Ряпенко Алексей Артемович (август 1962 – июль 1964): "Цель №33 уничтожена!"

19.09.2019 Опубликовал: Гаврилов Михаил В разделах: Материалы из книги «Белые пятна Карибского кризиса 1961-1964»

(лайков: 7)

Загрузка...

Напечатать

Из книги "Белые пятна Карибского кризиза, 1961-1964"

На Кубе, 1963 год.
Мои родители – выходцы из многодетных кубанских семей. В 1936 году они завербовались на стройки зарождающегося города-курорта Сочи. А в 1940 году родился я. Вскоре началась война. Отец ушел воевать с фашистами. Все здравницы города Сочи преобразовались в военные госпитали. Матушка работала в одном из них, помогая восстанавливаться раненым бойцам Красной Армии.
Родители уделяли большое внимание моему обучению. Школа была в четырех километрах, приходилось ходить пешком. После седьмого класса я поступил в Ереванскую спецшколу военно-воздушных сил, типа Суворовского училища. Однако в 1955 году ее расформировали, и пришлось доучиваться в Сочи.

От курсанта до офицера наведения

В 1957 году я поступил и в 1960 году окончил с красным дипломом Тамбовское военное авиационное радиотехническое училище.

Курсант ТВАРТУ, Тамбов, 1960 год.
Мне присвоили звание "лейтенант" по специальности "Радиотехнические системы посадки самолетов". Для прохождения службы я выбрал Приволжский военный округ. В те годы руководство страны урезало авиацию, и усиливало зенитно-ракетные войска противовоздушной обороны (ЗРВ ПВО). Меня направили в Куйбышевскую зенитно-ракетную бригаду, в один из дивизионов зенитно-ракетного комплекса (ЗРК) С-75 на должность техника СДЦ (селекция движущихся целей), аппаратная кабина (кабина А).
Дивизион дислоцировался в пятидесяти километрах от штаба бригады. Мы, четыре молодых офицера-холостяка, дети войны, были неприхотливы. Жили в маленькой, отапливаемой углем, комнате: двухъярусные кровати, незатейливый быт, самообслуживание, солдатская столовая, занятия спортом. В подчинении у меня было два оператора. Многие солдаты были старше нас. Все в нашей жизни подчинялось службе, изучению техники, тренировкам, боевому дежурству. Частенько помогали друг другу, выручали в сложных ситуациях. Никакой "дедовщины" тогда не было.
В феврале 1961 года, после собеседования с комбригом, мне предложили должность офицера наведения, кабина управления (кабина У – командный пункт зенитно-ракетного дивизиона). Долго не раздумывал, хотя коллеги по кабине А отговаривали: уж больно хлопотная эта должность. В кабине А – четыре офицера, у каждого – по четыре шкафа, один или два оператора. Задачи – проверка, настройка аппаратуры, а во время боевой работы (БР) – пассивное ожидание. Мне это было скучно. Зато требования к офицеру наведения предъявлялись особые! От его знаний, подготовки операторов ручного сопровождения цели, настройки техники, умения оценить готовность ЗРК зависел конечный успех боевой работы всего дивизиона. Офицер наведения – самая активная единица дивизиона во время БР.
Переучиваться мне пришлось самостоятельно и ускоренно, так как уже в июле предстояли плановые стрельбы на полигоне Капустин Яр. Все было ново и интересно, да и ответственность лежала огромная. Литература к комплексу прилагалась подробная, надо было знать всю технику "до лампы", выучить правила стрельб и тщательно подготовить операторов. Без этого на полигон не допускали. Комиссия из управления бригады проверяла дивизион трижды. Подготовка велась столь интенсивно, что я не покидал расположение части пять месяцев.
Более жесткой проверке по нормативам дивизион подвергся на полигоне. Успешно выдержав экзамен, мы были допущены к стрельбе; мало кому это удавалось с первого раза.
На вооружении бригады стояли ЗРК С-75 модификации "Десна". Стреляли по скоростной малоразмерной мишени ЛА-17. Носителем был бомбардировщик ТУ-4. Сначала проводилось его обнаружение на максимальной дальности и имитация обстрела. Затем самолет уходил на второй круг, набирал высоту и с дальности 100-110 километров и высоты 10-12 километров запускал мишень. Обнаружить ее удавалось на дистанции 50-60 километров – все зависело от офицера наведения.
Наш ЗРК отстрелялся на отлично, первой ракетой сбив цель. По результатам учений меня наградили часами.

