Грачев Николай (осень 1963 – осень 1965): "Мы были первой сменой ребят ― участников Карибского кризиса"

06.10.2016 Опубликовал: Гаврилов Михаил В разделах: Материалы из двухтомника 'Тайны «Лурдес» 1964-2001'

(лайков: 3)

Загрузка...

Напечатать

Учебка

Я призвался в армию в ноябре 1962 года. В сентябре 1963 окончил сержантскую учебку под Ленинградом, и мне предложили службу за рубежом, но где конкретно, не сказали. Выбирали нас по анкетам и состоянию здоровья. Прошел в Ленинградском военном госпитале комиссию, где сделали очень болезненную тропическую вакцину. Был признан годным для службы в "стране с жарким и влажным климатом".

Путь на Кубу

В городке Пушкин под Ленинградом нас переодели в гражданскую одежду (шерстяной костюм), а советское военное обмундирование для службы в теплых краях (панама, ботинки и т.д.) в вещевом мешке поехало отдельно.
На теплоходе "Эстония" нас отправили неизвестно куда. Только в Северном море объявили, что мы идем на Кубу. В Бискайском заливе разыгрался восьмибалльный шторм, народ лежал пластом. Параллельно шел наш сухогруз, так он среди волн то исчезал, то появлялся. На палубе стояли три бочки с солеными огурцами ― их съели за два дня.
Когда подошли к Азорским островам, погода улучшилась. Мы вышли на палубу загорать, но как только появилась американская летающая лодка, нас загнали по каютам. Американский самолет зашел с кормы на небольшой высоте, и его увидели поздно. В дверном проеме в ярко-желтом спасательном костюме стоял оператор с камерой и снимал наш корабль. Затем самолет несколько раз прошел над нами, едва не задевая корабельные надстройки.
Шли 24 дня. Так долго добирались, потому что стояла пора осенних штормов. За "Эстонией" потом пришли "Грузия" и "Мария Ульянова". Мы были первой сменой ребят ― участников Карибского кризиса.
В Гаванском порту нас посадили в грузовики и повезли в бригаду. Когда мы выезжали из тоннеля под заливом, то увидели, как навстречу на джипе едет негр, держа ноги на руле и прикуривая сигару. У нас всех сразу челюсти отвалились.
Первую ночь провели в бараках бригады под рассказы старослужащих и ночную стрельбу. Перестрелки караульных в то время были нередки. "Контрас" частенько постреливали из проезжающих машин, поэтому ночью, когда стоишь на посту, может померещиться что угодно.

Служба в дивизионе

Затем нас отправили в Камагуэй и через Ольгин в ракетный дивизион под городком Банес (родина последнего диктатора Батисты). Там я и служил до середины 1964 года с участниками тех событий, о которых много написано. Это была та самая батарея ЗРК С-75, которая сбила высотный разведчик U-2. Кстати, про сбитый U-2 ребята рассказывали, что, когда пусковые установки стали крутиться вслед за антенной наведения, они сидели в окопе и ни о чем не подозревали.

Бойцы из легендарного дивизиона, которые сбили в 1962 году У-2. Может, кто себя узнает и напишет, как сложилась судьба. Я второй снизу, а рядом мой друг Анатолий из Москвы. Девушка - кубинка, мы ее пригласили для фото.

