Гришкин Константин (осень 1966 - осень 1968): "Судьба преподнесла мне роскошный подарок!"

13.10.2016 Опубликовал: Гаврилов Михаил В разделах: Материалы из двухтомника 'Тайны «Лурдес» 1964-2001'

(лайков: 3)

Загрузка...

Напечатать

С Лиговки ― в Сертоловскую учебку

Родился и вырос я на Лиговском проспекте в Ленинграде. Лиговка конца 50-х ― особое место: вокзалы, барахолки, кладбища, голубятни, шпана, гоп-стоп. Поэтому, когда пришла повестка из военкомата, родители очень обрадовались. А я был совершенно спокоен: после Лиговки и ШРМ (школы рабочей молодежи) нечего бояться!
Очнулся в Сертолово-2. Учебка, присяга, и пошло-поехало. Иной раз стоял в строю и думал: "Сейчас разбегусь и головой об стенку!" Зима, мороз, а надо бежать на зарядку. Подошел к старшине: "Живот болит". Тот: "В машину!" Приехали в госпиталь, дали тупое лезвие: через час – аппендицита нет!
Понемногу все пришло в норму. Попал во взвод ротных пулеметчиков. Командир взвода Борис Зворыкин ― интеллигентнейший человек, тоже ленинградец ― как-то спросил меня: "Нет ли у тебя желания, Константин, послужить в жарком и влажном климате? Нужны три кадра. Вьетнам или Куба". Я, не раздумывая, согласился.
Но была одна заковырка. Незадолго до этого разговора, то ли в увольнении, то ли в самоволке, был я на суде своей родной мамочки. Приговор ― десять лет. Сейчас это называется "бизнесом", а раньше ― "хищение государственной собственности". Конечно, я знал, что придется писать автобиографию, заполнять анкеты, а если вскроется судимость, прощай заморское путешествие! Но, как говорили в учебке: "Дальше Кандалакши не пошлют!" Терять мне было нечего, и про суд я ничего не написал. Зворыкин просил: пока никому ни слова, а жизнь шла своим чередом.

Около половины бойцов нашей роты были ленинградцами. Мы часто ездили на Кировский завод. Однажды отправились в составе взвода на целый день, предварительно получив продукты. Была там избушка с кухней, а готовить надо самим по очереди. Но что могли сделать пацаны? Навыков-то никаких! Подошла и моя очередь готовить. Я растопил печку, принес воды, закурил и уселся на ступеньках: что делать дальше? А неподалеку стоял двухэтажный барак. Я разглядел натянутую веревку с каким-то бельем, приободрился и пошел. Оказалось, женская общага ВОХРа! Я к ним: "Девушки, милые, выручайте!" Девчонки оказались деревенские: хорошенькие, добрые и стеснительные. Мигом сделали вкуснейший обед ― продукты-то хорошие! И меня многому научили. Накрыли на стол. Пацаны, когда пришли, были в шоке! Конечно, не поверили мне, да я и раскололся быстро. С тех пор желающих готовить обед всегда было предостаточно!
Десять месяцев учебы подошли к концу. Экзамены, первые лычки, стажировка. Попутно собеседования, медкомиссия. Я насчет матери молчал, как партизан. И вот поступила команда: "Вперед!" Старшина-сверхсрочник повез нас, троих бойцов, на пересылку. Сели в электричку, приехали на Финляндский вокзал. И тут Его Величество Случай: я столкнулся лоб в лоб со своими родными ― тетей с мужем! Успел сказать про "жаркий влажный" и что обязательно напишу, а в ответ получил четвертной билет с пожеланиями. Двадцать пять рублей исчезли в ближайшем магазине.
Счастливые, мы прибыли в город Пушкин. Напоследок старшина притащил мне роскошный по тем временам чемодан. Он мне впоследствии послужил пропуском в мир "стариков". (Градация в те времена была такая: первый год службы ― салага, второй ― молодой, а третий ― старик.)
Пару дней мы провели на пересылке. Переодели нас в гражданку, а военную форму мы сдали. Свои документы я увидел лишь через двадцать месяцев. Кстати, в комсомольском билете взносы были со штампом ЦК комсомола.
И рано утром на погрузку! Впереди Прекрасная Неизвестность! С начала службы прошел один год и один месяц.

Морской переход

23 октября 1966 года я ступил на борт теплохода "Мария Ульянова". Судно поразило своими размерами, запутанными коридорами, удобной четырехместной каютой. На полу, между прочим, никто не спал; я заходил к соседям, у них то же самое. Утренних перекличек или проверок не помню, все распоряжения объявляли по радио. Когда пригласили в ресторан, у каждого оказалось свое место. Кормили после учебки ― просто объедение! Крутили и кино в большом салоне.

Все свободное время я проводил на палубе, ведь проплывали мимо чужих берегов! Всю жизнь нам твердили, что "граница на замке", а оказалось, замок-то был для нас, родимых! Чтобы нос не совали, не сравнивали достижения социализма с проклятым капитализмом.
Ощущение новизны не покидало двадцать четыре часа в сутки. В безделье прошло два дня, а на третье утро ко мне подошел мой закадычный друг Виктор Васильев, тоже ротный пулеметчик, и предложил поработать в кладовой кают-компании. Работа до обеда ― хоть какое-то развлечение. Оказалось, я не зря согласился. Кладовщик ― старый морской волк ― рассказывал очень много и интересно, а женский персонал окружил вниманием. С выходом в океан начало штормить. Как говорили моряки: "Бортовая качка ― еще ерунда, а вот килевая!" В ресторане ― тишина, едоков по пальцам пересчитать. Скатерти мокрые, чтобы тарелки держались. И интересно, и страшно смотреть в иллюминатор, когда корабль заваливается на борт. А как представишь, какая глубина под тобой, остатки волос становятся дыбом!
Бескрайние просторы океана навевали мысли о том, какая большая наша планета. Прошла неделя, вторая, а на горизонте ― пустота. Если вдали показывался какой-нибудь корабль, все собирались и гадали, откуда он и чей. Но на карте флажок приближался к Гаване!
Наступил праздник 7 Ноября. Провели общее собрание, капитан всех поздравил, особо отличившимся солдатам вручили грамоты. А нам в продуктовой кладовой накрыли стол, наговорили много хороших слов. На прощание мы с Виктором выпросили бутылку денатурата. Благополучно распили ее, и больше ничего не помню.
По рассказам очевидцев, Виктора сняли с мачты, а я пытался вытащить хозяйку кают-компании через окно. Пока я работал в кладовой, мы познакомились и даже прониклись дружескими чувствами. Женщина была красива и фигуриста! Но как только мы оставались вдвоем, сразу кто-то начинал барабанить в дверь. Чтоб у нее все сложилось в жизни хорошо!