Подготовка к загранкомандировке

Примерно раз-два в месяц командир разрешал холостякам выезд в Куйбышев на сутки.
"Искать невест!" - напутствовал он.
До трассы Чапаевск-Куйбышев нас подбрасывали на водовозке, питьевая вода в части была привозной, а дальше – на попутках. Конечно, было приятно побывать в большом городе, отдохнуть от службы и многочасовых тренировок, но невесту искать мне не пришлось. Я еще в школе познакомился с Розой. С тех пор наши отношения развивались и, в апреле 1962 года, мы поженились. Собирались ехать в Сочи в отпуск, но его внезапно отменили.
Меня командировали в город Энгельс, в в/ч 40218 – Гвардейский 534-й (на Кубе – 507-й) зенитный ракетный полк, командир полка – полковник Ю.С. Гусейнов. Полк готовился в загранкомандировку. Куда? Этого никто не знал. Проходило доукомплектование полка лучшими специалистами до штата военного времени.
Меня направили в 4-й зенитно-ракетный дивизион, которым командовал майор И.М. Герченов. Я представился командиру, он меня – офицерам. В кабине У по штату – два офицера. Моим начальником стал капитан Л.Г. Крикливец. На первых же тренировках он и командир дивизиона убедились в моей компетенции, и я занялся кропотливой подготовкой техники и операторов. Расчет операторов ручного сопровождения был укомплектован 10 солдатами, среди них у четверых осенью этого года заканчивался срок службы. Это были опытные, хорошо знающие технику ребята.
Примерно в это время доработали наш ЗРК С-75. Установили автоматизированный прибор пуска (АПП-75), прибор определения высоты (невысокой точности, но позволявший ориентироваться во время БР), и автоматический фотоконтроль – фотоаппарат, фиксирующий на пленку индикаторы офицера наведения с интервалом в две секунды.
Неизвестность нас не страшила; офицерский состав дивизиона был готов отправиться, куда прикажут, но дальнейшие судьбы семей вызывали беспокойство. Они оставались на позиции, жены не могли найти работу, до ближайшего села Ленинское – 2 километра. Передо мной такой проблемы не стояло, я свою жену отправил к родителям еще из Куйбышева, но и тут не все прошло гладко: Розу прописали у родителей в Сочи только через несколько месяцев, после моих неоднократных обращений к командованию.
Несмотря на сложности, мы тщательно готовились к передислокации и службе в новых неизвестных условиях. Работа велась круглосуточно; досконально проверялась техника, проводились бесконечные тренировки по "сколачиванию" расчетов, ведь личный состав дивизиона обновился на сорок процентов.

Эшелон

В середине августа 1962 года нас переодели в форму южных регионов, сформировали воинский эшелон, загрузили технику и отправили в порт Феодосия. Задержек в пути не было. Во время движения пищу готовили наши повара. Добрались мы до пункта назначения за двое суток.
В Феодосии пробыли дней восемь-девять. Нам выдали гражданскую одежду: костюм, плащ, пять рубашек (из них три в клетку), ботинки, туфли, двое брюк и фетровую шляпу. Шляпы предназначались только офицерам. Военную форму уложили в вещевые мешки; при погрузке их почему-то разместили в нижнем трюме. За время пребывания в Феодосии мы с личным составом три раза выезжали на пляж. Также были организованы экскурсии в краеведческий и художественный музеи. Командиры находили способы занять солдат: скучать не приходилось.
Нашим кораблем стал сухогруз-турбоход "Ленинский комсомол". Офицерам, участвующим в погрузке, выдали морские робы. Поразили габариты судна – 170 метров в длину, 6 трюмов в четыре этажа. Твиндек был оборудован деревянными двухъярусными нарами и закрывался люком.
Погрузку и крепление техники осуществляли докеры; мы только подвозили ее и выполняли их указания. На верхней палубе разместили бульдозер, автомашины, подъемные краны и прочую технику невоенного вида. А также соорудили брезентовый бассейн, в котором ночью все попеременно охлаждались. Загрузили и солдатские кровати на весь личный состав. Команда сухогруза была сокращена для возможности разместить в каютах офицеров нашего дивизиона.

