Дежинов Вячеслав Иванович (август 1962 – декабрь 1962): "Паникеров среди нас не было!"

08.07.2019 Опубликовал: Гаврилов Михаил В разделах: Материалы из книги «Белые пятна Карибского кризиса 1961-1964»

(лайков: 5)

Загрузка...

Напечатать

Из книги "Белые пятна Карибского кризиза, 1961-1964"

В ракетных войсках

13 октября 1960 года меня призвали в армию. Сначала отправили в Каменск-Уральский, а потом я служил в воинской части 77895 (Капустин Яр, ракетный военный полигон) в сержантской школе. Наш адрес был "Москва, почтовый ящик 400", но я и не знал, что затем он станет "кубинским". После Капустин Яра нас передислоцировали в город Котовск Одесского военного округа, где я получил специальность – механик по электрооборудованию изделия 8К63 (баллистическая ракета средней дальности Р-12).
После Котовска меня перевели в в/ч 32157, в Белокоровичи Житомирской области. Там дислоцировалась техническая батарея ракет Р-12. Я был заместителем командира взвода связи.

Вперед, в неизвестность!

В середине лета 1962 года наш полк под командованием Николая Фокича Бандиловского погрузили в вагоны вместе с ракетными установками, и привезли в порт города Николаева. Там началась погрузка на корабль. Мы работали в военной форме и даже не догадывались, куда нас направляют. Слухи ходили разные: от предстоящих важных учений до переброски на новое место дислокации. Почему по воде? Мы думали, так проще и дешевле. Погрузка проводилась наземными и бортовыми кранами, всего их было одиннадцать штук. В трюмы опустили три стартовых установки и технику обеспечения, а на верхней палубе разместили сельхозтехнику для конспирации.
28 августа сухогруз "Полтава" вышел из Николаева. Весь личный состав дивизиона – примерно 300-350 человек были на борту. В Средиземном море солдат переодели в гражданку и запретили выходить на палубу. Автоматы хранились в специальных ящиках. Бытовые условия морского перехода были таковы: деревянные нары в твиндеке в два яруса, у каждого – поролоновый матрац и подушка. Киноустановка и фильм "Самогонщики". Смотрели каждый день! Кормили нас, как на убой, никто не жаловался. Я был в команде "едунов" (таких оказалось всего несколько человек), а большинство были "блевунами".

На палубу разрешали выходить не больше пяти человек, чтобы подышать, а кому и перекурить. Я попал в команду маляров – красил бортовые краны. На корме из досок был построен сортир, куда по очереди ходили из твиндека. Термосы с едой спускали с палубы. Посуду мыли в твиндеке, а термосы – на палубе.
Офицеров расселили во все мало-мальски благоустроенные места, которые только имелись на сухогрузе. Некоторых распределили в каюты вместе с матросами, а большинство приютила кают-компания, самая большая "цивилизованная" территория на "Полтаве".

Остров Свободы

Уже в Средиземке начались облеты НАТОвских самолетов-разведчиков. Было немного не по себе. А потом установилась жара, и в твиндеке стало душно. Тем не менее, больше, чем по пять человек, на палубу до конца рейса так и не выпускали.
На Кубу мы шли шестнадцать суток. В акватории Гаваны на борт сухогруза с катера, который просигналил прожектором (связь по радио была запрещена), высадился высокий начальник. Лишь много лет спустя я узнал, что это был генерал армии И.А. Плиев, командующий операцией "Анадырь"; вместе с ним находились еще два-три ответственных лица. Плиев провел с личным составом дивизиона инструктаж – предупредил нас о грозящих опасностях. "Полтава" в Гаванский порт не заходила; сухогруз проследовал мимо.

15 сентября мы встали в порту города Мариель. "Полтава" доставила на остров Свободы восемь ракет Р-12. Разгрузка проходила прямо на берег судовыми и наземными гусеничными кранами. Стрела одного гусеничного крана, приподняв компрессор из трюма, перегнулась через борт сухогруза. Реакция кубинцев: "Руссо – фо!" (Показывают большой палец). "Американо – тьфу!" (Плюются). Нас встречали как родных, как очень желанных!