В дивизионе нас было всего шестьдесят человек, и мы ходили в караул "через день на ремень". День на станции, затем разводящим, потом опять станция, затем начальником караула, а потом сержантский ночной пост возле дополнительных ракет, которые находились на позиции. А вокруг ― поля, огороженные колючей проволокой, где паслись животные. Они выедали всю траву, их перегоняли на другой участок, а травка в нашей нейтральной зоне привлекала скот. Ночью они тянулись мордами за ней, а нам казалось, что кто-то лезет. До побережья полтора километра, а там неохраняемая зона ― рыбацкие касы. Посты стояли вокруг дивизиона; так что иногда постреливали.
Однажды я стоял в карауле возле дополнительных ракет, а пусковые установки и кабины управления комплексом находились на открытом пространстве (в Союзе они закрыты земляными валами). Пост ночной, я стоял в тени ракет, так как луна светила, словно огромный желтый фонарь. И вдруг прогремел выстрел! Мне показалось, что в мою сторону, но, как выяснилось позже, стреляли в кабины управления. Тут же прибежали наши с фонарем из караульной палатки и, по глупости, подошли к нейтральной полосе. Наутро обнаружили следы человека и пистолетную гильзу. А я после выстрела упал на землю и закричал, как учили: "Альто! Кьен ба? Альто! Аэрофуэго! (Стой! Кто идет? Стой! Стреляю в воздух!)"
Кстати, простоять с карабином Симонова СКС 7,2 на плече час или два (сержантский пост) очень нелегко. В плохую погоду стоишь с патроном в стволе и думаешь: "Лишь бы предупредить сослуживцев". Когда я ходил начальником караула (ночью он выполнял функции разводящего), то голосом предупреждал, что идет смена.
На моей памяти боевых тревог было не меньше четырех, а сколько учебных ― даже не помню. Одну из тревог объявили, когда станция обзора не увидела самолет с "контрой" (эти самолеты времен отечественной войны американцы передали "контре" в Штатах, и они кидали бомбы в разных местах Кубы, кроме расположения наших частей). Самолет зашел из-за мыса, и его поздно обнаружили. Объявили тревогу, когда он на бреющем полете прошел над нашей позицией. Никто не стрелял, хотя нас охраняли кубинцы с крупнокалиберными пулеметами; все проспали ― вот так они несли службу.

При тревоге мы выскакивали из казармы через эти открытые окна и бежали на позицию батареи.

Справа от меня под крышей находилась наша столовая и рядом полевая кухня. Кормили нас по 13 норме, как подводников. Кофе, фрукты, масло топленое стояло в большой миске. Хлеб был кубинский, длинные белые батоны, а так хотелось нашего черного! Слева - большое манговое дерево, когда плоды созревали, все лакомились. Дальше виден кусочек автопарка. Позиции батареи нам снимать запрещали, говорили, что всю почту просматривают особисты.

1964 год. Я стою в обнимку с кубинцами на посту зенитных пулеметов, расположенном на пляже недалеко от Банеса. Сослуживец с ППШ взял его у кубинца для фото.

В дивизионе была столовая и полевая кухня. Кормили нас по тринадцатой норме, как подводников. Кофе, фрукты, масло топленое стояло в большой миске. Хлеб был кубинский, длинные белые батоны, а так хотелось нашего черного! Рядом росло большое манговое дерево: когда плоды созревали, все лакомились.

Ураган "Флора" и смерть Кеннеди

4–8 октября 1963 года прошел ураган "Флора". О нем было известно заранее, поэтому станцию и пусковые установки специально закрепили тросами. Ураган начался с сильного ночного ветра, от которого вся наша щитовая казарма задергалась, и сорвало лист крыши. Но мы знали, что казарма не завалится, потому что наши двухъярусные койки поддерживали стены. Затем полил дождь. Задул такой ветер, что на него можно было ложиться. Температура упала до 18 градусов.
Наш дивизион выделил один тягач с бойцами в помощь кубинцам. Дивизион в те дни охраняли в ТЗМках (транспортно-заряжающих машинах), которые поставили по кругу. Прошла информация, что на один из дивизионов сошла сель. Народ успел эвакуироваться, но в одной из кабин осталось оружие, и командир дивизиона погнал ребят в эту мешанину; в результате несколько человек погибло.
22 ноября мы услышали выстрелы из автоматов в воздух и радостные крики с кубинского поста зенитных пулеметов. Вскоре наши радисты со станции связи с полком сообщили о смерти Кеннеди. Кубинцы-то радовались, а мы понимали, что нам ничего хорошего ждать не приходится. И действительно, дивизион перевели на шестиминутную готовность.

Природа и быт

На территории дивизиона повсюду росла "ползучая" трава, как ковер. Под ней обитала разная живность, и в частности паук-птицеед, которого мы называли "черная вдова". Птицеедов и скорпионов мы стравливали в банке; чаще всего побеждала черная бестия. Иногда нас навещали крабы, благо море было рядом. А растения, от которых на коже появлялись ожоги, нам показали кубинцы. Листья у них плотные, как у фикуса.