Гавана, Мариель, Торренс

Рано утром вошли в Гавану. Все походило на какой-то фильм, и я, словно со стороны, наблюдал за происходящим. Все было какое-то не наше, ненастоящее. Сразу удивил гнилостно-сладкий запах, а на воде ― мусор, остатки овощей и фруктов. Из громкоговорителя неслось: "Aquí, aquí! Prensa Latina! Cuba territorio libre de América! Venceremos! (Здесь, здесь! "Пренса Латина"! Куба ― свободная территория Америки! Мы победим!)" На всю жизнь врезалось в память!
Посадка на "Захары" (так у нас называли "ЗИЛ-157" или "ЗИЛ-164"), и незабываемая поездка по Гаване! Привезли в бухту Мариель. Покормили. Завели в большой ангар, где на полу лежали куски поролона; все и рухнули спать. Когда проснулись, перепугались: какие-то пузыри на коже, и все тело чешется. Провели там три дня, но чем занимались, не помню.
А потом меня, Виктора Васильева и Валю Подберезина (все ротные пулеметчики) посадили в машину и отвезли в родную "двадцатку" ― отдельный двадцатый батальон в Торренсе. Провели короткий инструктаж и показали дорогу в роту. Мы отошли от штаба, а навстречу ― офицер в летней шляпе. Мы, как положено, за пять шагов перешли на строевой, отдали честь. Немного отошли, обернулись, а офицер стоит в изумлении и крутит пальцем около виска!

Первая ночь в батальоне

Я пришел в расположение, представился старшине. Рота в наряде, делать нечего. Ужин прошел, накомарник дадут только завтра. Кинотеатр находился через стадион, и старшина мне говорит: "Иди, фильм смотри!"
В кинотеатре я примостился на краешек. Через пять минут получил тычок в спину: мол, проваливай с чужого места. Остаток фильма провел, стоя у стенки. Вернулся в казарму, поговорил с дневальным. Койки сержантов располагались у окна, я укрылся с головой простынкой и попытался заснуть.
И тут началось! Что-то довольно увесистое начало на меня падать и шустро по мне бегать. Откинул простыню и побежал к дневальному. Тот рассмеялся и сказал: "Ничего страшного. Это тараканы, привыкай". Только потом я узнал, что старшина с каптером ловили этих тварей и через окно бросали на меня!
Я снова лег, попытался заснуть. Тут кто-то толкнул меня в бок и приказал: "Иди за нами". Я встал, а рядом ― человека три. "Ну, ― думаю, ― бить будут". Мы с ними отошли метров на сорок от казармы; дальше начались джунгли. Я увидел одинокое дерево, а под ним ― верстак, сверху голая лампочка еле светит. Меня окружили человек пять. На столе стояла железная кружка, мне налили и говорят: "Пей!"
Я выпил через силу. Оказался спирт ― непривычный мне напиток. Закуска слабая ― хлеб, лук, сахар. Только я отдышался, налили вторую. Выпил! Тут раздался свист, шум, все разбежались. Я остался один, да еще и лампочка погасла. Быстро опьянев, уже перестал что-либо соображать. Куда идти? Непонятно. Сел на верстак, да и заснул. Вот так прошла моя первая ночь в батальоне!
Позже я узнал, что таким образом поступали со всеми новенькими сержантами: проверка, как себя поведет человек. И многое после такой проверки становилось ясно!

Начало службы в Торренсе

Утром проснулся от похлопывания по плечу. Старшина протянул холодную бутылку кока-колы и сказал: "Хватит валять дурака, пора работать!" До чего же было вкусно!
Я побрился, привел себя в порядок. Вернулась рота из караула, и передо мной предстало мое пулеметное отделение. "Боже мой!" ― подумалось мне. Состав такой: два старика (таджик и туркмен) и два молодых (один ― белорус, другой ― из Пскова). Старики по-восточному молчаливые, хитроватые, работу в упор не видят, но подготовлены во всех отношениях отлично. Проблем по службе с ними не было. Парень из Пскова ― с большими амбициями, готов спорить по любому поводу. Белорус, Петр Зеленя, здоровый, но увалень, и с головой не все в порядке. Вот с ним мне пришлось мучиться всю службу!

Подъехали офицеры, я представился командиру роты. Затем построили роту, и представили меня. Странное зрелище я увидел ― после учебки это была чистая "махновщина". Сержанты ― нормального роста, а потом ― резко вниз. Позже я разобрался, в чем тут дело. Командиру части в Союзе приходит разнарядка: требуется столько-то бойцов таких-то специальностей. Как всегда, лучших из лучших. Но кто же их отдаст? Вот и уезжали на Кубу те, кто не нужен по разным причинам.
Первые недели службы были очень трудными. Масса новых обязанностей, впечатлений. Шло налаживание отношений с сержантами, офицерами. А старшина! А старослужащие! Приходилось крутиться, как угрю на сковородке. Комроты сразу обозначил свою позицию: "Мне от тебя требуются две вещи. Первое ― отличная сдача проверок и зачетов. Второе ― никаких пьянок и самоволок. И чтобы до обеда тебя с отделением не было видно и слышно!"
Куда деваться? Тут настало время старичков, их советов. И вот мы впятером ("Оружие на плечо! Колонной по двое!") тихо удалились с территории батальона. За автопарком находилась манговая роща: на деревьях и на земле лежало много плодов любой спелости. Расчистили землю, легли. Старички ― в самоволку, а я стал читать молодым учебную литературу. Но хватило ненадолго! Бойцы не хотели учиться, все больше смотрели по сторонам: не мелькнет ли где-нибудь мучача?
На следующий день перебрались за кладбище. Было оно чистеньким, ухоженным, никто его не охранял. Там учеба шла лучше.
Ближе к обеду возвращались старички-самоходы. Как дела? Все удачно, на вечер выпивка есть. Спирт был дешевым и вонючим, но шел на ура. И строем, с осознанием честно выполненного долга, отделение возвращалось в расположение роты. А после обеда было личное время.

