления отлива,
И каждый, "ищет" под ногáми свою тень.
Чтоб, не дай Бóг, не уколоться, не обжечься
На отмели искали мы корáлл на сувенир,
Но дальше-бóльше: невозможно не увлечься -
Таков, безýмно крáсочный подводный мир!
Как он заманивал и звал нас на просторы,
Но всех предупреждал, опасностью глубин
Рассказ о гóре-рыбаке "Старик и море",
Улов, которого - обглоданный марлин.
"Мар дель Карибе" - как волнýюще звучало,
А "Гольфо Мéксико"? Куда ни глянь, курорт!
Мы на учениях прекрáсно "отдыхали",
Но не всегда испытывали здесь комфóрт.
Из-за обилия медýз, ежéй и крáбов,
Купались мы с опáской в бухте Мариэль,
Вот, если бы попасть на пляжи Гуанáбо -
То можно б провести, меж ними параллель!
Про это, крáтенько, двумя-тремя штрихáми
Попробую о самом глáвном рассказать:
Что может лучше, чем со взвóдным и друзьями,
Мне посчастливилось три дня там, отдыхать!
Свобода, море, вóздух - и все, как с похмелья,
Мы, накупáвшись в первый день, до тошноты,
Довольные собой, слонялись от безделья -
Чем бы заняться с наступлéньем темноты.
Меня, мой командир берёт для подстраховки:
По мокрому пескý, уходим босиком
Из "Базы Отдыха" - отведать "газирóвки",
Этим прекрáсным, тихим, летним вечерком.
Прохладный ветер освежает, понемнóгу,
И море плéщется о каменный причал -
То ласковой волною, омывáет ноги,
То лунною дорóжкой, убегает вдаль.
Ища уединéнья, пляжем бродят пары,
Мне, странно слышать просто тáк, чужую речь,
И как же здесь без пéсен, под игру гитары,
Способных дýшу растревожить и завлечь.
Поóдаль, замечаю "простыню" экрана,
Ну, надо же, идёт знакомое кино,
С ним встрéча здесь, приятна и желанна -
Впервые его видел дома тáк давно!
Звучит "Чудéсная Коимбра" Рио-Рита,
Я преклоняюсь перед "Вóзрастом любви"!
О незабвенная кудесница Лолита,
Меня твой голос и глаза с ума свели!
Почти у цéли неожиданной прогулки,
Играл оркéстр, из темнокожих, лёгкий джаз,
И всех, пришедших на вечерние "танцульки",
Осóбо развлекал вальяжный контрабас.
Нас, "кафетéшка" аппетитно зазывает,
И просит, для экзóтики вовнýтрь принять,
Мой добродушный гэф замáнчиво кивает,
Себе, не в силах в самом мáлом отказать!
Здесь "Гуанáбо", а не бар "Эль Флоридита",
Но цены в нём - выпячиваются глаза!
На отдыхе солдат - обычный посетитель,
И потому, нам злоупотреблять нельзя.
Я б, пропустил стаканчик тéрпкого "Мохито",
Как попивал его "старик" Хемингуэй,
Не выпуская трубку, табаком набитой,
И радовался б счастью, проведённых дней!
Заказы делаем же, не себе в убыток:
Бутылочку сербéсо - выпив в два глотка,
Я оставляю, для порядка, недопитой,
Чтоб перед сном не разболéлась голова.
Всегда в одной порé, на Кубе рассветало,
Прохладно, но вода - "парнóе молоко",
И, все "курортники", на берег выбегая,
Стремглáв ныряли далеко и глубоко!
Освоившись за дéнь, мы всюду поспевали,
Ища "запрéтное", чтоб стрáсти подогреть,
Один из нас разведал тó, что все искали,
И, срáзу же туда, шли - "это" лицезреть.
Кубинки, сбросив неглижé, там загорали:
Над диким пляжем "призрак вольности" витáл,
Хоть мы, "солдáто рýссо - óблико морáле",
Но каждый приходящий, слюнки тут глотал!
На них засматривались прямо - без смущенья,
И, "чей-то" у кого-то, тут же "вылезал",
Но предъявлять свои, на пляже, "откровенья",
Нам Кодекс чести, ну никак не позволял.
А вот "бутылочку", ко снý - всегда готовы!
Один глоток лишь - для весéлия души,
Мы рады поддавáться зову плоти-крóви,
Только не в том, что шепчет Дьявол: "Согреши".
А то, позóр какой-то: прослужить на Кýбе,
И здесь, отдав ей, лýчшие свои года,
Чтоб "Куба Либре" и "Мохито" не пригýбить,
Такого - не прощý себе я, никогда!
"Por Cuba Libre!" - тост на Острове Свободы!
Он стал "приятным" воплощением мечты:
Коктейль из рома для кубинского народа -
Как главный символ неокóнченной борьбы!