На снимке – питон. С ним связан забавный эпизод. Когда питона оглушили, все стали с ним фотографироваться. И вот, в тот момент, когда один боец накрутил змею на шею, питон ожил; и наш боец чуть не описался от страха. Однажды мы видели пятиметрового питона, когда ездили в лес за дровами для полевой кухни на артиллерийском тягаче.

Наш дивизион располагался на плато, неподалеку от неохраняемого побережья, где находилась рыбацкая деревня. Мы могли туда ходить только с офицерами, и очень редко. В этом месте был большой коралловый риф, и мы купались в солдатских ботинках, чтобы не пораниться о кораллы и ежей. Маски в то время были редкостью, и если удавалось в ней поплавать, открывался незабываемый подводный мир.

Наш дивизион располагался на плато, неподалеку от неохраняемого побережья, где была рыбацкая деревня. Мы могли туда ходить только с офицерами и очень редко. В этом месте был большой коралловый риф и купались мы в солдатских ботинках, чтобы не пораниться о кораллы и ежей. Маски в то время были редкостью, и если удавалось в ней поплавать, открывался незабываемый подводный мир.

Когда мы проходили акклиматизацию, у нас появилась потница в паху, где резинки трусов пережимали кожу, а кожа между пальцами разлагалась. В дивизионе имелся медбрат, который лечил нас пятипроцентным раствором йода. Вечером, когда становилось прохладно, мы приходили к медицинской палатке, рядом с которой собирался свободный от работ народ, чтобы полюбоваться экзекуцией. Медбрат брал палку с намотанной ватой на конце, приказывал нам раздеться догола, окунал эту паклю в йод и мазал нас по всем местам, отчего мы нарезали круги вокруг его палатки к вящему удовольствию окружающих. У меня прошло за пару сеансов, а некоторым понадобилось больше.
По приходу на Кубу нас поставили на табачное довольствие. А те, кто не курил, получали сахар. Сигареты, которые привезли из Союза, испортились, и их отправили на кубинскую табачную фабрику, где обработали и смешали с кубинским табаком, а затем упаковали в фирменные пачки и дали название. Кажется, "Лигерос". А кока-колу и кубинский апельсиновый напиток мы покупали через командира хозотделения, который ездил за продуктами в Банес. Кока стоила 10 центов (бутылка ― 5 центов).
Иногда свободных от службы бойцов дивизиона вывозили на пляж.

Прекрасный пляж на плайя Гварде ла Барка.

Банес

Однажды, когда мы были на пляже, туда пришла команда игроков национальной игры "ПИЛОТА" (бейсбол, почти как наша лапта). Они предложили мне сфотографироваться, говоря, что у них тоже есть крепкий парень, и поставили нас рядом.

Я был знаком с сотрудником этого банка Эмилио. Когда мы выезжали в Банес, я заходил к нему в гости. Эмилио водил нас на склад, где можно было отовариться Баккарди по сносной цене (3 песо), а в баре бутылка стоила 10-12 песо.

Мы ездили на базу, где стояли крылатые морские ракеты. Наши моряки обучали там кубинских моряков. На базе организовали спортивные состязания и встречи с кубинцами. На переднем плане я с Анатолием.

Имелась и "губа": землянка на двух человек, в которой находились только в дневное время, а при наступлении сумерек арестованных переводили в караульную палатку.
Ольгин
В этом городе я провел почти месяц, находясь в русском госпитале. Попал я туда после того, как во время футбольного матча сломал палец на ноге.
Дорога из Банеса в Ольгин идет через горы. Мы ехали на ГАЗ-63 по серпантину, а за нами в пикапе тащился кубинец. Он все пытался нас обогнать, но наш водила ему не давал и ехал посередине шоссе. Вдруг из-за поворота навстречу вылетели два больших грузовика: это кубинцы устроили гонки. Нас спасло лишь то, что наш водитель так и остался на середине дороги, а лихачи пролетели мимо по сторонам. Мы с медбратом находились в кузове и смотрели назад, туда, где ехал кубинец в пикапе ― у того голова мотнулась в разные стороны, и он остановился. Наш водитель тоже затормозил, вышел из кабины, схватился за сигарету, а у самого руки трясутся и прикурить никак не может. Тогда кубинец к нам подскочил и начал что-то тараторить, размахивая руками: можно было только и понять по интонации, что он ругался.