Разгрузка продолжалась трое суток. Первые впечатления от острова Свободы: изумительная красотища! Закаты очень зрелищные.

К месту дислокации

Группу из тринадцати человек, куда входил и я, переодели в кубинскую военную форму, выдали автоматы, посадили в машину, и приказали не говорить ни слова по-русски. Так мы и ехали молча, словно воды в рот набрали.
Наша группа сопровождала ракеты в район Сан-Кристобаль – Санта-Круз.

По дороге, в какой-то маленькой деревушке, ракеты не вписывались в поворот; мешал маленький домик рядом с дорогой. Тогда жильцов оперативно вывели, а домик просто вежливо "подвинули". Я сам не видел, об этом через много лет мне рассказал компаньеро, учившийся в Ростове и сносно говоривший по-русски. Он был среди кубинцев, сопровождавших наш караван.

Все фотографии были сделаны тайком, а пленки я проявлял уже в Союзе. С этим делом тогда было сложно, даже приемник отобрали!
Шесть ракет мы разместили в лесу, и круглосуточно их охраняли. Основной состав дивизиона прибыл только через несколько дней. Кубинцы относились к нам очень радушно и дружелюбно, но в силу приказа, мы отмалчивались и старались не вступать с ними в контакт.
Операцией по охране ракет руководил мой командир, Юрий Васильевич Тамбовцев, лейтенант, 1941 года рождения. Остальные – солдаты: телефонисты и вычислители из ОПД (отдел подготовки данных), элита!

Когда все ракеты распределили по позициям, нас привезли в Сан-Кристобаль на место дислокации нашего полка. По прибытию мы начали рыть ходы и землянки, а также обустраивать быт.

Карибский кризис

Задачу отцы-командиры объяснили нам так: встать на дежурство в защиту острова Свободы! Тут стоит рассказать об изделии 8К63. Изумительно умная, по тем временам, была машина. Автономная система управления. Задавалась программа механическая. Расчеты делал ОПД на арифмометрах "Феликс". Начинялась аппаратурой (два гирогоризонта, один гировертикант, автомат управления дальностью), заправлялась (горючее, окислитель, продукт ОЗО для наддува), наводилась на цель и "Поехали!" Полет стабилизировался по нормали, горизонтали, вращению и рысканию. При большом отклонении от курса срабатывала система АПР (аварийный подрыв). В то время помешать этому изделию выполнить свою задачу было невозможно!

Первые недели проходили в постоянной работе, ведь мы приехали на голую поляну в лесу. Жили в палатках. На земле аэродромные стальные плиты. Эти плиты (примерно 2х0,6 метра) сцеплялись друг с другом и использовались только в жилых палатках. У нас ведь не было никаких капитальных сооружений и специальных дорог – только обычные грунтовые.

Поначалу питались тем, что привезли с собой: сухари и сухой паек. Настроение у всех было приподнятое. Куба начинала нравиться, несмотря на проблемы с акклиматизацией. Всех занимало только одно – быстрее выполнить поставленную задачу. Все были равны, а такого понятия, как "дедовщина", и вовсе не существовало! Наоборот – к молодым относились с вниманием.

В дни усиления кризиса мы замаскировали ракеты (они были не на пусковых установках, а находились рядом с позициями); накрыли их маскировочной сеткой. Проводили учения по отражению атак вероятного противника. Руководил ими начальник штаба дивизиона майор Богнев. Командиром дивизиона был подполковник В.С. Ширшов. Человек строжайший и справедливейший! В ракетные войска не могли попасть трусы или лентяи! Сортировка личного состава проводилась еще в Белокоровичах, так что паникеров среди нас не было!