Морской переход

28 августа, с наступлением темноты нас подвезли к сухогрузу. Место каждому было определено заранее: личный состав в твиндеке размещался по подразделениям, с рядовыми и сержантами оставались их командиры – младшие офицеры. Все было четко – никакой анархии, жизнь на судне подчинялась строго установленному распорядку.
Офицеров – от капитана и выше – распределили по каютам с экипажем сухогруза. Видимо, офицера наведения оберегали: хоть я был самым молодым, мне досталось место "наверху". Но я бывал и "внизу". Никто не возмущался, особенно после прохождения пролива Гибралтар, когда после вскрытия пакета объявили, что идем на Кубу для "выполнения особо важного правительственного задания". Сообщение было воспринято с энтузиазмом. Замполит, майор Н.Л. Гречаник познакомил личный состав с обстановкой на Кубе. Все мы были полны решимости, оказать помощь Революционной Кубе.
Хоть мне и предоставили место в каюте (верхняя полка) с одним из членов экипажа, туда удавалось добираться, в основном, ночью, да и то не всегда. Часто заступал в наряды – то дежурным по палубе, то ответственным по купанию в бассейне. (Уточняю: солдатам и сержантам организовывали купание в ночное время по 10-15 человек. Каждые сутки забортная вода обновлялась). В дневное время на палубе находилось не более 5 человек, так что офицеры могли искупаться и днем, но особо этим не увлекались.
На палубе установили и замаскировали зенитно-пулеметную установку (ЗПУ-2), штатное оружие дивизиона. Ее расчет находился в полной боевой готовности, и размещался ближе к выходу из твиндека. Офицеры питались в кают-компании экипажа, а солдатам пищу доставляли в твиндек.
Я провел в твиндеке двое суток – подменял одного офицера. Обстановка была доброжелательной: никто не бузил, не возмущался. Проводили шахматно-шашечные турниры, организовали показ фильмов. На палубе над твиндеком расстелили брезент. Мы его периодически окатывали забортной водой из брандспойта, но все равно днем "внизу" стояла такая жара, что там можно было находиться только в трусах. Поролоновые матрасы, которые мы получили в Энгельсе, еще больше добавляли пота. Кстати, они были у всего личного состава и сопровождали нас все два года, а потом мы их передали кубинцам. Нам повезло – весь переход не было шторма, так что прелести укачивания нас не коснулись. Спасала неприхотливость тогдашней послевоенной молодежи, воспитанная готовность к самопожертвованию.
С выходом в Средиземное море начались облеты сухогруза самолетами НАТО. Они были частыми. Самолеты буквально висели над палубой. Поначалу было страшновато: рев турбин, грохот. Они проносились над такелажем судна так низко, что можно было разглядеть летчиков. Так продолжалось весь морской переход.
За несколько дней до прихода на Кубу, в ночное время, один самолет слишком резво закладывал виражи. В итоге, при развороте зацепил плоскостью крыла за воду, потерял управление и упал в океан. Все произошло на наших глазах. Сухогруз включил прожектор, стал сбавлять ход и разворачиваться, начали готовить шлюпки. Мы были готовы оказать помощь, но она не понадобилась: самолет тут же пошел на дно.
Были и забавные моменты: однажды обнаружили на палубе летающих рыбок, а потом наблюдали их полет.

На острове Свободы

13 сентября "Ленинский комсомол" прибыл в порт Сантьяго-де-Куба. Разгрузка проходила быстро. Кубинские докеры работали профессионально: ворочали пусковыми установками и ракетами, как сигарами, одно загляденье!
В ночь мы двинулись в путь. Личный состав перевозили в крытых грузовиках, а технику сопровождали полицейские на "Харлеях". К каждому водителю назначали старшего. Мне досталась пусковая установка (ПУ). Выезжали с наступлением темноты. Передвигались только ночью. Дороги по пути были очень хорошие. Проезжая города, удивлялись толпам кубинцев, которые собирались, несмотря на ночное время. Местные жители нас радостно приветствовали. Думаю, они догадывались о характере груза (ПУ есть ПУ!). Днем мы отдыхали в пальмовой роще, питались сухпайком.
К утру следующего дня, проехав город Банес, прибыли на позицию. Все было необычно – пальмы, огромные манговые деревья, банановая роща, а рядом – бедные кубинские лачуги с земляными полами и крышами из пальмовых листьев. Экзотика! Плюс жара, комары, гнус, высокая влажность. Мы, молодые офицеры и солдаты, эти трудности переносили легко, а вот командир и начальник штаба – уже сложнее.
Зенитно-ракетные войска (ЗРВ) прикрывают объекты или границы. В любом случае, границы их зон поражения перекрываются. По такому принципу строилось и поле ЗРВ над Кубой. В зону ответственности нашего дивизиона входили два порта – Антилья и Никаро.
Трудностей при развертывании комплекса не возникло. Топографическую привязку к местности провели заранее, еще до нашего прибытия. По нормативам комплекс должен быть приведен в боевое положение через 4-5 часов после прибытия на позицию, что и было сделано. Первое включение техники показало, что марш-бросок Энгельс-Банес она выдержала. Провели техническое обслуживание, мелкие недостатки устранили.
Ну а люди, им нет цены! Спали урывками, питались тем, что привезли с собой – сушеными овощами да консервами. Вода была привозной.
В дивизионе служили около 150 солдат и 15 офицеров. Развернули палатки – три для рядовых и сержантов, на 50 человек каждая, и три малые – по 5 человек – для офицеров, а также одну большую – для столовой. Еще установили штабную и караульную палатки. Торопились, так как начинались осенние дожди. Периметр дивизиона огородили двумя рядами колючей проволоки, между которыми были установлены сигнальные осветительные мины. Перед первым рядом проволочного заграждения разложили малозаметные препятствия из колец тонкой стальной проволоки.