Ольгин

Однажды в госпиталь привезли солдата с раной в животе. Этот парень из технического дивизиона под Ольгином обслуживал дизельные электростанции. Ночью он пошел на станцию, а часовой в темноте его не узнал и стал кричать. В тот момент грохотали дизели, солдат часового не услышал. Ну, часовой и выстрелил. Пуля рикошетом попала бойцу в живот. Он остался жив. Этот случай еще раз показывает, что и в мирное время народ попадал в разные истории.
Кстати, в этом техническом дивизионе находилась линия сборки ракет; так там произошел пожар в палатке с красками и другими расходными материалами. Пожар перекинулся на палатки, где хранились первые ступени с пороховыми ускорителями. Очевидцы рассказывали, что они взлетали и метались по земле; зрелище было кошмарное.

Завершение службы в Банесе

В начале 1964 года около нашего дивизиона появился палаточный лагерь с кубинцами. Это были в основном молодые ребята, младшему из которых исполнилось тринадцать лет. Командовал у них бывший студент Гаванского университета. Офицеры объяснили, что мы будем передавать технику и обучать этих кубинцев работе на зенитно-ракетном комплексе.
Я был командиром отделения кабины "А", и мне пришлось обучать троих ребят тринадцати, пятнадцати и шестнадцати лет. Двое из них ― Виктор Уго Кореа и Хосе Лара ― были из Сантьяго де Куба.

Кроме солдатского довольствия нам еще платили за классность и занимаемую должность. Мое удостоверение специалиста 2-го класса, который я сдал в дивизионе, подписанное командиром зенитно-ракетного полка полковником Гусейновым. Тем самым, о котором писали участники Карибского кризиса.

Теории работы комплекса мы им не преподавали, а учили проведению регламентных работ и работе на станции. У каждого мальчика имелся дневник, в котором мы были обязаны ставить оценки. Если парень получал двойку, его не отпускали домой на выходные. Хуже всего запоминал тринадцатилетний пацан, и как он злился, если ему поставишь неуд! (А ведь с нас тоже спрашивали!) Он и плакал, и обзывался матерными словами, которые эти ребята выучили в первую очередь. В принципе в дивизионе оставались работать советники, поэтому вся эта учеба была номинальной.
Так как мы ходили в караул, то и кубинцы стали вместе с нами охранять дивизион. Это надо было видеть: стоит маленький мальчик с карабином СКС 7,2 калибра с открытым штыком, перекосившись на один бок; через пять минут ставит карабин на землю и опирается на него.
Среди кубинцев встречались бойцы с такой темной кожей, что в темноте у них были видны только зубы. Поэтому, когда я заступал начальником караула, мы ходили вдвоем с начкаром кубинцев. Я его посылал вперед при смене кубинского поста, чтобы он голосом предупреждал, что идет смена.
В дивизионе караульное помещение представляло собой большую двадцатиместную палатку, рядом был стенд для заряжания карабинов. Чтобы заправить обойму в магазин, требовалось иметь крепкие пальцы (это вам не АК), и мы помогали этим мальчикам. На стенде одновременно могли заряжать карабины четыре бойца. И вот однажды ночью я вывел к стенду двух кубинцев и двух наших ребят. Наши быстро зарядили магазины, сделали контрольные спуски и отошли покурить, а кубинцы никак не продавят патроны в магазин с обоймы. Я подошел к одному и стал показывать, как проще это сделать, но зашел с другой стороны стенда, чтобы ему было видно. Когда же я стал возвращаться, другой мальчик без моей команды сделал контрольный спуск, и рядом со мной грохнул выстрел! Еще мгновение ― и я бы получил пулю в живот!
Те, кто отдыхал в палатке, повыскакивали с оружием в руках, а от казармы прибежал дежурный по дивизиону. В итоге оказалось, что я нарушил устав, в котором строго определено, кто и где должен стоять при подготовке оружия.
После обучения всю технику передали кубинцам, но для поддержания ее в боевом состоянии при дивизионе остались наши советники. Остальной личный состав дивизиона отправили в Союз. В связи с уходом с Кубы многих родов войск количество служащих группировки сократилось.