27 октября нам приказали занять ходы и ждать приказа о дальнейших действиях. Мы были готовы в любой момент смонтировать ракеты и направить их на противника. Готовились отражать атаки с помощью автоматов и ручных пулеметов. Мне пришлось пережить эти дни в старшинской палатке с разрешения командира, так как всю мою "Мадам Сижу" (пятую точку) облепили чирьи. Врачевался сам с помощью зеркала заднего вида. Во время одного из таких сеансов в палатку заглянул подполковник Ширшов: "Вячеслав Иванович! А я всю жизнь считал, что в зеркало смотрятся только лицом!" В те дни обращение друг к другу было только гражданским – по фамилии или имени-отчеству.
Напряжение, безусловно, присутствовало. В начале кризиса мой молодой командир перед строем объявил: "Товарищи! Америка объявила войну Кубе. Если меня убьют, за меня останется старший сержант Дежинов!"
Знали ли мы, что наши позиции фотографировались? Американские самолеты летали над нами, а вот что они делали? Мы об этом не задумывались, а просто готовились к боевым действиям. Когда штатовцы летели на бреющем полете, по ним стреляли кубинские зенитки из нашей охраны; а у нас, кроме автоматов и ручных пулеметов, ничего не было.
Даже во время апогея Карибского кризиса ракеты оставались в горизонтальном положении. В нашем дивизионе боевую часть к ракетам не присоединяли и в вертикальное положение ракеты не поднимали.

Жизнь в палатках

Второго ноября, когда в Гавану прибыл А.И. Микоян (об этом мы узнали позже), напряженность спала. Мы вернулись в палатки. Нас снова переодели в гражданскую одежду, и в ней мы ходили до самой отправки в Союз. Кубинские пулеметы и зенитки, стрелявшие по американским самолетам, увезли. С кубинскими резервистами, мобилизованными в начале кризиса, началось активное общение. Те, кто учились в Союзе, свободно говорили по-русски; а мы по-испански "poco-poco" (совсем чуть-чуть).
Чрезвычайное происшествие за время пребывания на Кубе было только одно. Один рядовой, придя с поста, не разрядил автомат, патрон остался в патроннике. Так этот боец то ли бросил автомат на кровать, то ли сел на него (даже сам и не понял), только раздались два выстрела. Одна пуля вскользь прошла по спине рядового Ивана Леньшина, не задев кость, а вторая прошила мою подушку; наши кровати стояли рядом.
Я в это время (а оставалось минут десять до утреннего подъема) был в туалете, метров за пятьдесят от палатки. Поскольку я был старшиной, то всегда вставал раньше, а потом поднимал личный состав. Леньшина отвезли в наш госпиталь в Пинар, а я отметил внеочередной день рождения.

Все участие моего дивизиона в операции "Анадырь" наши армейские поэты описали в поэме "Слово о полку Николая Фокича". У меня был один экземпляр, но, к сожалению, кто-то его "зачитал". Если до вас дойдет эта поэма, очень хотелось бы заполучить копию. Что лично я могу сказать о Бандиловском? Мы – фигуры разной величины! Я – сержант, а он – полковник, командир полка! Всегда строен, интеллигент высшей пробы! Ближе знакомы не были. Николай Фокич ведь командовал стрельбами ракет с ядерным зарядом из-под Воркуты по Новоземельскому полигону в 1961 году. Я встречался в Капустине Яре с рядовыми, принимавшими участие в этом мероприятии.

Кубинский колорит

Случаев нападения "контрас" на нашу территорию не было. За все время пребывания на Кубе нам разрешили написать всего одно письмо на Родину без обратного адреса, но и оно до моих родителей не дошло.
Из кубинских военных мы общались с окружавшей нас охраной. Они обижались на нас: "Из-за вас и нас заставляют чаще чистить оружие, чистить автомобильные двигатели".
Контакты с кубинскими мучачами были только глазами. Еще Плиев в своем инструктаже на "Полтаве" предупредил об опасностях, с которыми мы столкнемся: ядовитые растения и деревья, а также красавицы, в основном, работающие таксистками – бывшие работницы публичных домов. Этих работниц в одной Гаване до революции насчитывалось не меньше пяти тысяч. Так что "фоки-фоки" за "синко песо" (заняться любовью за пять песо) было абсолютно некогда. А креолки и мулатки – очень красивы и соблазнительны.

Зато была возможность поесть экзотических фруктов от пуза! Аява, лимоны росли рядом в лесу, а бананы и прочее привозили на машине. С гражданскими мы общались мало: поездки в город за продуктами, в селах просили "агва фриа", угощали и "майоко-майоко". "Сербесо" и "Колу" покупали в Сан-Кристобале, Санта-Крузе и Гаване.