Выезд в Гавану

Через пару недель прошел слушок, что в воскресенье мы едем в Гавану. Комроты собрал офицеров, сержантов и начался разбор: у кого какие косяки. Провинившихся безжалостно вычеркнул. Это было самое верное средство для поддержания дисциплины!
Утро воскресного дня. Построение. Начштаба и комбат выступили перед строем. Суть речей: "Водку не пить! С бабами никаких телесных контактов не иметь: иначе свои яйца в руках на Родину повезете!"
Кстати, ни одного случая заражения венерическими заболеваниями при мне у наших солдат не было. Ходила байка, якобы Фидель приказал, что за каждого зараженного ― расстрел. Еще говорили, что уголовный кодекс кубинцев состоял из семи статей, и все ― расстрельные, за контрреволюционную деятельность. Даже анекдот такой ходил: Встречаются особисты ― наши и кубинские. Кубаши: "Как дела?" Наши: "Собираем улики". Кубинцы: "А мы своих уже расстреляли!" ― это, если ловили самоходчиков и скупщиков.
Итак, рота, по машинам! "Захары" ― бортовые, видимость ― прекрасная. Прикол того времени: если проезжали мимо кубинцев, один из наших кричал: "Хау ду ю ду, бездельники!" Кубинцы радовались, а мы еще пуще заливались! Но и кубинки в долгу не оставались. Типичный жест –―хватает себя за юбку в районе промежности и как будто кидает тебе в машину! Лови и радуйся!
Около одиннадцати утра привезли к Капитолию и объявили свободное время. В семь часов вечера ― сбор на том же месте. Кто с кем ― никого не интересует; и я, само собой, пошел со своими стариками. У них были деньги и знание местности.

До двенадцати надо было обязательно выпить, потому что дешевле. До часу дня сто грамм стоили 80 сентаво, а после часа ― 1 песо 20 сентаво. Потом шли продавать "товар". Ну а далее ― секс. Мучачей легкого поведения в то время называли "Красными Шапочками". Причем после акта бойцу наливали сто грамм. А все удовольствие стоило 3 песо. Кстати, этих Красных Шапочек частенько увозили на машинах, человек по двести, на грузовиках в места весьма отдаленные. Например, на остров Пинос. Сам видел!

Итак, один бар, второй. В третьем сели за столик, а рядом ― женщина очень приличного вида, с ребенком, едят мороженое. И тут один из моих товарищей громко так предлагает соседке: "Сеньорита, фоки-фоки, синко песо, уно раз! (Целомудренный перевод: „Займемся любовью? Один раз ― 5 песо!“)" Для меня это стало шоком. Я же только что из Союза, не готов даже слышать такие речи. Уши сделались у меня большими-большими и красными, как у рака. Чувствую, скандала не избежать! А женщина расхохоталась в ответ и показала на лестницу: вам, ребята, туда за этим. А мне, я даже не понял, то ли не хочется, то ли не можется...
Поднялись мы наверх. Обстановка очень скромная: кушетка, ширма, табуретка с тазиком, кувшин с водой и столик с бутылкой "Бакарди". Ну, кто первый? Я в отказ. У меня мало принципов, но такого секса мне не надо. Мои орлы остались, а я спустился вниз, заказал целый стакан рома и выпил под аплодисменты!
Потом долго шатались по Старой Гаване. Пацаны старались затолкать меня в комнатушки с Красными Шапочками, но внутри у меня уже как-то перегорело, да и стеснительно было! Все-таки хотелось какой-то романтики. Вечером, усталые и довольные, собрались у машины. Опоздавших не было: все знали, что общество не простит. А рассказы! Только и слышно было потом, как почти все затрахали своих подруг до смерти, а те потом, несчастные, за ними бежали и умоляли остаться навсегда!
От обилия впечатлений и выпитого долго не мог заснуть. Так состоялась моя первая поездка в Гавану.

Впечатления первого года

Забор-колючка в один ряд, а вдоль нее с нашей стороны вырыты окопы по всем правилам ― туда даже шли ходы сообщения. У каждой роты –―свой участок, каждый окоп был закреплен индивидуально. Там поддерживались чистота и порядок, да и тренировались мы часто. А по большим праздникам выставлялось боевое охранение. Как и везде в армии, считалось, что враг обязательно нападет во время выходных! А еще эти окопы были очень удобны для самоволок.
Рядом не было никаких частей, кроме бригады. Ходил слушок, что есть еще польский артполк. Офицеры на ночь уезжали в свою Деревню, никто из солдат там не бывал. Все умещалось вокруг футбольного поля. Автописта (мы и слова такого не знали) была сельской, плохо асфальтированной дорогой. Ее делали при нас, а потом долго на ней учили сержантов водить БТРы.
Все виллы стояли заброшенными, мы ходили туда за фруктами. Авокадо мажешь на хлеб, соль ― вкусно! От здания батальонной губы перпендикулярно за проволоку, метров на 500–700, находились три-четыре приличных домика с хорошими садами и огородами. Но мы внутрь не заходили.
Туалет на стороне губы кубинцы делали с песнями месяца четыре, но работал он отлично! Комбату такая медлительность не понравилась, поэтому туалет с другой стороны футбольного поля делали два наших взвода ― быстро, без песен. Но в дальнейшем там были проблемы с водой, поэтому и запах стоял соответствующий.

Отношения между призывами

Все солдаты, прибывшие на остров Свободы, уже отслужили на Родине по году. На Кубе они были салагами, хотя формально считались молодыми.
В наше время все было сделано грамотно: дембеля и новенькие не встречались ни при каких обстоятельствах! Это позволяло командованию поднимать дисциплину с каждым новым пополнением. А рассказы, как было раньше, так и оставались рассказами. Я убедился на личном опыте: первый год службы резко отличался от второго. Если мои старики еще могли дать пинка молодому открыто, прилюдно, то на втором году ничего подобного не было.
На словах прессовали постоянно. Но опять же, если молодой боец выполнял нормативы, все схватывал на лету, не ныл о трудностях ― какие к нему были вопросы? Никаких! Все прекрасно понимали, что молодому ― вся тяжелая и грязная работа, дальние посты в карауле, а молодому сержанту ― бегать разводящим. Но никакого издевательства типа постирать, поднести или принести, отобрать еду ― не было! В столовой ― никакой дележки, ничего не отнимали; все понимали, что молодым надо работать. А старики всегда найдут покушать. Какого-нибудь мордобития не помню за всю службу! Делай свое дело и не жди благодарности!