Эту фотографию мне прислал мой командир кабины управления комплексом Долинов (1964 год).

Эль-Чико

В мае 1964 года тех, кто должен был дослуживать свои три года (в том числе и меня), отправили под Гавану в сборную всех родов войск. Это место на окраине Гаваны называлось Эль-Чико ("чико" ― мальчик). Там мы пробыли около месяца. Службы, как таковой, не было, шла организация батальона.
Почва в этом месте была красной, красная пыль лежала везде. Воспоминания об Эль-Чико остались, как о пионерском лагере: подъем, зарядка и завтрак, затем спортивные занятия, и больше до обеда нас не беспокоили. Затем с моря заходила туча, и в течение пяти минут все вокруг заливало, как потоп. Красная почва превращалась в месиво, и мы не вылезали из бараков до ужина.
Иногда мы шарили по кубинским плантациям ананасов и апельсинов, а в дивизионе в самоволки не ходили ― тащили службу, времени свободного не было, да и куда там пойдешь, одна деревня рядом.
Батальон в Торренсе
После Эль-Чико меня направили в батальон прикрытия разведстанции в местечке Торренс. Батальон располагался на месте бывшей детской колонии, об этом нам рассказали офицеры.

Схема расположения, сделанная Александром Перевозниковым

При въезде в колонию справа находился КПП, затем штабной одноэтажный дом, а слева клуб, в котором проходили все мероприятия, включая похоронные. На моей памяти хоронили двоих ребят, которые погибли в водовозке; она опрокинулась, и кислота из аккумуляторов полилась на них. За двумя домиками справа стояло длинное П-образное здание, в котором находился наш взвод связи и пехотная рота. Дальше располагалось небольшое здание, где находилась губа.
С левой стороны симметрично стояло такое же П-образное здание, а посередине ― большое футбольное поле. Слева, за колючей проволокой, находились антенны станции. В торце поля была кухня и столовая, рядом бассейн, где рядовому и сержантскому составу запрещали купаться. Я там купался ночью, когда ходил дежурным по кухне. Дальше находился автопарк с БТР и СУ-100, а еще дальше ― кладбище наших ребят со стелой в виде языка пламени.
В наше время в Торренсе служили две пехотные роты, батарея самоходных установок, зенитчики, взвод связи и хозвзвод, а также офицеры.

Формирование батальона

О формировании личного состава батальона из разных родов войск нам говорили офицеры, находившиеся в Эль-Чико. Когда меня и остальных военнослужащих перевели в Торренс (в разные подразделения), мы там не встречали служивших во время Карибского кризиса, но в Торренсе уже находились (из солдат призыва 1963 года) танкисты, зенитчики и две роты пехоты.
Возможно, батальон стали формировать еще в начале 1964 года, когда я служил под Банесом. Думаю, это было согласовано с организацией работ на разведстанции.

Разведстанция

Станция "прослушки" располагалась за П-образным зданием, которое было слева от футбольного поля (если смотреть от клуба). Там были большие телескопические антенны, которые подымали в рабочее положение. Говорили, что все оборудование находится под землей.
Площадь с антеннами вокруг разведстанции была небольшая, огороженная колючей проволокой. Военнослужащие батальона на территорию станции не допускались, только караул по периметру.
Два раза на станцию приезжал Рауль Кастро. Нас выстраивали вдоль казарм, когда он проходил мимо.