Июнь - Июль 1973. Мариэль - Гуанабо

30. В Гаване

30zh [56]

Над головой безóблачное нéбо,
И мы в Гавану едем "погулять",
Так хочется пройтись там, где я нé был,
Чтоб было бы, о чём повспоминáть.
Прохладный ветерок в ЗиЛкé полощет
Мой, выцветший слегкá, русявый чýб,
Смотрю по сторонáм, от солнца морщась,
И кажется мне, бýдто я лечу.
Как раб укоренившейся привычки,
Я в мыслях "становлюся на крыло",
Порхая в небе бабочкой иль птичкой -
Фантáзией полёта завлеклó.
Там я, с опережéнием событий,
Давая волю взóру своему,
Несусь к местам, давным-давно забытым,
Прослáвивших Гаваны красоту.
Л'Абана-Вьеха времени конкисты -
Унылый, обветшалый "мавзолей",
Стоит напоминанием туристам,
Про славу и величие тех днéй.
На площадях Армáс и Кафедрáльной,
В пределах старой крепостной стены,
Строения столицы изначальной
До наших дней, почти сохранены.
Я восхищаюсь вязью барельéфов
Роскошных беломрáморных дворцóв
Заносчивых кастильских грандегéфов,
Давно сошедших в вéчность гордецóв.
Мелькают звáнья, имена и лица,
Реальных исторических персон:
Велáскес Куэльяр - "отец кубинцев",
Вице-король Диего де Колóн.
Там толпы гордых, чопорных идáльго,
Креолов, проходимцев всех мастей -
Осевших кабальéро с острой шпáгой,
Потомки их дошли до наших дней.
Гавану сотрясали урагáны,
Пират Сорэ спалил её дотла,
Над нею влáствовали англичане,
Она же, укрепившись, расцвелá.
Твердыня та, замешивалась крóвью,
Росла на человéческих костях,
Но разве кто сейчас об этом пóмнит,
Так стоит ли писáть о "пустяках".
Влеком страстным до боли покаяньем
К местáм столь сокровенным и святым -
Лечу туда, чуть затаив дыхáнье,
Где мёртвым рады бóльше, чем живым.
А место здесь, воистину святое:
Я ощутил, что умиротворён,
И попадаю сквозь "Вратá Покоя"
В "Necrópolis de Cristóbal Colón".
Тут, время плáвно бег свой замедляет,
И вечность кáждому даёт приют,
Я чувствую, как áнгелы летают,
Над этим мéстом - здесь они живут.
Ряды семейных склепов и надгрóбий,
Гранитных, беломрáморных скульптýр,
Красивых, юных, áнгельских подобий -
Шедевры всех эпох, архитектýр.
Тут заворáживает всё и умиляет,
Но смертная на всём лежит печать,
А человек о бýдущем мечтает,
И сердце просит: "Надо улетать".
На гладь морскую я свой взор бросаю,
Там многое сокрыто в глубине,
Налёты флибустьéров и корсаров -
Всё было здесь подчинено войне.
В истории Гаваны, между прочим,
Трагической строкой отражено,
Как галеон "Сеньора де Атóча",
Гружёный золотом, ушёл на дно.
Искателям сокрóвищ, приключéний
Покоя не даёт бесцéнный клад,
Но рифы место кораблекрушéния,
От посторонних глаз, увы - хранят!
Какое же тут ласковое море!
В лазурной глади плещется волна,
Я различаю "Три волхвá Эль-Морро" -
Дотоле неприступная скала.
На башне "Замка Королевской силы",
Ласкает ветер несколько векóв
Гаваны символ, флюгер Гиральдиллы -
Пример про чувство Долга, про Любовь.
Второй такóй - достоин восхищенья!
Случился он в недавние года:
Поставлен был, как жертва за спасéнье,
На Ла-Кабáнья монумент Христá.
Пути Господни неисповедимы:
Однажды, разразилася гроза -
Как люди, тоже стáтуи ранимы,
И мóлнией разбита голова.
Случайность просто, или то - знак свыше?
Мы это не узнаем никогда,
Парк огорóжен, здесь сейчас затишье,
И вся окрéстность хорошо видна.
Прекрасная Гаваны панорáма
Передо мной открылась с высоты;
Несусь вперёд, так рьяно и упрямо,
Что занемéл от этой красоты!
Я улетаю, с каждым крыльев взмахом,
Виденье начинает исчезать -
Мне кто-то теребит рукав рубахи:
"Приехали. Слезай, хорóш мечтáть!"