И никаких переводов из призыва в призыв не было. День приказа отмечали в узком, дружеском кругу. А за сто дней до приказа после отбоя ставили молодого на табурет и он кричал: "День прошел!" И вся рота отвечала: "Ну и х… с ним!"
Молодым практически ничего не запрещалось. Пить ― пожалуйста, только не попадаться. Если подведешь ― по мордасам. В самоволку ― ради бога. Где-то прочитал, что только старики могли носить полотенце на бедрах. Ерунда какая-то! А ходьба в полотенцах была и при нас, и до нас. Кстати, привычка спать голышом осталась у меня на всю жизнь!

Самоходы

Самоходы везде одинаковы: вещмешок за спину ― и вперед. В наших спальнях имелись маленькие каптерки, где хранили одежду, обувь и другую амуницию, предназначенную для учений и тревог. Там, в вещмешках, у каждого был свой НЗ (в том числе и кока-кола).
Нам каждые четыре месяца выдавали новый комплект одежды. Двое брюк, три рубахи, трусы, носки и майки, поэтому на продажу хватало. Да еще и в магазине можно прикупить; а хочешь, так хоть койку бери за четыре ножки ― возьмут! Ходок только должен был предупредить дежурного по роте ― и в путь.
Однажды я стоял дежурным по роте. Двое вечером ушли, а утром их нет. Офицеры приехали, а двух бойцов не хватает! Началась легкая паника, а после обеда прибежал кубинец и сообщил: "Двое ваших валяются в канаве". Ну, послали туда БТР, и в роту привезли пьяных в стельку самоходчиков.
К вечеру эти кексы были на губе. Они еще легко отделались ― трое суток, а мне ротный тоже объявил трое суток, а потом еще комбат пять добавил! Сел я в батальонную тюрьму на недельку, а тут еще комбриг добавил десять дней! И повезли меня в бригаду.
Просидел я там семь суток, а тут ― большой переполох ― сам Рауль Кастро решил посетить бригадную губу. Нас, человек десять, во дворике построили. Рауль взглянул на меня и говорит начальству: "Да у вас здесь свои бородачи появились!" Я же не брился все эти дни: неделю в батальоне, неделю в бригаде ― вот и зарос! Комбриг в ярости, дал мне еще пять суток. Но сидел я нормально: сигаретами и едой меня не обижали, а иногда и наливали!
Комбриг стал давить на комбата, а тот ― на ротного: мол, пишите бумагу: если Гришкин в наряде опять что-нибудь напортачит, будете нести персональную ответственность! Но кто ж такую бумагу подпишет? Поэтому оставшиеся полгода в наряд меня не ставили, но назначили старшим за помойку.

На помойке

Это была блатная должность. Когда наша рота заступала в наряд, то и главный за помойку (сопровождающий) назначался из наших, а водитель ― из хозвзвода. Я шел к водителю "Захара", и мы вместе ехали на батальонную помойку. По обе стороны футбольного поля, на задворках пехотных рот, стояли бетонные кубики для мусора и хлама. Это "богатство" губари грузили нам в кузов; а перед этим все дружбаны несли товар на продажу, а заодно заказывали, что кому купить. Потом мы заезжали на кухню, цепляли сзади большую телегу с пищевыми отходами ― и вперед на свалку, километров десять. Направление, к сожалению, не могу указать: все как в тумане.
На свалке имелся свой старший ― кубаш. У него были твердые цены: пустая банка из-под селедки ― 5 песо и т.п. Он на свалке, как наш комбат в "двадцатке", являлся непререкаемым авторитетом, отвечал за дисциплину и порядок.
Мы с ним садились, чуть выпивали и решали вопросы. Я отдавал все, что привез; и заказывал, что мне надо. Халявные деньги (за банки из-под селедки) мы потом делили с водителем пополам, а так у каждого был свой товар на продажу. Одежду, консервы и твердокопченую колбасу забирал старший и сразу отдавал деньги. А мы покупали в основном алкоголь; на свалке был богатый выбор спиртного.
Мусор разгружали кубинцы. Пищевые отходы (почему-то всегда было много хлеба) забирали на корм свиньям. Контроля за мусорной машиной практически не было, все знали правила игры. Мы с водителем тряпки особо не прятали: положишь под сиденье машины ― и все. Но все-таки ухо надо было держать востро!

В порт за продовольствием

Дежурную роту во главе с сержантом выделяли в помощь начпроду: что-то погрузить, покараулить или присмотреть. Иногда посылали в порт за продовольствием. Сначала для этих дел назначали любого сержанта, но затем мы смекнули: ведь это же почти увольнение! Машина бортовая чистая, непомоечная! А начпрод ― приятная женщина, с ней всегда можно было договориться. Куда-то заехать? Без проблем! Что-то купить? Да нет вопросов!
Как оформлялось это дело, не знаю, просто садились ― и вперед! При погрузке я часто испытывал неудобство перед кубинскими солдатами. Склады рядом, наши и кубинские машины стояли борт в борт. Мы таскали к себе мясные туши, а они ― ящики с костями, где мяса чуть-чуть.
Одно время нам выдавали папиросы "Казбек" в больших пачках, еле в карман помещались. Так, бывало, угостишь кубинцев, а они удивляются и радуются, как дети! Мы всегда расставались друзьями!
Обычно в порт уезжали на целый день, а по возвращении нас кормили обедом и ужином сразу. На месте перебивались бананами и кока-колой. Один раз разгружали муку: на эстакаде принимали мешки и укладывали их в машины. А на судно нас не пускали. Двух-трех человек могли отпустить на час в город. Желающих было предостаточно, чтобы навестить Красную Шапочку и выпить свои сто граммов!