Служба в батальоне

Сначала я был за штатом, а затем замком взвода связи, где командиром был старший лейтенант Шаня (через несколько лет я случайно встретил его в Ивано-Франковске уже в звании майора).
Шаня был большим любителем уезжать в Гавану старшим патруля, поэтому вся рутинная работа со взводом лежала на мне. Изучение матчасти (во дворе своими силами построили класс для занятий), проведение регламентных работ на радиостанциях взвода и на малогабаритных ротных радиостанциях, а также на рациях, установленных на самоходных установках СУ-100 и БТРах. Строевые занятия, физическая подготовка, ПАЗ (противоатомная защита) и ПХЗ (противохимическая защита).
На строевой нельзя было без смеха смотреть на наших "партизан": кто в чем, а ПАЗ и ПХЗ проводили рано утром в трусах, потому что после костюма химзащиты потеешь, словно побывал в сауне: трусы намокали, хоть отжимай.
Вместо обуви солдаты носили деревянные колодки на брезентовом ремешке, которые вырезали из доски по ноге, в них было очень удобно ходить по раскаленному бетонному тротуару и ступни хорошо проветривались. В караул надевали ботинки. Верхняя одежда состояла из разноцветных вьетнамских рубашек и хлопчатых брюк.
Очень поощрялись командованием занятия спортом: футбол, регби, ручной мяч и волейбол были той нагрузкой, которая психологически помогала службе. Во дворике нашей казармы сами сделали силовой комплекс, руководил занятиями перворазрядник-штангист из Днепропетровска. Вечерами устраивали соревнования по подъему тяжестей.
На поле проходили футбольные матчи и просмотр кинофильмов, а с левой стороны от клуба была площадка для баскетбола и ручного мяча.

Схема казармы взвода связи в 1964-1965 годах

В казарме на открытой верандной части стояли пирамиды с оружием, которые охранял дневальный с автоматом; а у меня в каптерке имелся большой ящик с патронами в россыпь и лимонки без запалов. Когда мы ходили на стрельбище, то расстреливали по целому рожку, в то время никто не считал патронов.
Иногда нам устраивали трехкилометровые кроссы: подымали в пять часов утра, пока прохладно, выдавали автоматы ― и вперед! Мы были молодые и здоровые, так что показывали неплохие результаты среди батальона.
День начинался с подъема и зарядки, затем строем (если это можно было назвать строем) отправлялись в столовую. После завтрака ― развод кого куда, согласно плану работ и караула, а также наряд по столовой. Мне приходилось ходить дежурным по кухне, когда мой комвзвода уезжал в Гавану на патрулирование.
В Торренсе с левого торца столовой находилась внешторговская лавка, где заправляла шикарная "Брижит Бордо". Там можно было купить все ― от одеколона до итальянского болоньевого плаща. Деньги у бойцов появлялись в результате коммерции с кубинцами. Каждые три месяца нам выдавали одежду, а раз в полгода ботинки, которые кубинцы охотно брали. Мне, как замкомвзвода, платили 50% оклада в песо, остальное шло в Союзе на книжку.

Листок бюллетеня частично отражал настроения наших ребят, их желание скорее вернуться домой.

Тут же скажу и про переписку с родными: нас предупреждали, чтобы в письмах домой мы не распространялись, где служим, потому что всю корреспонденцию проверяют; на самом деле это перестраховывались политработники.

Кубинки легкого поведения

Ходили слухи, что Фидель спрашивал наших военачальников, как русские солдаты могут жить три года без секса, и предлагал бригаду по секс-обслуживанию, но наши отказались. Еще говорили, что на острове Пинос, куда Фидель отправил проституток с венерическими болезнями, стоял наш полк, который впоследствии вывели по причине заболевания многих бойцов.
В провинции Камагуэй я видел охраняемую исправительную колонию жриц любви. Когда мы проезжали мимо на машине, они нас увидели и закричали: "Руссе компаньеро, бена ка! (Русские, давайте к нам!)", а одна задрала подол юбки и стала хлопать себя по животу. Для нас это была экзотика.
Публичные дома наши бойцы, конечно, посещали, и были случаи, что подхватывали венерические заболевания. На вечерних поверках командир батальона Михасик вызывал таких бойцов из строя и приказывал начальнику медсанчасти не лечить их для острастки другим.
В то время в кубинской столице было два официальных публичных дома. Один назывался "Иллюминатор" и находился в Старой Гаване, второй располагался где-то в районе порта, а еще было полным-полно частных. Улицы в Гаване ― сплошные дома с входными дверями, в которых вырезаны смотровые треугольники. Из них только и было слышно: "Псссс!" Так девушки зазывали клиентов. В "Иллюминатор" я заходил один раз, когда был в патрулировании по Гаване, да и то только в холл. На столиках лежали эротические журналы и фотографии девочек.
В частном публичном доме все выглядело так: с улицы заходишь в коридор, где сидит за окном хозяин, и платишь от трех до пяти песо. Затем проходишь во внутренний маленький дворик с фонтаном, где по кругу расположены комнаты. Во дворике сидят девочки на выбор, белые и мулатки, от пяти песо или за какие-нибудь вещи, как договоришься.