Август - Сентябрь 1973. Нарокко

31. Народ Чили не победить!

zhr31

Сегодня, в облике зверином,
В Ваш дом нагрянула беда,
Пока же Вы, друзья, едины -
Не победить Вас никогда!
Пусть гордо реет стяг Победы,
Народ чилийский не сломить,
Героям страх в борьбе неведом,
Им свою честь не уронить!
Стучат сердца, готовых к бою:
Все, кто Свободой дорожит
Всё время умирали стоя,
Не в силах на коленях жить!
Стон тысячеголосый, эхом
Несётся по стране: "Вперёд!"
Лишь в битве Праведной, с успехом
Свободу Чили обретёт!
Весь прогрессивный мир с тобою,
Не покорившийся народ!
Поднялся ты, и встал стеною
И бой по всей стране идёт!
Ряды сомкнулись, звучит песня:
"Объединяйтесь все в борьбе!"
Тот клич, как гордый буревестник,
Призыв к протестам - не к мольбе!
Клич подхватили миллионы,
С террором первых "чёрных дней",
Создать сумели батальоны
Из своих лучших сыновей.
Альенде, Хара и Неруда -
Узнал мир эти имена!
Клянёмся: "Мы их не забудем,
Они переживут века!"
Пал Фронт Народного единства,
Был "Ла Монеда" штурмом взят!
Расстрелы, зверства и бесчинства -
То смерти леденящий взгляд!
Кровь окропила в Чили землю,
Весь мир кипит: "Свободу!" - "Freedom!"
И, как пароль звучит: "El Pueblo!
Unido! Jamas Sera Vencido!"

Сентябрь 1973. Куба, Нарокко

32. Ода кубинскому небу!

В Нарóкко ночь темнее нашей,
И южных звёзд тут ярче свет -
Полнеба Кубы украшает
Зодиакальный Гáла след.
Лишь Ахернáр, так недоступный,
На Кубе в первый день "упал",
Светил, до времени подспýдных,
Я в карауле увидал.
Поднявшись высоко на вышку,
Как будто ближе к звёздам стал,
Меня, давно уж не мальчишку,
С чего-то страх вдруг обуял:
Стою один у бéздны края,
Весь горизóнт у моих ног -
Глядя на звёзды понимаю,
Как этот мир наш одинок.
Источник Жизни во Вселéнной,
Бьёт с Первозданной Внéшней Тьмы,
И столько же стоит извéчный
Вопрос: "Кто и откýда Мы?"
Ответа ж нет о смысле Жизни,
Пока мы заперты внутри -
Вот, только после нашей Тризны,
Мы выйдем за Порог Двери.
И там получим, за Завесой
Ответ про сýщность Бытия,
А до того, под этим прéссом,
Мы - словно мáльчик для битья!
От этих мыслей философских,
Вдруг закружилась голова -
Пришлось сменить мне "установку",
Чтоб не накручивать себя.
Ночь на посту меня взбодрила,
Я любовался красотой,
Судьба мне здесь же, подарила
Возможность встретиться с мечтой!
Вот, звёзд желанная картина!
Я видеть с детства "CRUX" хотел,
И в этом главная причина,
Чтоб плыть за тридевять земель.
Акрýкс, Мимóза - "два алмаза",
Гакрýкс - "мерцающий топаз",
Полида - из разряда "стразов":
Все вместе радуют мой глаз.
Разлился Млечный Путь рекою,
И "омутом под бережком",
"Дыра" зияет пустотою -
Небесным Угольным Мешком.
Над горизонтом лёгкой дымкой,
На час поднявшихся, едва
Заметил я, вздохнув с улыбкой,
Два Магеллáновых Облакá.
Пылает где-то "S DORADO",
Ярчáйшая среди всех звёзд -
Миг обретения так сладок,
Своих былых, недетских грёз!
Под шорох листьев баобáба
Смотрю, дыханье затая,
Над ухом шепчет гóлос слабый:
"Исполнилась мечта твоя".
Ночь продолжалась, удивляла,
Роились мысли в голове:
Как наяву, ты вдруг предстáла,
И я прижал тебя к себé.
В моих мозгах сумбýр и кáша,
Смешалось всё в ночи веснóй,
С тобой Устав я нарушаю,
Ведь на посту, я - Часовóй!
Отвлёкся я на этой вышке,
Пора готовить к сдáче пост,
Вдали шаг караýльных слышу,
И оставляю свой помóст.
Но возвращáясь в караулку,
Я продолжаю, всё витáть,
И отдаётся в мыслях гýлко,
Так, что хочу вовсю кричать:
"О, Нéбо! Чьих ты рук творéнье?
Как можешь ты не восхищать,
И в дýшах вызывать смятенье,
Бросáвших на тебя свой взгляд.
Нет у тебя Конца, Начáла,
Ты Кóсмос - хóлоден, безлик!
Миры рождались, умирáли,
И вéчность, для тебя лишь миг.
Я бездной Неба околдóван -
Апóкриф мой чист, как слеза:
Могу сравнить с Ним сто раз снова,
Твои бездонные глаза!
Пусть в мыслях, но всегда ты рядом,
Я в Небо, как в тебя, смотрю,
И нету лучшей мне награды,
Чем та, что я тебя люблю!"