А.А. Ряпенко - крайний справа в нижнем ряду. 1962 год.
В сроки, определенные командованием, дивизион был готов к боевому дежурству (БД), что признала полковая комиссия. Высокое напряжение передатчиков станции наведения ракет (его называли просто "высокое") не включалось; работали "на эквивалент", но подъемы по учебным тревогам и тренировки личного состава проводились часто. Техника включалась ежедневно с обязательным проведением контроля функционирования всего комплекса. Регламентные работы и техническое обслуживание техники проводили тщательно, учитывая повышенную влажность и жару. Станция разведки и целеуказания (СРЦ) была в общей сети радиолокационного поля наших войск, и по графику включалась в дежурство.
К дивизиону было придано кубинское подразделение из 10 человек и 3 зенитных пулеметных установок ЗПУ-4. С воинами-кубинцами установились очень теплые отношения. Их командир, сержант Рамон, стал связующим звеном между нами и местной администрацией, а также кубинскими воинскими подразделениями.
Бытовой испанский язык давался мне легко. У нас имелись русско-испанские разговорники, а практические навыки я получал, общаясь с Рамоном. Дважды в неделю за продуктами и хлебом надо было ездить в расположение штаба полка за 180 километров в г. Виктория-де-лас-Тунас.
В кабине У – два офицера, что обеспечивало взаимозаменяемость, поэтому капитан Л.Г. Крикливец иногда разрешал мне выезжать старшим машины. Поездка давала возможность общения с кубинцами, да и сам язык был мне интересен.
Кстати, у нас один солдат уже через месяц стал прилично говорить по-испански, и он помогал командиру дивизиона в общении с кубинцами при решении бытовых и военных вопросов взаимодействия.

Место дислокации дивизиона

Дивизион располагался недалеко от поселка Лос-Анхелес в 10-12 километрах севернее г. Банес. Скорее всего, дивизион стоял, не доезжая до этого поселка, так как по дороге от Банеса к дивизиону попадались отдельно стоящие лачуги. Дорога вела в гору и только на последнем километре переходила в горизонт и проходила под растительностью. Потом резко поворачивала налево к дивизиону. На повороте стояла кубинская лачуга с крышей из пальмовых листьев с земляным полом и ставнями вместо окон. Чуть подальше была еще одна лачуга. В обеих жили семьи бедных кубинцев с малыми голыми детьми. Мы их иногда подкармливали.
С началом развертывания дивизиона возникла необходимость обустройства палаток. Было принято решение засыпать пол песком с берега океана. За песком ездили по проселочным дорогам к океану через поселок Эль-Саладо. Спускались вниз к океану, поворачивали направо и ехали в сторону маяка Лукресиа. Видимо, здесь было удобное место для высадки десанта, так как весь берег был изрыт окопами. Запомнился замшелый камень метровой высоты с надписью на испанском языке. Все не запомнил, но в памяти осталось …octobre 1492... Скорее всего, это было связано с открытием Колумбом в 1492 году Кубы. За километр до маяка находился удобный съезд и широкое пространство с белым коралловым песком. На берегу была достаточно большая горка старых крупных розовых ракушек с отбитыми концами. В 100 метрах была гряда рифов, в которых я после "кризиса" занимался подводной охотой и добыванием ракушек, в основном зубаток. Это и стало постоянным местом отдыха офицеров нашего дивизиона в редкие дни, свободные от выполнения боевых задач.

Усиление напряженности

С начала октября дивизион жил в боевой готовности. Ждали нападения, как воздушного, так и наземного. Вокруг техники СНР вырыли окопы для ее защиты и обороны. Выезжая за песком на берег океана, видели там воинские подразделения кубинцев.
По ночам, кроме караульных постов, назначались пешие патрули. Офицеры всегда были с пистолетами, а при выезде за пределы дивизиона прятали их под рубашками навыпуск.
Участились и боевые тревоги. Цели появлялись, но в зону обнаружения станции наведения ракет (СНР) не входили, "высокое" не включалось. Газеты приходили с опозданием на две недели, информацию до личного состава доводил замполит.
С 25 октября дивизион встал на боевое дежурство с двухсменным режимом по 12 часов. Солдатам выдали оружие. Усилили охрану периметра, особенно со стороны моря, откуда нападение было наиболее вероятным.

4-й зенитно-ракный дивизион 507-го зенитно-ракетного полка 27-й дивизии ПВО. Банес. 26 октября 1962 года.

Погода испортилась. От проливного дождя спасались с помощью плащ-накидок, но и в окопах было много воды. Однако никто не роптал, все стойко несли службу.