Со спиртным ситуация была такова: давали два-три раза несколько песо; мы покупали, в основном, в аптеках спирт. Он назывался Alcosan, бутылка стоила 1 песо 10 сентаво. Но никто не напивался вдрызг! Потом деньги давать перестали. Тогда мы стали менять кусок хозяйственного мыла на бутылку Alcosan у кубинских солдат или в соседней деревушке через речку (там стояло несколько домиков).

Кстати, эта речушка местами была глубокой; мы прыгали в воду даже с деревьев. Зато набегов на кубашские плантации мы не совершали, это было недопустимо для солдат советского воспитания!
Однажды в Гаване зампотех и я зашли в какое-то кафе, сели за столик, попросили дос муча глэс (два больших стакана) и бутылку "Колы". Открыли консервы, поставили на стол принесенную с собой бутылку Alcosan. За нами пристально наблюдала официантка, а я – за ней. Какие были у нее глаза, когда мой напарник налил в стакан пойло пополам с Колой, словами передать трудно: округлились и такой испуг в них! А когда мы выпили, у нее глаза вообще чуть на лоб не вылезли!

Возвращение домой

В ноябре поступил приказ: отправляться в Союз. Сборы в дорогу проходили в обычном режиме. Автомобили и пулеметы мы сдали кубинцам, автоматов оставили пятнадцать штук.
На обратном пути тоже случилась история. Забуксовал тягач трейлера с пусковым столом после ливня на проселочной дороге. Тогда к нему прицепили ракетный тягач. Водитель ракетного тягача резко рванул и потащил тягач трейлера, а платформа с грузом осталась на месте – срезало соединительный стержень (шкворень) диаметром 120-160 миллиметров.
Кубинцы встречали нас с восторгом и радостью, а провожали с сожалением и грустью.
Основной состав нашего полка отправили в Гавану, и затем погрузили на гражданский теплоход "Россия". А мы прожили в Мариеле еще дней пятнадцать.




Общались с населением, ездили на пляж, вылавливали караколы, а затем делали из них сувениры. Еще нас пригласили на встречу в кубинскую школу. Там мне запомнилась свобода перемещения учеников по классу: кто-то открыл окно и сел за другую парту, кто-то вышел-зашел; не так, как в Союзе! Мы гуляли по Мариелю, даже пили пиво. Можно сказать, это был своего рода отпуск.

Возвращались на сухогрузе "Курчатов" с ракетными установками и наземной техникой. Нас было опять тринадцать человек с автоматами. 26-27 декабря 1962 года мы прибыли в Калининград. Там нас опять перегрузили в вагоны (телятники), офицеров – в обычные пассажирские, а ракеты везли на платформах.
Новый 1963 год встретили в пути с десятью литрами спирта. Спирт добыл рядовой Пимкин Володя, стащил канистрочку из санитарной машины (молодец!). Но никаких ЧП не случилось. Даже командиру налили половину котелка. Дислоцировались в запасной недостроенный комплекс в глубине Житомирского леса.

Cлужба в Cоюзе

Наш полк перевели в лес после предательства Пеньковского, который показал американцам места дислокаций ракетных баз. Там мы и дослуживали 1963 год. Командир дивизиона организовал строительную бригаду из старших сержантов в помощь стройбатовцам.

Я демобилизовался 7 октября 1963 года, не дослужил до трех лет пяти дней.
До Киева доехали все вместе. На вокзале в ресторане хорошо отметили "дембель". В результате, попали в комендатуру. Нас подержали для порядка, а потом говорят: "А-а, кубинцы! Ну, тогда идите!" Приехал в Феодосию к родителям.

Послесловие

Разговоров, где был и что делал, не было. Мы давали подписку на двадцать пять лет о неразглашении. Так я и жил с "темным пятном в биографии", но в 1992 году мой товарищ, тоже служивший на Кубе в то время, Олег Борисович Ряднов добился в военкомате удостоверения "Участник боевых действий". Мне такой же документ со всеми льготами выдали в апреле 1996 года. А вот тем участникам операции "Анадырь", которые обращались в военкомат позже, отвечали: "Мы вас туда не посылали, и боевых действий там не было!" Обидно!