Апрель 1973. Куба, Нарокко

33. Прощальная

Прощай, Остров, прощай, бригада!
Прощай, сигнальная труба.
Прощай, кубинка дорогая
Вот служба кончилась моя.
Кубинка горько зарыдает
И слёзы покатят из глаз.
Она солдата обнимала
И целовала много раз.
Целуй, кубинка дорогая,
Теперь солдат уже не твой,
Я завтра рано уезжаю
К отцу и матери родной.
Там ждёт меня сестра родная,
Там ждёт меня родной мой дом,
Там ждёт меня девчонка дорогая,
В которую я был влюблён.
Ещё разок прощай, подруга,
Но это уж в последний раз,
Когда приеду, напишу я,
Письмо на родину твою,
И долго-долго буду помнить
Всю службу горькую свою.

Октябрь 1973. Куба, Алькисар

34. Служить в разведке - это круто!

Служить в разведке это круто,
И Куба, предоставила мне шанс -
Ценить здесь каждую минуту,
Слагать о службе песенный романс!
Понятно, что не всё так гладко,
И не одни фанфары нам поют:
Что здесь, на Кубе всегда сладко -
По службе сплошь проблемы достают!
И нам, измотанных учёбой,
Не позабыть занятий ратных груз,
Не просыхающую робу,
Слегка солоноватый пота вкус.
Тяжёлые, как гири, ноги
Тебя не слушаются, не несут -
А по объявленной тревоге,
Уже маячит взводу дальний путь!
Забыв обиды, неприязни,
Ведь на ученьях, все мы друг и брат,
На труд идёшь, как к эшафоту - казни,
Тут важен стопроцентный результат!
И пусть не вводит в заблужденье,
Что служба - рай средь пальмовых дубрав,
Мы на себе до умопомраченья,
Сумели ощутить кубинский нрав!
Терпеть под знойными лучами,
Увидеть здесь, впервые Гáла свет,
Часами мокнуть под дождями,
Встречать закат и провожать рассвет.
Идёшь в дозор ли, ждёшь в засаде,
Ты "молодым", готов тут ко всему:
При промахе, от злого взгляда,
Рад провалиться просто в кутерьму.
Закон здесь жёсткий и суровый:
"Ученье схватывать лишь на лету".
"Середняки" - народ бредовый,
Их методы постичь невмоготу.
Всех истин строже и правдивей
Та, что откроет маленький секрет:
Тех обучальников чванливей,
Глупее - в роте, к сожаленью, нет!
В сердцах, себе дал твёрдо слово:
Когда мне "стариком" придётся стать,
То в разведроте "молодого"
Я ни за что не стану обижать!
С Павленко в ночь, пошёл в разведку,
Я - новичок, а он, считай, что - ас!
Но, как случается нередко,
Он переоценил себя в тот раз.
Ко сну клонился полумесяц,
Как на ладони виден вражий стан,
Старшóй решил покуролесить
И на ходу измыслил новый план:
"Так, действуем поодинóчке -
Удача нам сегодня просто прёт,
Разведаем их огневые точки
И, с БТРа снимем пулемёт!"
На фоне неба - силуэты,
Ближайший к нам застыл, как истукан,
Та цель, важней всего на свете,
К ней напролом, идёт мой атаман.
Пехоту ж провести не просто,
И тут, случиться мог опасный трюк:
Подкрались мы до того места,
Где на посту стоял один урюк.
А службу бдит он очень строго,
Не то, что мы - не пролетит комар!
И сразу, громкий окрик постового:
"Стой - Альто - Атрас! Бой А Диспарáр!"
Напарник мой слетел, как пуля,
Чтоб не попасть в расставленный капкан,
Вслед слышим свист от караула,
И нас укрыл сгустившийся туман.
Неимовéрно было стыдно,
За ту баранку, что мы принесли,
Наш промах стал всем очевидным -
Но, "с честью" еле ноги унесли!
Летело время, мы - мужали,
Дни мельтешили, словно муравьи,
Уже мы "стариками" стали,
И нам про Дембель бают "соловьи!"
Но помню я, ту неудачу,
Случившуюся, будто не со мной -
Чуть поостыл задор ребячий,
Всё чаще брéдит мысль: "Пора домой!"
Свой путь военный и бесценный,
Я чувствовал, как обнажённый нерв,
Всем нам, пришедшим на замену
Бог-Старослужащий был, как пример!
В конце концов, и я стал богом -
Но, как солдат, оглядываюсь вновь,
Чтоб оценить свою дорогу,
Которую прошёл без громких слов!
Всё тело наполняет радость -
Ты смотришь на себя со стороны,
А вот в душе, ростки досады
Пробьются вверх на миг, из глубины.
Вдруг ощутил - над тем солдатом,
Довлеет груз, растраченной мечты:
Так смотрят на тебя ребята,
Уже в ответе, за которых ты!
Их взгляды говорят о многом -
В них восхищенье, зависть, озорство,
В ответ им - напускная строгость,
И, вовсе ты для них не божество!
А время не вернуть ни на минуту,
Но память свою можно освежить,
И я горжусь: "Да парни, круто,
Что выпало в разведке нам служить!"

Июль 1972 - Август 1973. Нарокко

35. Воспоминания о Кубе. (Завтра дембель!!!)