Цель №33

В ночь на 27 октября в кабине У дежурил капитан Л.Г. Крикливец, а утром заступил я с новой сменой операторов ручного сопровождения (РС). Их было трое: ефрейторы – Рогачев Юрий, Мизенин Владимир и Веркишанский Юрий. Все были старослужащими, участвующими в стрельбах на полигоне в 1961 году.
Около 10 часов с командного пункта объявили, что в нашем направлении движется американский самолет-разведчик, цель №33. Его сопровождала СРЦ, на запрос "свой-чужой" самолет не отвечал. При подходе цели к зоне обнаружения СНР по команде майора И.М. Герченова: "Включить высокое, обнаружить цель, азимут 130, дальность 110, высота 23", я развернул приемо-передающую кабину (кабину П), включил передатчик, и на своих экранах "азимут – дальность" и "угол места – дальность" сразу же обнаружил цель. Включил автоматический фотоконтроль. Высотомер показывал 23 километра.
Я доложил: "Есть цель. Азимут 128, дальность 107, высота 23".
Отметка была устойчивая, наполненная. Цель шла с параметром 8 километров. Высота полета цели и параметр определили решение командира по методу стрельбы.
На дальности 60 километров я переключил масштаб индикаторов и отдал команду операторам по углу места, дальности и азимуту: "Взять на РС!"
"Есть РС!" – последовал ответ.
Сопровождение устойчивое, аппаратура была настроена отлично, работала четко, сомнений в выполнении боевой задачи не возникало. По моей команде операторы перешли на автоматическое сопровождение (АС). Включил синхронизацию пусковых установок.
Цель вошла в зону пуска. Высота начала немного уменьшаться. Начальник штаба капитан Н.Д. Антонец неоднократно требовал указаний от КП полка. В кабине было жарко, обстановка накалялась. Команд не было.
Майор Герченов: "Что делать? Стрелять?" Автоматический прибор пуска (АПП-75) четко показывал границы зоны поражения.
Цель снизилась до 21 километра и вошла в зону поражения.

Приказ выполнен

По-видимому, поступила команда, и майор Герченов приказал мне: "Цель уничтожить тремя, очередью!" Я перевел все три стрельбовых канала в режим БР и нажал кнопку "Пуск" первого канала. Ракета сошла с пусковой установки (ПУ). После ее захвата лучом СНР я доложил: "Есть захват!" (Все это – стандартные доклады согласно правилам стрельб).
Аппаратура кабины А (координатная, система выработки команд – СВК), сравнивая координаты цели и ракеты, через радиопередатчик команд (РПК) стала передавать команды управления ракетой, сближая ее с целью. Помех не было. Система селекции движущихся целей (СДЦ) не включалась.
Через 6 секунд надо было пускать вторую ракету, но командир сказал: "Оценим результат". Все шло без сбоев, и наверняка цель была поражена.
Пусковая установка возвратилась на угол заряжания. Стартовики под проливным дождем, руководимые старшим лейтенантом П.Ф. Семеновым, подвезли новую ракету и приступили к ее заряжанию.
Первая ракета уже летела 9-10 секунд, когда командир скомандовал: "Вторая, пуск!" Я нажал кнопку "Пуск" второго канала. Ракета сошла с ПУ, все повторилось.
Когда разорвалась первая ракета, на экранах появилось облако, какие-то части отделились. Я доложил: "Первая, подрыв. Цель, встреча. Цель поражена!" Срыва в сопровождении не произошло. Я и операторы продолжали удерживать цель. После подрыва второй ракеты цель начала резко терять высоту, и я доложил: "Вторая, подрыв. Цель уничтожена!"
Сопровождение крупного, резко падающего, обломка продолжилось. Когда цель исчезла с экранов, я доложил: "Азимут 213, дальность 12".
В радиолокационном поле больше целей не было. Майор И.М. Герченов доложил на КП полка об уничтожении цели №33. По громкоговорящей связи объявил всем благодарность, а мне сказал, что я работал спокойно и уверенно. Затем я выключил "высокое", и мы вышли из кабины.
Дождь прекратился. На площадке собрались все офицеры и операторы. Живо обсуждали произошедшее. Командир сказал: "Все молодцы!" Меня подхватили на руки и начали подбрасывать – это было легко, так как я весил всего 56 килограмм. Мои операторы РС отлично отработали и тоже были в центре внимания.

Перечислим поименно

Техника сработала замечательно, а это – огромный труд всего личного состава. Зенитно-ракетный комплекс – оружие коллективное и выполнение конечной цели зависит от профессионализма каждого офицера и солдата, а это были мастера. Я лишь стал последним звеном во всей наработке воинского коллектива дивизиона.
В этой связи с огромной благодарностью хочу вспомнить поименно офицеров дивизиона – ведь они создали его, воспитали достойных рядовых и сержантов. Мы вместе, в дружбе и взаимопомощи, в труднейших условиях выполняли свой долг, помогали кубинскому народу, подтвердив боевые возможности Советского оружия.
Перечислим поименно:
- командир зенитно-ракетного дивизиона – майор Герченов Иван Минович;
- начальник штаба – капитан Антонец Николай Денисович;
- замполит – майор Гречаник Николай Лукич;
- командир 1-й (радиотехнической) батареи – майор Горчаков Василий Федорович;
- начальник 1-го отделения (кабина У) – старший офицер наведения, капитан Крикливец Леонид Григорьевич;
- старший техник 1-го отделения (кабина У) – офицер наведения, лейтенант Ряпенко Алексей Артемович;
- начальник 2-го отделения (кабины А, П) – капитан Воробьев Роберт Константинович;
- старший техник координатной системы (кабина А) – старший лейтенант Писаренко Алексей;
- старший техник СВК (кабина А) – старший лейтенант Долинов Юрий Николаевич;
- старший техник РПК (кабина А) – старший лейтенант Левин Анатолий Дмитриевич;
- старший техник СДЦ (кабина А) – старший лейтенант Подольский Анатолий;
- старший техник (кабина П) – старший лейтенант И.С. Тищенко;
- командир взвода управления (начальник СРЦ П-12) – старший лейтенант В.М. Сопильняк;
- командир стартовой батареи – капитан Ореховский Валентин Владимирович;
- командир 1-го взвода – старший лейтенант Семенов Петр Федорович;
- командир 2-го взвода – старший лейтенант Козлов Алексей Алексеевич;
- командир 3-го взвода – старший лейтенант Кисляков Валентин.