Основы службы в батальоне

Первый год на Кубе нам жилось вольно. Считалось естественным вечерком сходить в магазин, чтобы купить себе колбасы. Деньги у солдат никто не считал.
"Колокольня" (так мы называли магазин, где продавали кока-колу) располагалась напротив столовой. Первый мой заход туда был с двумя стариками, мы взяли ящик на троих. Я им говорю: "Вы, что, обалдели?" А они отвечают: "Это еще что! Мало будет!" А уже под каждым кустом или пальмой кучками сидят-лежат земляки-сослуживцы с ящиками! Выпил я тогда три бутылки, больше не влезло, а эти кексы – одну за другой, так ящик и прикончили. Я просто выпал в осадок! Но со временем догнал их в употреблении, а может, и перегнал. Второй ящик брали в казарму: считалось нормой, когда в вещмешке лежит две-три бутылочки. Потом это и вовсе стало наркотиком, если день-два пропустишь, ходишь как дурак, все чего-то не хватает. Весь фокус заключался в том, что сходишь, отольешь, два раза икнешь и… готов пить дальше! Бутылка стоила 5 центов, ящик ― 1 песо 20 сентаво. Старики на ужин практически не ходили. Собирались компашками да пили спирт с колой. В магазине брали колбаски, шпроты и перец фаршированный, в столовой ― пару луковиц, чесночину. В хорошей компании ― и пир горой!
В кинотеатре у каждого было свое место; даже если нет владельца, никто не сядет. А когда дембеля уходили, шло перераспределение.
Санчасть в батальоне, конечно, имелась. Случались и болезни, но я не припомню ничего серьезного. Самая распространенная хворь ― "потница", красные пятна на коже под мышками и между ног. Две недели мазали хлоркой, а через пятнадцать дней она сама проходила! Про гепатит не знали и не слышали. В Союз при мне никого не отправляли. Если что-то тяжелое, везли в госпиталь в Гавану.
Зато с Зеленей из моего отделения забавная история случилась. Вырезали солдату аппендицит, так он вбил себе в голову, что под это дело можно комиссоваться! Как выписали из больницы, начал бегать вокруг стадиона в самую жару, после обеда! Батальон с интересом наблюдал за этим действом. Через неделю увезли Петра в психушку. Через две вернулся, да еще с деньгами! Оказывается (вот подлец!), он делал дурачкам из газеты шапочки на голову, а когда спрос упал, начал их делать из цветной бумаги! В итоге был признан совершенно здоровым!
Самыми опасными считались профессии водителя и повара. Первые кандидаты в дисбат. Водители толкали налево бензин (он был в большой цене), а повара ― тушенку. Эти отчаянные ребята могли продать кубинцам много и сразу, но при залете и схлопотать немало!
Об одежде. У каждого были: пальто или плащ (в зависимости от времени прибытия на Кубу), костюм выходной, приличная рубашка, двое летних повседневных брюк, четыре простых рубашки, майки, трусы, носки. Еще два голубых берета. Как при известной аккуратности, учитывая, что вторую половину дня ходили в полотенцах, плюс на учениях носили форму, можно за четыре месяца это все износить? Конечно, старую одежду надо сдавать старшине на тряпки, но все вопросы с ним тоже можно решить!
Насчет обуви. В парадную форму входили штиблеты фирмы "Восход" или "Скороход"; по тем временам это было довольно круто! Стоили они около тридцати рублей. А для повседневной ходьбы ― две пары сандалет. В них мы ходили круглый год! Главное, когда землю отбиваешь, смотреть за каблуком, чтобы не улетел! Были еще высокие армейские ботинки на шнуровке. Колодки деревянные ― сколько сам сделаешь! Пятнистый маскировочный комбинезон ― на мелкие учения, а на большие выдавали кубинскую форму.
Воду питьевую привозили. Во дворе стоял бак, обшитый деревом. Заливали туда воду, кидали большие куски льда ― и все. В душе вода была постоянно, без перебоев. Туалет, душевые и постирушку сбоку построили сразу, и жизнь стала комфортнее! А в старый туалет при сильном ветре ходить было небезопасно.

Разведстанция и Косыгин

Была разведстанция, но я ее помню плохо. Знаю, что каждое утро приезжала смена на автобусе ― 20–30 офицеров. Каждый знал два-три языка. Но они ни с кем не общались. Только однажды я разговорился в магазине с одним из них. Тот признался, что за четыре месяца они зарабатывают на "Волгу". Приезжали большие люди: Председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин, маршал авиации Е.Я. Савицкий. Никого на разведстанцию не пустили!
Я был дежурным по роте, когда приехал Косыгин. Весь батальон к чертовой матери загнали в джунгли. И вот Косыгин со своей свитой входит в роту. Я: "Смирно!" Отрапортовал, и мы с ним прошли в спальню, а вся кодла замерла и не двигается. А мы идем дальше. Потом уже он удивился, а я объяснил: "Надо сказать „Вольно“". И тут у него отвалился каблук!!! А старшина все помещения закрыл. Я штык-ножом сломал замок в бытовке, и Косыгин сам прибил каблук, хотя желающие помочь между собой чуть не подрались.
Зашел разговор о непереносимой кубинской жаре.
Косыгин: Надо что-то делать.
Начальство: Кондиционеры уже куплены, завтра установим.
Мы до конца службы этого так и не дождались.

Библиотека

В батальоне все знали, что наши казармы ― бывшая колония для малолеток. В закромах библиотеки валялось множество сильно потрепанных детских книжек на испанском языке. Книги лежали в подсобке навалом ― и выкидывались по мере сил.
Библиотека! Если бы ее не было, служба тянулась бы дольше и намного скучнее.

Подбор книг там был очень приличный, а главное ― толстые ежемесячные журналы. С одним из них произошла интересная история.
Я заступил дежурным по роте, а вся рота ― в карауле. В казарме тишина. Дневальный, мой Зеленя, стоял на тумбочке, а я прилег на койку почитать. И вдруг в спальню врывается взбешенный командир роты. Подбежал ко мне, вырвал журнал и разорвал на части! Оказывается, Зеленя куда-то ушел, а я лежу… В общем, ротного понять можно. Ситуация ерундовая, с одной стороны, а с другой ― как посмотреть?
Журнал-то был юбилейный: то ли ко дню рождения В.И. Ленина, то ли к Октябрьской революции. А коль так, вопрос уже политический! Когда я объяснил ротному, что мне надо будет сдавать журнал в библиотеку и указать причину, почему он разорван, у офицера чуть не случился инфаркт!
Во-первых, библиотекарша ― жена замполита бригады, а журнал ― юбилейный. Во-вторых, у ротного и без этого случая были проблемы. До Кубы он служил в ГДР и там проявил принципиальность: довел до суда какого-то самовольщика. А у солдатика оказалась волосатая рука где-то наверху: сам-то он сел, но и ротному поставили крест на карьере. Ему было под сорок лет, а все капитан!
Молодому поколению трудно представить всю серьезность ситуации. А тогда раздуть из мухи такого слона можно было! Ведь любимые слова капитана: "Мы находимся в самой пасти капиталистической Америки!" И вдруг его собственная голова оказалась в этой пасти!
Честно, мне стало жаль ротного. Напротив койки был вход в маленькую каптерку. Я достал заначку и кока-колу из вещмешка, налил и разбавил. Ротный машинально выпил. Через пару минут пришел в себя и спросил: "Ну и что можно сделать?" Конечно, я не стал торговаться. Пообещал, что с библиотекой сам разберусь. А Зеленя так и не появился на тумбочке!
С тех пор с капитаном отношения были ровные: ни поблажек, ни придирок; только в конце службы он обнял меня и от души поблагодарил!
К большому сожалению, забыл имя нашей библиотекарши. Но отлично помню, что она была красивой, умной и интеллигентной. И фигуристой!!! Я ее обожал! Бросишь исподтишка взгляд в вырез кофточки ― это такой кайф! Библиотекарше я сказал, что журнал украли, вины с себя не снимаю и готов отработать в личное время: выполнить любую грязную работу. Так я стал ее первым помощником, почти доверенным лицом. В дальнейшем познакомился с ее мужем, но об этом позже. Так что библиотеке я обязан всем!