Ну вот, погас последний день
Накрыла землю быстро тень
Почти все спят; мне - не уснуть
О Кубе вспомню что-нибудь.
Как я здесь жил, как здесь служил,
Быть может, что-то я забыл,
Но не забыть мне никогда
Как же ты Куба хороша!
Как с пальмы лист летит долой,
Как снится тебе дом родной.
И, как лежишь, грустя сейчас,
Когда настал прощанья час.
Как, сладкий миг прошедших дней,
Я представляю всё сильней
Бригаду, пальмы, всех друзей
И, как-то на душе теплей.
Пройдя по жизни часть пути,
Захочется вдруг, возвратить
Хотя бы в памяти своей
Всю бесшабашность этих дней.
Тревоги, стрельбы и ученья,
Занятий будничных волненья,
Все марш-броски, что пробежал,
Все ночи, что здесь не доспал.
Тот молодой задор и пыл,
Девчат, которых ты любил,
Всех тех, что ждут сейчас тебя -
Свой дом и милые края.
И снова в памяти моей
Встаёт краса твоих полей,
Твоя прекрасная природа,
Вольнолюбивый нрав народа.
Слышна мелодия гитар
И песня льётся, как нектар.
Не передать словами мне
Всю правду, Куба, о тебе.
Твои безбрежные поля -
Верхом, их не объездил я
И их обширные просторы
Представлю своему я взору.
И, вот вдали видна мне каса,
Средь многочисленных пампасов
Стоит под пальмами одна -
А всюду красная земля.
Вдали на лошади верхом,
Блеща наездным мастерством,
Прикрывши голову сомбреро,
По полю скачет кабальеро.
Возникла сценка по Майн-Риду:
Вот всадник, необычный с виду,
Мчит среди высохшей травы,
Сидя в седле, без головы.
Я в мыслях, вслед за ним скакал,
Каса-дель-Корво всё искал:
В пьянящем утреннем тумане,
Всплывал тот призрак - "мир обмана".
Ты же ликуешь, как и все,
Пробегал ночью по росе,
Отдав все силы без остатка
И, падал замертво в палатке.
Это и было чувство братства:
Наиглавнейшее богатство,
Оно - уравнивало нас,
Светились счастьем пары глаз.
Иным, довольно было яви,
Меня ж фантазии пленяли -
Я находился в двух мирах,
Порой плыл "на семи ветрах".
Когда ты на своей волне,
Все восприятия - сильней,
К названьям чуждым, ты привык,
Как мог, коверкал их язык.
Лишь "Каса-Бланка" слух ласкала,
Всё естество воображало,
Благодарило сплошь судьбу,
Что здесь, на Кубе я служу!
Теперь верней сказать – служил,
Всех этих дней я не забыл.
Чувств тягостных не счесть бывало,
Куда, всё это подевалось?
В раздумье я сейчас один:
Ну, вот и служба позади.
И, в мыслях, я в последний раз
Стою средь выжженных пампас.
А мысль уже несётся дальше -
Передо мной бригада наша,
Её учебные поля -
Там обучали и меня.
Я был "зелёным", "молодым"
На Кубу прибыл рядовым -
И, всем премудростям науки,
Учили нас не ради скуки.
Во всё вникать, на всё взирать,
При том - учиться выживать.
Вид красоты таит опасность,
Июнь всем сразу же внёс ясность:
В пучину ужаса швырнул
Здесь, мой четвёртый караул.
Под утро испытал я стресс -
"Экзамен" принимал "Агнес"!
Ох, напустил в глаза туман,
Вдруг, налетевший ураган!
Дождь, ветер, молнии и гром,
Всё опрокинули вверх дном!
Мой пост ужасный бурелом:
Грибок, сбит пальмовым стволом,
Оцепенел я под грозой,
Дрожащий, мокрый, но - живой!
Шквал обезумевшей природы,
Ужасной, грозной непогоды,
Вмиг натворившей стольких бед,
Здесь буйствует из века в век!
В то первое крещенье "боем"
Привиделись глаза Героев -
Их взгляд, прямой с немым укором,
Здесь павших, под ударом "Флоры",
И им, исполнившим долг свой,
Пришлось уснуть в земле чужой.
Я, будто с ними побывал,
Но участи той избежал!
С едва забрезжившим рассветом,
Утихли буря, гром и ветер -
В том месте, где стоит бригада,
Потоп, разгром и беспорядок!
Тот ураган, как часть пути,
Мы без потерь смогли пройти,
А завтра скажем: "Всё! Шабаш!"
И, станет служба, как мираж.
Да, промелькнуло всё, как тень -
Один тревожный, шумный день!
Служили честно - не кривили,
Всем сердцем Кубу полюбили.
Тревожен нынче путь домой -
Мы тут, как на передовой!
С неделю "Гилда" бушевала -
Моря штормами разрывала.
С чего, вдруг так ожесточён,
Морской владыка Посейдон?
"Не насылай злой ураган -
Дай переплыть нам океан!"
Пришёл с Москвы Приказ МО,
Отправлено домой письмо,
Упали с пальмы все листы -
И всё, считай гражданский ты!
Но, в эту ночь печаль с тоской
Нависли камнем над душой,
И гонят вновь по тем местам,
В которых был на Кубе, сам.
И, вот уже я возле моря,
Мне всё здесь хорошо знакомо.
И нарушает тишину,
Лишь ветер, гонящий волну
И баобабы, молчаливо,
Прикрывшись тенью у залива,
Стоят в безмолвной тишине -
От этого ещё грустнее мне.
Взору предстали вдруг города
В которых, я бывал иногда:
Сан-Себастьян, Ринкон, Мелена -
Как гнала туда нас тревожно сирена.
Помню в Гаване разгрузки - завал!
И вспоминается мне карнавал:
В шумные праздники помню, порой
Мне забывался и дом родной.
Шутка ль, попасть у "божественный рай",
В этот, далёкий тропический край.
В дни нашей службы не было легко,
Да и прощаться теперь, тяжело.
Были весёлые, грустные дни.
Помню я все караулы свои.
Как с автоматом, в ночной тиши
Услышал я жуткий крик Аги!
Пéли цикады тут, песни свои,
В роще летали всю ночь светлячки,
Я там, на пальмах кокосы срывал,
И, ребятишек под утро встречал.
Дом вспоминаю родной, у бугра,
Под накомарником - писк комара,
Как уходила прочь сразу печаль,
Когда я от милой письмо получал,
Как давáл вздрючку мне наш замполит,
Кто, может вспомнит, а кто - промолчит,
Всех, кто колодки, сапáты носили,
С кем довелось тут попить каранилы,
Кто подставлял мне, как другу плечо,
Будь-то "Старик", "Середняк", "Новичок",
Всех сослуживцев и просто друзей,
Тех, с кем служилось мне тут веселей!
Рóтных отмечу за доброе слово:
Польшина вспомню и с ним Бугаёва,
Нам Бузиненко - отец и, как брат,
Я выставляю за службу им "Пять!"
Вспомнить Нарокко: и радость и грусть -
Знай, я с тобою душой остаюсь!
Как же мне жалко - уже никогда,
Я не смогу возвратиться сюда!
И, так, окинув все дни, что здесь жил,
Я не жалел, что на Кубе служил.
(И, при расставании, мне на глаза
Набежала скупая мужская слеза)!