Мир на грани войны

Через полчаса после уничтожения самолета с КП полка поступила команда на обнаружение цели. Цель появилась в радиолокационном поле СРЦ. По команде майора Герченова я включил "высокое" и обнаружил цель на дистанции 70 километров. Отметка была крупной, скорость – 700-800 км/час.
Цель проходила вскользь, но приближалась к зоне поражения. Мелькнула мысль: "Началось!" КП полка дал команду быть готовым к уничтожению, но через некоторое время последовал приказ: "Отставить!"
Как оказалось, это был военно-транспортный самолет ВВС США с солдатами, уничтожение которого привело бы к непредсказуемым последствиям.
Боевое дежурство продолжалось. Настроение – эйфория победы.

Место падения U-2

Во второй половине дня организовали поездку к месту падения самолета-шпиона U-2. В группу вошли: майор Н.Л. Гречаник, капитан М.И. Толоковой из технической службы полка, кто-то еще из нашего дивизиона, сержант Рамон и я. Добирались на артиллерийском тягаче, "штурманом" был кубинец. По прямой от дивизиона примерно 12 километров.
Место падения оцепили кубинские военные. Они были возбуждены, не скрывали радости, обнимали нас. Остатки самолета U-2 лежали на проселочной дороге, на окраине поселка. На обочине находилась кабина, отсеченная от фюзеляжа первой ракетой. Метрах в двухстах лежал сам фюзеляж без левого крыла. Передняя стойка шасси была выпущена. Правое крыло упало прямо на дорожку к аккуратному одноэтажному домику. Разрушений зданий не было. Хвостовое оперение самолета отсутствовало. Видимо, его отсекла вторая ракета, и оно упало в залив. Фонарь кабины был отброшен.
Глядя на пилота (подробности опускаю), у меня возникло чувство жалости. Вроде бы, так и должно быть: "Не суйся!", но… погиб человек; как потом оказалось, отец двух детей. Были ли у него документы, не знаю: всем этим занимались наши особисты и кубинцы. Позже ходила байка, что вечером 27 октября радиостанция "Голос Америки" сообщила об уничтожении самолета, назвав фамилию пилота, состав его семьи, а также фамилии Герченов и Ряпенко. Думаю, что это – вымысел.
Мы были там всего 20-30 минут. Майор Н.Л. Гречаник сделал несколько снимков, но у меня фото нет.
Я долго хранил шильдик от стойки шасси, но потом он затерялся (18 переездов за время дальнейшей службы).

Последствия 27 октября

Прибыла комиссия из штаба полка, опечатали результаты фотоконтроля. Начались беседы с опросами наших действий в кабине У. На протяжении следующей недели в дивизион приезжало несколько комиссий: полковая, штаба дивизии и управления ЗРВ группы. Командир, начальник штаба и я каждый раз давали письменные и устные объяснения по сбитому самолету.
О телеграмме Н.С. Хрущева со словами "Вы поторопились" мы узнали от членов дивизионной комиссии. Они были настроены к нам благожелательно, но опрашивали основательно и сверяли показания. Видимо, выясняли, имелись ли в наших действиях нестыковки или ошибки, но таковых не нашли.

Разрешение кризиса

30 октября нам сообщили, что Н.С. Хрущев и Р. Кеннеди, проявив благоразумие, заключили соглашение: наши баллистические ракеты выводят с острова Свободы взамен на обещание американцев не нападать на Кубу и ряд других уступок. Тут же предупредили о возможных облетах американскими самолетами, как одном из условий этого соглашения.
И действительно, как по расписанию, ежедневно, утром и вечером, в одно и то же время с северо-запада, огибая впереди стоящую сопку, летели американские истребители F-101. Они пикировали на высоте 50-70 метров на позицию дивизиона и, пройдя над нами, разворотом уходили на юго-восток.
В первый раз было не по себе; уж больно это напоминало выход на атаку. Мелькнула мысль о возмездии за сбитый U-2. Нам строжайше запретили включать СНР, да и что мы могли сделать комплексом на такой высоте полета истребителей? Надеялись лишь на благоразумие американцев.
В один из таких налетов расчет ЗПУ кубинцев не выдержал, и обстрелял F-101. Наверное, поражения не было. Сержанта Рамона арестовали, но через 10 дней он вернулся. Вроде, все обошлось.
А потом тревога притупилась, к облетам стали привыкать. Полеты американской авиации продолжались около двух недель, а потом – прекратились. Боевая готовность была снижена до 15 минут.