Че Гевара

А еще я был штатным стрелком из ротного пулемета с крыши клуба! По праздникам на стадионе разыгрывалось целое представление. Приезжало множество гостей: наши из бригады, из посольства, жены и дети офицеров, кубинцы. Сначала проходил небольшой парад, потом одна рота выступала с оружейными приемами, а другая ― изображала нападение на лагерь наших войск. Мое отделение принимало в этом представлении активное участие: строчили холостыми, создавали шумовые эффекты. Взрыв-пакеты гремят, дети визжат... Ну чем не праздник?!
Потом развлекаловка ― бег в мешках, всякие эстафеты, а напоследок самое интересное ― конкурсы: Кто больше всех выпьет кока-колы? Кто быстрее очистит пять апельсинов ложкой? Кто быстрее перегрызет буханку хлеба? Завершал это действие праздничный обед!
Где-то в марте или апреле 1967 года на крышу клуба поднялась группа кубинских военных. Поздоровались с нами, посмеялись, пожали руки. А наш офицер потом сказал, что среди этих кубинцев был легендарный Че! Я его не узнал, хоть его портреты были на каждом шагу. А потом, когда уже вернулся с Кубы, выяснил, что в это время Че находился в Боливии. Так что наш офицер то ли обознался, то ли пошутил. Но если это была шутка, то очень злая!
А Че для меня в то время был настоящим героем! Ведь начало 60-х в СССР было временем надежд и романтизма. Во-первых, Юрий Гагарин, первый полет в космос. А во-вторых, Фидель и Рауль Кастро, а также Че Гевара. Только и разговоров было, что о кубинской революции. Ее лидеры, такие молодые и красивые, на фоне наших вождей казались героями в высоких шнурованных ботинках и в беретах! И еще они были с бородами, с сигарами и быстро стали любимцами всей страны!
Я помню, как Фидель приезжал в Питер. В 1963 году я работал на заводе, на Московском проспекте. С утра нас вывели на улицу, раздали плакаты, транспаранты и цветы, и мы три часа ждали. Между фонарями натянули канаты, поставили милиционеров через каждые 3–5 метров. Кортеж с Фиделем Кастро промчался под громкие крики "Ура!!!" Тогда я и мечтать не мог, что скоро увижу своих кумиров!
Когда я чудом оказался на Кубе, от Че уже целый год не было известий. Первый вопрос нашим командирам: "Где Че?" Шепотом, таинственно ответили, что, где он, неизвестно, поднимает народ на борьбу против американского империализма!
А в октябре 1967 пришло трагическое известие: Че убит в Боливии. Что тут началось! В воздух поднялась вся авиация. Стреляло все, что могло стрелять. К вечеру пошли трассирующие, все небо было расписано следами! В стране объявили траур. Одно из выражений Че: "Устроим Америке тысячу Вьетнамов!" Таких плакатов в Гаване было великое множество!

Самоволка-2

Настоящий самовольщик ― человек, уходящий за проволоку ночью, в темноту и неизвестность! Рискующий своей жизнью и здоровьем. Продать что-то в увольнении, на пляже, на работе в порту ― дело обычное, я бы сказал, рутинное. Ночью же все по-другому. Больше опасности и риска. Глубокие и заброшенные колодцы, заросшие кустарником; особисты ― и наши, и кубинцы. А случись в это время проверка или тревога?
В роте этим занимались 3–5 человек. Уважаемые люди, у них всегда имелись деньги и выпивка, всегда можно было попросить что-нибудь купить или продать. Основной товар ― одежда, обувь. Что-то можно было прикупить и в магазине, никто не считал, сколько ты тратишь и как часто туда ходишь.
"Самоход" должен был поставить в известность дежурного по роте, чтобы тот по возможности прикрыл. С нашей стороны никаких патрулей не было, тем более офицерских облав. Все неприятности исходили от кубинцев. Вот они занимались этим серьезно! И наказание для скупщиков было нешуточным. Девушек к забору никто не приводил, а чтобы в казарму ― просто немыслимо! Сам я за проволоку ночью не ходил, нужды не было, да и не слышал, чтобы кто-то из сержантов этим занимался. При мне, слава богу, особисты никого не поймали. Самоходы "горели" сами по пьянке или если ночью случалась тревога или проверка.
Зато помню самоволку на БТРе. Рота находилась на стрельбах в Алькисаре уже вторые сутки, когда меня вызвал ротный и сказал: "Съездишь и привезешь обед. Вечером рота уедет, а ты останешься до завтра на ночные стрельбы". Ну, я смотался в батальон за обедом, заодно взял хозяйственного мыла и пару флаконов одеколона. Добрались до Алькисара. Вечером рота уехала. Начало темнеть.
Мы медленно проехали на БТРе мимо кубинского КПП, тем ребятам было по барабану. Очутились на разбитом шоссе. Карты нет, куда ехать ― не ясно. Тут кто-то предложил: "А давай налево!" Нас было шестеро вместе с водителем, радовались, как дети: свобода, приключения!
На БТРе установлены три станковых пулемета, поэтому вид очень грозный. Когда проезжали маленькие деревушки, там сразу гасили свет, и наступала тишина... Наконец мы въехали в небольшой городок и нашли там бар. Бармен, увидев нас, пришел в ужас! Такого на его памяти не было! Шестеро в непонятной форме (пятнистые комбинезоны), весьма небритые, заказали по стакану рома каждому, залпом выпили, а потом вывалили на стойку бара мыло и одеколон. Да еще и потребовали девушек!
Потихоньку стал собираться народ, появилось несколько активистов в форме. Я понял, что пора смываться, пока дело не дошло до полиции. А мои разгулялись не на шутку! В одном углу уже кто-то кого-то тискал, в другом ― разговор на повышенных тонах... Ну, я быстро решил дела с барменом, и мы полезли в машину! Развернулись, снесли при этом какой-то забор, сзади загремели какие-то железные бочки, и, под аплодисменты двигатель взревел ― мы поехали.
Только покинули городок, обернулись, а сзади машина с проблесковыми маячками! Я скомандовал: "Ходу!" Оторвались, но проскочили наш поворот. Пока разворачивались, машина поравнялась с нами. Оказалась "техничкой". Кубинец что-то нам сказал, а в ответ ― мат-перемат! На том и разъехались. На КПП вышел кубаш, попросил продать патронов. Мы с ним выпили, он сбегал куда-то за спиртом, подошли его знакомые. В общем, пьянка была до утра, ночь дружбы народов с песнями и танцами! Потом отсыпались, пока не приехала рота на ночные стрельбы.