30 октября 1973 г. Нарокко

06s [57]

 

36. Песня Календаря.( Часть II.)

za36

Ходили мы походами
В далекие края,
О службе мне напомнит
Листок календаря.
Учебка моя, первая -
Черниговский Остёр.
Про тот период службы -
Отдельный разговор [58].
Здесь стали мы солдатами
И, вот пришла пора:
Так, из Калининграда мы
Уплыли за моря.
Нас встретила Гавана -
Магнолии цвели,
Когда апрельским утром
На берег мы сошли.
Столица ещё спала –
Был предрассветный час,
И музыка играла,
Как будто, лишь для нас.
Чужими ароматами
Дышали мы в пути,
И восхищались пальмами,
Что всюду здесь росли.
Мы прибыли на службу –
Нам тут – не до красот,
Союза с Кубой дружбе –
Надёжный мы оплот!
В бригаде всех по ротам
Нас сразу развели,
С армейскими заботами
Дни службы потекли.
Мне повезло – разведчик я!
Нас было там полста –
Такие все мы разные,
Теперь – одна семья.
Танкисты, БРДМ-щики,
Мотоциклистов взвод,
Премудрости разведчика
Постигли в краткий срок.
На Алькисарских стрельбищах
Училися стрелять,
В степях под Канделярией
Пришлось повоевать.
Разведка - дело тонкое:
Учились мы не зря
И, как-то на задании
Добыли языка.
Танкист - парнишка щупленький
Держался молодцом,
И в части информации -
Нас ожидал облом.
Допросы проводил нач.раз. –
Танкиста не пробьёшь,
С досады плюнул "батько наш":
- Ну, что с него возьмёшь?
Но пленного в сохранности,
В штаб сдали поутру,
Нам всем – по благодарности,
И смылись по добру.
Не только в Канделярии
Копили опыт свой -
Как, по искусству ратному,
Принять неравный бой.
Так, в Мариэле солнечном,
Учения прошли.
С кубинским гарнизоном -
Взаимосвязь нашли.
Там утопили танк мы свой,
Хоть плавающим был -
От удивленья ротный наш
С гримасою застыл.
Трудились по субботникам.
На Ленинские дни
На пустыре заброшенном
Аллею возвели.
В санчасти полежать пришлось,
Не скрою – там не мёд:
Я двадцать потерял кило!
И ноги чуть унёс.
Всей ротой в караулы мы
Ходили, и не раз.
Всё по Уставу делали,
Чтоб выполнить Приказ.
Мне Первый Пост доверили.
Я Знамя охранял,
И наш комбриг Алексенко
Сам честь мне отдавал.
А как-то в парке, помнится,
Под дождь и ветер в гром,
Спасаясь от ненастья,
Я трясся под грибком.
До нитки я тогда промок,
Но пост свой обошёл,
И вижу: раздавил грибок
Упавшей пальмы ствол.
На отдых в Гуанабо
Комбат нас отправлял,
И довелось увидеть мне
Кубинский Карнавал.
На праздничном том шествии,
Где самба правит бал
Девчонки из "Torreijosa"
Сплясали нам канкан.
Похмельные страдания
Потом терзали нас –
Ликёра, чарки сладкие
Мы пили не таясь.
Губа, моя подружка –
Сидел я в ней не раз.
Всё это – моя служба!
Об этом – мой рассказ!
Нач. раз при представлении
Сверх меры "срок" мне дал:
Майор был так щедр в рвении,
Что я не ожидал.
Кривых изрёк сентенцию:
"День Штурм Казарм Монкад!
Ты ж вспомнил за Фульхенсио -
Три дня губы, солдат!"
А третий случай - золотой.
Я, лишь сказал: "Отбой!"
Ну, а "свисток" представил то,
Как выстрел холостой!
Наряды, будни ратные
Нас к дембелю вели.
Так мы и не заметили,
Как службы дни прошли.
Прощание со Знаменем,
Последний мой Парад,
Чеканил шаг я Дембелем,
Да под Славянки марш!
Вот белый лайнер "Балтика",
Что снился по ночам –
Круиз через Атлантику,
По четырем морям!
Я честно свой исполнил долг,
И вот, мне путь – домой!
Форштевень резал гребни волн,
Всё ближе край родной.
В морозец легче дышится,
Вошли мы в Скагеррак,
И без помех вновь слышится,
Любимый наш "Маяк".
Нас Родина приветила
И, каждый встрече рад.
И во всю глотку крикнул я:
Ну, здравствуй Ленинград!