Месяцы ожидания

Кризис разрешился, но наша дальнейшая судьба оставалась неизвестной. Мы продолжали находиться на Кубе, и никто не знал, сколько месяцев или лет это продлится. Понемногу стали обустраиваться. Вместо палаток установили щитовые домики с металлическими крышами; в жару они накалялись. Поддерживали технику в боеготовности.

Нам сообщили адрес для писем (Москва-400, п/я А-285, Т). Предупредили, что о месте нахождения сообщать нельзя. Первые письма с Родины получили в середине декабря. Это стало радостным и волнующим событием. В дальнейшем почта шла от двух до четырех недель. Жена писала не менее 4 писем в неделю, я их получал пачками. Это было огромной поддержкой; мне завидовали.
В январе 1963 года я был на комсомольской конференции в штабе дивизии (г. Камагуэй), встречались с известным тяжелоатлетом Юрием Власовым. Разрешили выезд личного состава на пляж Гуардалавака. Офицерам жилось посвободнее: иногда мы выезжали в Банес, а чаще на рыбалку к коралловым рифам в районе маяка Кабо Лукреция. Рыбы, лангустов и ракушек в рифах имелось великое множество. Я родился на море, и это была моя стихия. Надевал спортивный костюм, ботинки. В каптерке у старшины обнаружились белые перчатки (два ящика, никто не знал, для чего). Это спасало от ежей и порезов о кораллы. Я снабдил "зубатками" всех офицеров дивизиона; очищали их от наростов окислителем (компонент ракетного топлива).


Кубинцы относились к советским военнослужащим прекрасно. Их революционный пафос напоминал нам ситуацию в России 1917-го года. По крайней мере, тогда нам так казалось. О рождении сына (март 1963) я узнал только через три недели, так редко ходила почта.

На позиции 4-го дивизиона. Банес. Июль 1963
Летом теплоходами отправили в Союз дембелей: некоторые солдаты переслужили пять-шесть месяцев. Осенью им на смену пришло пополнение из Союза.

Актив комсомольских работников дивизии ПВО. Крайний справа в первом ряду - А.А. Ряпенко. Камагуэй. Август 1963 года.
В октябре пережили ураган "Флора". Позиция дивизиона находилась на небольшой возвышенности, а между ней и жилым городком была низина. Она превратилась в бурный водный поток. Технику окружили артиллерийскими тягачами, личный состав – в кабинах СНР и тягачах. Крыши с домиков сорвало, некоторые разрушило. Но паники среди солдат и офицеров не было.

Однажды произошел курьезный случай: дежурный по дивизиону старший лейтенант Алексей Писаренко, настраивая радиостанцию на музыку (для трансляции в дивизионе установили два громкоговорителя), поймал песню "Летите голуби, летите". Ну и включил на полную мощность. А после песни объявили: "Вы слушаете "Голос Америки" из Вашингтона". Что тут началось?! Писаренко отстранили от дежурства и, хоть он и объяснял, что все произошло случайно, ему объявили партийный выговор.

Передача техники и возвращение

В январе 1964 года началось обучение кубинцев с последующей передачей им техники. Стало ясно, что затем нас отправят домой. Радости не было предела: наконец-то обозначилось что-то конкретное!

Мне доверили обучать 7 бойцов-кубинцев для кабины У. К этому времени была получена техническая литература на испанском языке. Пришлось при подготовке держать перед собой два экземпляра и, читая их и сравнивания, обучать кубинцев. В дивизионе имелись и переводчики, но мой расчет быстро начал понимать меня, и мы редко прибегали к их помощи.
Основной упор делался на практическое освоение основ боевой работы, проведение регламентных работ. Обучение проходило по принципу: "Делай, как я!"
Ребята оказались молодыми, грамотными, все из технических учебных заведений. Кубинскому командиру дивизиона, коллеге И.М. Герченова, шел всего 22 год, он имел звание "лейтенант".
Кубинцы очень старались, занимались с нами по 12 часов. Нам нравился их энтузиазм. Своими подопечными я был очень доволен и уверен, что они смогут работать на технике.
В начале июня прошло несколько проверок слаженности работы кубинского дивизиона, его готовности к ведению БР. Комиссия из управления дивизии признала подготовку удовлетворительной. Приступили к передаче техники. Я передавал кабину У офицеру наведения Гилберто.

На дивизион оставляли пять наших советников. Многим, в том числе и мне, предлагали остаться. Однако из наших офицеров, переживших все это, никто не согласился, хотя условия, по советским меркам, были очень даже привлекательными. Всем хотелось домой.
На мое место назначили советника, офицера наведения из другого дивизиона, а меня откомандировали на месяц в дивизион майора П.Я. Мичурина близ города Нуэвитас.
Ну и далее – самое приятное. 27-28 июня, Гавана, комфортный переход через Атлантику на теплоходе "Россия". 13 июля пришли в Ленинград. Торжественной встречи не было. Отвезли в г. Пушкин. Мне выдали проездные к месту отпуска (г. Сочи) и предписание в г. Свердловск за назначением к новому месту службы.
На этом и закончилась моя кубинская эпопея. Сыну был уже год и 4 месяца. Начинался новый этап жизни.