Самоходы и выезды

Время от времени ходили в ближние самоходы. Если память не подводит, ранчо Луна ― это бар по дороге из Торренса.
Иногда организованно, под присмотром командования выезжали в Гавану. Давали свободное время, и мы разбредались по городу. Фотографировались на фоне достопримечательностей, а если удавалось купить "Бакарди", то принимали на грудь. Бывало, ребят грузили в кузов, как мешки, за это провинившихся отправляли на губу и запрещали следующую поездку.

Взвод связи в Гаване. Второй слева в верхнем ряду командир взвода старший лейтенант Шаня. Внизу (слева направо) начальник радиостанции Гулев из Ленинграда, рядом с ним я. Приезжали к Капитолию, давали два часа свободного времени.

С иммигрантами мы сталкивались только в Гаване, это были вполне успешные выходцы с Украины, имевшие небольшую пошивочную фабрику.

Памятник Хосе Марти.

Набережная Гаваны в районе крепости.

Фотография с кубинцами у Океанариума.

Тут самое время сказать о патрулировании. Народ рвался туда, как на праздник. Еще бы, целый день в Гаване на машине; я и сам ездил несколько раз. Колесили по городу на ГАЗ-69, иногда останавливаясь на отдых в кафе с бассейном. В то время кубинцам было запрещено задерживать "советико"; для этого существовал наш патруль на машине. Но в начале 1965 года после случая с неудавшимся похищением нашего специалиста (катер задержали около берега) эти функции перешли к кубинской полиции.
В марте 1965 года, после празднования дня рождения, я вместе с двумя москвичами через туалетную лазейку отправился в самоволку. Мы поехали в "Тропикану" на такси, которое удачно остановили возле кубинского поста. В "Тропикане" посмотрели красочное представление и поужинали в ресторане. Затем отправились в район порта, где нас и задержала полиция.
Каждого посадили в отдельную полицейскую машину. Мы все были рослые и здоровые, поэтому в полицейском участке представились советниками. Нас продержали часа два, а так как из наших подразделений не поступил запрос о самовольщиках, то отпустили. Мы на такси доехали до части, вышли перед КПП, а затем через туалет вернулись в расположение взвода.

Попугай

Рядом с нашей казармой росло дерево, на котором был пойман попугай кубинский амазон. Сделать это оказалось нелегко. Дерево высокое, и его длинные ветки далеко отходили от ствола, а попугай все время по ним перемещался. Мне просто повезло: попугай сел недалеко от меня, но когда я его схватил, он прокусил мне палец до крови. Но я его удержал и, с трудом пятясь по ветке, добрался до ствола. А потом уже ребята накрыли его тряпкой, чтобы не кусался.

Попугай жил у меня в каптерке в самодельной клетке. Я обучил его говорить "братан" и свистеть как соловей-разбойник. Дневальные часто развлекались под дверью каптерки: свистнут, а попугай в ответ истошно кричит: "Братан!" Этим криком он веселил всю роту.
Попугая мне удалось привезти в Союз. По приходу корабля в Ленинград по судовому радио объявили, что те, кто везут живность, должны представить справку или показать ветслужбе, которая отбирала "нелегалов". Я засунул попугая в карман плаща и так вынес с корабля. Он прожил у меня 16 лет, и когда помер, я очень переживал, так как привык к этой живой памяти о Кубе.

Карнавал

Я был на двух карнавалах ― в Банесе и в Гаване. В Банесе был небольшой карнавал, а в Гаване ― великолепное красочное зрелище, я только успевал фотографировать.