15 декабря 1973 г. Нарокко - Ворошиловград.
kl s [59]

6 комментариев (Открыт | Закрыть)

6 комментариев На "Захаренко Анатолий. Стихи. (Нарокко, разведрота, 1972-1973)."

#1 Комментарий Автор: Черняев Валерий - 04.05.2016 @ 08:22

Первое стихотворение " я на Кубе служу" у меня до сих пор в дембельской книжке. Только еще есть в конце две дополнительные строчки "... Всего тебе не перечесть но что указано то есть." Не знаю авторские это строчки или нет. За стихи автору огромное спасибо. Очень точно ухвачена суть - "...Приходит почта , слышен свист ..." только кубаш поймет смысл этой строки. Свист - это идет на посадку с Союза самолет ИЛ - 62 М , а значит пришла почта.

#2 Комментарий Автор: Гаврилов Михаил - 04.05.2016 @ 14:01

Привет, Валерий!
А нет ли у тебя в дембельской книжке стихов со строчками:

Вдоль ровных Кубинских дорог,
Где пальмы стоят аккуратно
Мой дом от меня так далёк,
Но снова вернусь я обратно

Прошли – пролетели 2 года,
Хоть было и трудно порой
То палит Кубинское солнце,
То сутками дождь проливной...

#3 Комментарий Автор: Черняев Валерий - 13.05.2016 @ 17:18

Михаил ,привет! Стихов , про которые ты спрашиваешь, у меня нет .Но в дембельской книжке имеются другие стихи о службе на Кубе. Например ".. я на Кубе служу и о доме грущу каждый день о гражданке мечтаю .." ну и так далее на несколько десятков строк.Автора , к сожалению не знаю. Вобщем получается солдатский фольклор. Хотя автор должен быть. Если интересно я могу подборку стихов из ДМБ книжки выложить на станичку.

#4 Комментарий Автор: Гаврилов Михаил - 15.05.2016 @ 19:38

Привет, Валерий!
Извини, что с запозданием отвечаю.
Конечно, выложи подборку стихов на страничку (только уточни, на какую), а можешь разместить и сканы отдельных листов своего блокнота (дембельской книжки), потому что у нас в фото-музее есть такой альбом - [60]
Есть и отдельный альбом - дембельский блокнот - [61] - в любом случае, размещай материал в любой, удобной для тебя форме, а я уж постараюсь эту инфу перенести на сайт.

#5 Комментарий Автор: Горенский Александр - 18.01.2017 @ 15:44

Хорошие стихи, мне очень понравились, молодец Анатолий, огромное спасибо!

#6 Комментарий Автор: Василий - 25.09.2021 @ 10:06

Муче грасиас компанеро!