Выписка из личного дела

1. Награжден орденом "Красное Знамя" – за образцовое выполнение специального задания Правительства СССР. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1.10.1963 г.
2. Наградной лист на А.А. Ряпенко, техника-лейтенанта, старшего техника 1-го отделения 1-й батареи в/ч п.п. 92617.
Вывод: "Представляется к ордену "Красное Знамя" "За образцовое выполнение задания в период правительственной командировки, проявленные мужество и стойкость достоин награждения орденом "Красное Знамя".
Командир войсковой части п.п. 92617 полковник Гусейнов, 20 июля 1963 года.
3. В служебной карточке (имеется в личном деле): "За умелые действия во время боевой работы при уничтожении американского самолета-разведчика" – благодарность от командира дивизии ПВО (приказ №029 от 19.11.62 г.)
4. Имеется неподшитое, подписанное командиром в/ч п.п. 92617 полковником Гусейновым (без даты, ноябрь 1962 года, без печати) представление к награждению орденом "Красное Знамя".
Вывод: "За отличные боевые действия в деле уничтожения американского самолета разведчика "У-2", проявленные при этом мужество и стойкость, достоин награждения правительственной наградой – орденом "Красное Знамя".
В дивизионе о награждении солдат и офицеров было объявлено 7 ноября 1963 года, а орден мне вручал командующий Приволжским Военным округом 6 октября 1964 года в городе Куйбышеве. Процедура проходила обыденно: маленький зал, около 20 награждаемых офицеров в повседневной форме и несколько старших офицеров из управления штаба округа. Сослуживцев по Кубе я там не встретил.

Вручение ордена Красное знамя. Октябрь 1964 г.

От 1964-го до наших дней

В июле 1964 года я прибыл в Свердловск за новым назначением в летной, училищной форме, так как за два года на Кубе артиллерийская пришла в негодность. К тому времени зенитно-ракетные войска были уже укомплектованы. На моем месте в Куйбышевском дивизионе, пройдя десятимесячные курсы и получив воинское звание "младший лейтенант", служил мой подчиненный. Мы как-то стали "не при делах".
Смешно, но мне предложили должность техника на какой-то ремонтный завод в 100 километрах от Свердловска. Других вариантов не было. Я сначала согласился, но потом передумал. Возник конфликт с начальником отдела кадров армии ПВО.
Помог полковник Ю.С. Гусейнов, который тоже приехал за назначением, и моя авиационная форма. Вспоминаю этот эпизод с огромной благодарностью. Мне вообще в жизни везло на хороших командиров, сослуживцев и друзей. В итоге, получил назначение по своей первой специальности.
Служил в истребительном авиаполку под Саратовом. Сначала старшим техником, потом начальником радиолокационной системы посадки самолетов. Получалось неплохо.
В 1967 году поступил и в 1972 окончил с золотой медалью Киевское высшее инженерное радиотехническое училище ПВО.

Слушатель КВИРТУ, Киев, 1971 год.
С 1972-го по 1991 годы – служил в военных представительствах Главного ракетно-артиллерийского управления Министерства обороны в городах Горький, Раздан (Армянская ССР), Ленинград – на должностях младшего военпреда, военпреда, начальника военного представительства.
С 1991 года на пенсии. Счастлив в семье. Нашему браку с Розой Гурьевной в 2012 году исполнилось полвека. Она педагог, 25 лет обучала в школе детей математике. Я бесконечно благодарен ей – она прекрасная жена, подруга и мать; всегда с пониманием относилась к специфике моей службы, частым переездам и неустроенности в быту. У нас чудесные дети: сын занимается электронно-вычислительной техникой, дочь – доктор медико-биологических наук, а также – два внука, три внучки, правнук и правнучка.
В 1987 году я был награжден орденом "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" III степени. Также мне вручили Почетный знак "Воин-интернационалист" и Грамоту Верховного Совета СССР. В 2014 году награжден кубинской медалью "Воин-интернационалист" 1 степени.

75 лет, Сочи, 2015 год.
Оглядываясь назад, на события почти пятидесятилетней давности, которые ныне стали историей, могу сказать: мы выполняли свой долг, безоговорочно и до конца. Тогда я не мог знать, что сбитый нами американский самолет будет единственным, что это событие станет переломным шагом в разрешении Карибского кризиса. Просто в те годы мы были воспитаны так, что были готовы погибнуть за Родину, если это потребуется; не только я, но и все наше поколение. Я никогда в жизни не выделял свой поступок как исключительный или героический. Нам удалось сбить американский разведчик благодаря отличной технике и прекрасным специалистам, общей слаженной работе. Но я горд, что принимал в этом непосредственное участие.