Ассорти

Посылок не было, поэтому в письмах присылали дешевенькие часы. В фотобумаге вырезали отверстие по форме, сверху и снизу по открытке, и в конверт. Друг, который служил в ГДР, присылал мне жевательную резинку, я ему ― сигареты. Цензуры на письма в наше время не было. Мне ли не знать? У меня мать сидела в тюрьме; так я ей письма слал на адрес: Коми АССР, п/я такой-то. И все доходило ― и мне, и ей.
По табачному довольствию. В первый год выдавали сигареты без фильтра овальные: "Памир", "Южные", "Прима", "Аврора", а также папиросы "Беломорканал", "Казбек" и "Рыбацкие". Часто они были паршивого качества ― видимо, избавлялись от складских запасов.
На второй год мы перешли на кубинские марки. Мне запомнился "Лигерос". Выдавали сразу на месяц по 18 пачек, а кто не курил ― получал килограмм сахара-рафинада. Как правило, сахар не брали, а сигареты отдавали друзьям или сержантам. У меня всю службу в отделении были двое некурящих, поэтому курева всегда хватало!
По поводу трагических и бытовых случаев. Например, наши киномеханики брали фильмы с судов, находящихся в Гаванском порту. Надо было показать фильм и быстро отвезти обратно. Превысили скорость, не обратили внимания на кубинский патруль, в результате ― очередь из автомата, водитель и механик ранены. А батальон потом смотрел по очереди "Шестое июля" и "Ленин в Октябре", пока страсти не утихли! Или самоходчик провалится ночью в колодец, или на учениях ночью какая-нибудь техника придавит бедолагу. Но смертельных случаев я не припомню!
Поездки на пляж ничем особым не запомнились. Длинная дорога, а там ― покупались, послонялись по пляжу, еще покупались. Помню девушек с татуировками, обычно на ноге, "5 песо", "10 песо", и наши солдатские обсуждения, стоит та или иная мучача указанной суммы!
Когда возвращались в "двадцатку", на повороте с автописты был указатель "Эль-Чико". Кстати, охраны никакой! Практически дорогу в батальон охранял единственный часовой в автопарке! Кубашей ходило не очень много. Два года нас, заступающих в караул, учили кричать: "Альто абой асер фуэрго! Альто кьен ба!" А я еще тогда обратил внимание, что кубинцы не понимают, пожимают плечами. Думал, произношение плохое, а оказалось, что мы кричим не то! Надо так: "Альто! Кьен ба? Альто! Аэрофуэго! (Стой! Кто идет? Стой! Стреляю в воздух!)"

Замполиты роты…

Везет мне на замполитов! Человек я несерьезный и неблагонадежный, но отношения с политруками складывались, как ни странно, очень хорошо! Замполит нашей роты оказался ленинградцем. Мало того, в доме, где я жил на Лиговке, он встречался с женщиной. Так что наши отношения сразу стали дружескими, благо, нашлось немало общих тем и интересов.
Любил он застолье, хорошую компанию, приятную беседу. Человеком был достаточно либеральным, в службе не слишком усердствовал. Иначе говоря, действовал по принципу "живи и давай жить другим!". К концу службы у меня накопилась достаточно крупная сумма кубинских псов, а два дембельских чемодана уже были укомплектованы. Что делать с остальными деньгами?
И тут замполит предложил такой вариант. Служить ему еще год, он берет мои деньги, обменивает их на чеки "Внешпосылторга" и перед дембелем отдает мне. Так и получилось. А в то время тверже чеков валюты в Союзе не было! В магазинах, где их отоваривали, продавали очень редкие и дефицитные вещи. Существовал и черный рынок, где чеки шли один к десяти, и это была божеская цена. В Ленинграде такой магазин располагался на последнем этаже ДЛТ, и пускали туда только по предъявлению этих чеков.
Где замполит брал чеки? Зарплата офицеров складывалась следующим образом: оклад в Союзе в рублях, оклад на Кубе в песо и продовольственный паек на каждого члена семьи. Паек можно было брать псами. Ну, а псы в бухгалтерии обменять или на рубли, или на чеки "Внешпосылторга". Так что, перед баркой я зашил эти чеки себе в трусы и не снимал до самого дома!
А дембельские чемоданы собирались всю службу: один ― под сувениры и сигареты, второй ― для тряпок, купленных в магазине или в Гаване. Мне помогла "родная" помойка: благодаря ей желающих что-то сделать для меня было достаточно! А просто сидя в курилке, денег не накопишь! У меня был принцип: "Хочешь заработать 3 пса, легко потрать 2!"

Обычно солдаты держали лишь несколько купюр в кармане, в основном на кока-колу; а остальные деньги отдавали каптеру: он вел черную кассу. Был у него и небольшой железный ящик, где деньги хранились. Вроде надежно! Так было и до нас, и у нас почти два года. Но где-то за месяц до дембеля, когда рота находилась в наряде, кто-то выбил окно и ящик ― тю-тю. Шума было много, рота взбунтовалась! Дошло до бригады, даже из посольства приехали. Составили списки, у кого сколько было. Договорились, что если не найдут воров, деньги вышлют на Родину. Шлют до сих пор!
Мне повезло, что деньги были у замполита, а в сейфе только на дембельский аккорд. А у ребят дембель был сильно испорчен! Молодежь, как могла, помогла! Честь им и хвала!

...батальона

С замполитом батальона тоже сложились хорошие отношения. Его любимая фишка: "Константин, выше голову, смотри мне честно в глаза!" Да сколько угодно, мне скрывать нечего! Был он ответственным за проведение торжественных мероприятий по случаю праздников. Разрабатывал сценарии, и всегда ему хотелось сделать что-нибудь оригинальное, а так как я часто попадался на глаза в штабе, то замполит батальона спрашивал у меня, что бы еще придумать.
А я там бывал, потому что писал ротное расписание и носил его на подпись в штаб.