Фотографии с Гаванского карнавала. Мне повезло, что я на нем побывал.

Боец из деревни

В батальоне служилось намного спокойней и размеренней, чем в дивизионе, но иногда случались события, которые выбивали нас из колеи. Так, в хозвзводе служил парень, у которого в Союзе осталась одна пожилая мать в деревне. Этот боец все время просился в Союз. После очередного письма с Родины, в котором мать написала, что подходит зима, а дров для отопления нет, а военкомат не помогает, парень сорвался.
Мы с ребятами занимались штангой, как вдруг бабахнула короткая очередь из автомата. Оказалось, парень из хозвзвода выстрелил себе в грудь и в состоянии аффекта вышел на веранду с автоматом, где и упал на наших глазах. Дневальный вызвал из санчасти врача и самострельщика увезли в Гаванский госпиталь.
Как ни странно, солдат остался жив, так как прострелил себе мягкие ткани навылет. Этот случай всех взбудоражил. Народ стал собираться кучками, а офицеры старались разогнать солдат, не давая обсуждать происшествие.

Тревоги в батальоне

Новую Деревню, где проживали советники с семьями, охранял караул из бригады; перед шоссе стоял мальчик с автоматом под "грибком" ― сам видел. Однажды среди офицеров случился переполох, и "солдатское радио" доложило, что такому мальчику контрас из машины прошил грудь. Потом вроде бы там поставили бетонную будку, как у кубинцев на повороте в колонию, где тоже был обстрелян караул ночью из проезжавшей мимо машины. В ту ночь нас подняли по тревоге. А в самой Новой Деревне я не был, только проезжал мимо; помню, там стояли небольшие одноэтажные домики.
Тревоги в батальоне были в основном учебные. Для нашего взвода под руководством начальника штаба Лысых проходили штабные учения совместно с бригадой. Это было даже интересно: развертывание походного штаба и радиостанции дальнего радиуса действия в заданном районе, а также стрельбы в противогазе и ночные стрельбы трассирующими пулями.

Пляж, поездки

Кубинское название Русского пляжа я не помню, но вывозили нас туда не часто. Эти поездки были как премиальные. Кроме отдыха и купания, на пляже можно было обменять у кубинцев шмотки, одеколон на песо, у них же ничего этого не было. Причем, духи они не признавали, так как маленький объем, а тройной одеколон шел "только дай".
Слово "ченч" в нашем лексиконе отсутствовало, но обмен иногда совершали и через забор батальона, если находились заинтересованные кубинцы.

На фото видны наши грузовики с "сельскими специалистами", направляющиеся на Русский пляж.

Досуг

Один раз состоялся концерт артистов, которые приезжали на Кубу и выступали у нас в клубе. Ведущим был Брунов, известный в те годы конферансье. Зыкина пела наши песни так, что щемило в груди, а мы потом аплодировали, пока стены в клубе не задрожали.
Еще запомнился показ фильма "Три плюс два". Экран установили на футбольном поле, которое было заполнено всем батальоном; картину смотрели, сидя на траве. Народ после фильма долго находился под впечатлением недосягаемой для нас жизни на Родине.

Возвращение

Благодарственное письмо за подписью командира батальона мне дали перед возвращением в Союз, а избранные получили грамоты от кубинского правительства.

В Союз я возвращался снова на теплоходе "Эстония". По прибытии в порт нас посадили в автобус и повезли в Пушкин на пересыльный пункт. Было пять часов утра. В автобусе стояла такая тишина, что водитель спросил у сопровождающего, почему мы молчим. А мы все смотрели в окна и вдруг, около обочины, увидели пьяного мужика. Тут все облегченно загалдели: "Наконец-то приехали домой!"
На пересыльном пункте нам раздали военные билеты и проездные, а затем группами кому куда отвозили на вокзал к отходу поезда, чтобы не шатались по городу. Так завершилась моя служба в советской армии. Из кубинских сувениров у меня сохранился дембельский чемодан с наклейками "Тропикана", маленькая веточка коралла, большая раковина с рифа около Банеса и маракасы из кокосовых орехов, купленные в баре ранчо Луна.

Все снимки Николая Грачева