...бригады

Газеты я читал постоянно, интересовался международной жизнью. На одной лекции мы разговорились с замполитом бригады о положении в Индонезии. Подполковник был очень удивлен, что простой сержант разбирается в сложных делах далекого островного государства! На этой почве мы прониклись взаимной симпатией.

Потом случилась история с библиотекой, где заведовала его жена, и все как-то закрутилось-завертелось. К тому времени я уже прилично говорил по-испански, знал Гавану, да и вообще был шустрым малым.

Сначала ездил с библиотекаршей в Гавану, в посольство, на склады, на наши корабли. Женщина она обаятельная, общительная и контактная, договаривалась обо всем ― о книгах, бумаге, клее и краске. Потом с семьей замполита ездил на пляж, на рыбалку и за ракушками на сувениры.
Запомнилась первая поездка. Хотя ластами и маской я пользовался неоднократно еще в Союзе, тут пришлось обвязываться веревкой: на другом конце ― пика и резиновая камера от колеса (в ней делали дно из фанеры, получалось что-то вроде лодки).
Поплыл я вперед ― красота необыкновенная, вода чистейшая! Стали попадаться ракушки, я клал их в камеру. Увлекся, оглянулся на берег, а машина наша ― размером со спичечный коробок. Тут подо мной мелькнула какая-то тень. У страха глаза велики: может, барракуда? Я срочно к берегу, а коралловые рифы не дают плыть напрямую. На сушу выбрался уже без сил, да еще пришлось идти по зарослям с километр, и вдобавок получил втык от замполита.
Мне больше нравилось ловить лангустов; приемы ловли я подсмотрел у кубинцев. Надо было тихо плыть вдоль рифа, а на руки заранее надеть перчатки. И как только увидишь, что торчат усы, хватать их, ногами упираясь в риф, и аккуратненько тянуть, чтобы не отломать.

Замполит оказался очень азартным человеком ― из воды не вытащить! Его страсть доставила мне много приятных воспоминаний!

О бригаде

Батальон входил в бригаду. Контактов с бригадными у нас почти не было, а поездок и тем более. Изредка приезжала их сборная по футболу или волейболу. Считалось, что в батальоне служить лучше, так как там меньше людей и более комфортные условия: капитальные казармы, столовая, бассейн, клуб, магазин, караулка.
Бассейн был сделан еще при "старом режиме", и это было сразу заметно. Пользовались им крайне редко: за всю мою службу всего 3–4 раза, да и то вода была грязновата. При мне никаких переводов бойцов из батальона в бригаду не было. По численности: полторы тысячи человек находились в бригаде, около 600 ― в батальоне, да еще на антенну выезжало спецов 20–30. На политзанятиях часто повторяли: "Вас здесь всего две тысячи".
Бригадное начальство часто посещало батальон. Совещания, совместные с кубинским руководством, посольские... Клуб располагал к этому ― хороший подъезд, легко охранять.
Запомнился комбриг Серых с протезом на правой руке, он здоровался левой. Люди не ожидали, и начиналась суетливая чехарда с протягиванием рук.
В бригаде я был всего два раза: сначала на губе, а потом перед отправкой на дембель. Проводы были в батальоне, а потом посадили в "Захары" и повезли в бригаду. Там на плацу опять устроили полный шмон.

На дембель

Домой я вез сигареты, две бутылки "Бакарди" и спички. При шмонах отбирали фотопленки, фривольные картинки (сейчас это карточки для детского сада), кубинскую форму... В общем, все, что не понравится проверяющему!
Да, пару взрыв-пакетов я все-таки провез ― детства еще много было! Всю одежду купил в нашем магазине, среди них были и вещи из соцлагеря, по тем временам очень хорошего качества. Никаких джинсов нигде нельзя было купить. А презервативы?! Да их просто не было! Секс был безопасный!

Путь домой

Дорога из бригады в порт прошла в молчании. Все глядели по сторонам, предчувствуя скорое расставание с Кубой. Молчал и я, думая, что все: больше этих мест мне не увидеть! Закончился интереснейший период в моей жизни!
Потом мы погрузились на теплоход "Феликс Дзержинский". Это был второй корабль, уходящий на родину. Первая барка ушла два месяца назад, а последняя отправлялась только через три месяца. Да, да, такая разница! В это время как раз сократили срок службы с трех до двух лет, поэтому все пошло наперекосяк. Из-за места на барку многие вели отчаянную борьбу, в которой не гнушались даже откровенной подлянки. Никто не хотел переслуживать. Например, мне за хорошую стрельбу объявили благодарность и предоставили отпуск в дом отдыха в Варадеро. Комроты сказал: "Или отпуск и третья барка, или без отпуска на второй". Я и решил: к черту Варадеро! А на первую шансов не было.

В общем, на первой домой отчалила "золотая молодежь", на второй ― нормальные ребята, а на третью оставили самовольщиков и пьяниц. То были отчаянные орлы! Их всех собрали и перевели в Алькисар, чтобы не общались с вновь прибывающими солдатами, не портили дисциплину в батальоне.
Каюта нам досталась приличная; мы побросали вещи и вышли на палубу. Стояло 20 июня 1968 года. Гудок теплохода я встретил на корме, с грустью прощаясь и с Гаваной, и с Островом. Бросил в воду оставшиеся монеты с надеждой когда-нибудь вернуться.
И начался морской путь домой. Запомнилась стоянка в Гибралтаре! Почти двое суток мы были на приколе. Рядом стоял английский авианосец, большие куски борта распахнуты, и матросский кубрик прямо у нас перед глазами. Они там сидят, лежат, что-то пьют, орут. Машут руками: мол, давай к нам! А у меня проблема: что меня ждет дома? Да ничего хорошего. Значит, надо решаться. Стою на корме, до воды два метра. Ночью можно тихо нырнуть, до берега метров 300–400, ерунда, легко доплыву. Но в трусах зашита крупная сумма сертификатов, на родине ― целое состояние, добытое "потом и кровью". Наверное, жадность перевесила, и я оставил эти мысли.
Через неделю впереди показалась Одесса! Прибыли мы туда поздно вечером. Ночью нам выдали документы и деньги. Рано утром я уже был на железнодорожном вокзале. Все! Армия позади. Свобода! А что впереди? Неизвестно.

Но службу на Кубе до сих пор вспоминаю как увлекательное Приключение и Путешествие, которое запомнилось на всю жизнь! Судьба преподнесла мне щедрый подарок, а для конца 60-х ― так просто роскошный!