- Советский человек на Кубе - https://cubanos.ru -

Боченин Олег. Повесть "У Лолы"

[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [9]

12 декабря 1979 года. 6-20 утра. За несколько минут до подъема сон самый сладкий. Мне снилась моя девушка Леля, но сознание уже привычно пробуждалось и находилось в ожидании того момента, когда младший сержант Ванякин проорет свое премерзкое "третий взвод подъем". Подсознательно, я еще весь в Учебке и ее порядках. До меня еще не дошло, что я на Кубе, а Ванякин-то уже в штрафном батальоне, и орать некому. Трудно поверить в сказку.

- Рота, подъем! – спокойно, без надрыва, призвал дежурный по роте. – Строиться выходи!

Я вскочил с койки и тут только сообразил, что я не в Спасске-Рязанском, а в полку. Изнутри пришло спокойствие, которое сравни блаженству. Все самое ужасное позади.

- Боченин, сапаты на плацу завяжешь, - подсказал Мишка Гаврилов, мой командир отделения из "стариков".

- Не суетись! – добродушно посоветовал другой "старик", которого рассмешила поспешность, с которой я одевался.

Соседняя койка была аккуратно заправлена, хозяин ее на боевом дежурстве. Это койка Коли Хвастунова. Он тоже в моем отделении. Очень приятный парень этот "старик" Хвастунов. Он меня в их ансамбль пригласил, только пока репетировать некогда. Николай и мой земляк Саша Хлепитько, замок второго взвода, дежурят на 36-м посту на "Алмазе-1". Это самый "крутой" пост...

Я впервые вышел из подразделения на плац. Именно вышел, а не выскочил "пулей", как в Учебке. Здесь, в боевой части, все было по-серьезному, все разумно и логично, все подчинено одной главной цели. Здесь каждый делал то, что должен, а большего от бойца не требовал никто. Даже командир части. Привычная по Учебке суета здесь не присутствовала и не поощрялась. "Не суетись!" - эту фразу я буду слышать часто. "Суета – признак отсутствия мастерства!" - учил нас прапорщик Трепалин, которого с бойцами объединяла общая нелюбовь к ротному по прозвищу Сапог.

- Никоненко (мат), ты бы (мат) ремень (мат)...

Это на плацу злобствовал он самый, Сапог. У Сапога были имя и фамилия, и должность, и звание: командир роты старший лейтенант Незамальский. У него, как у обычного человека, были мама и папа, жена и ребенок, друзья и собутыльники, но он – Сапог. Это такое состояние души. Сапог – это служака до мозга костей.

Ответственный по роте офицер приезжал на подъем. Ночью же начальства в роте не было, потому что дежурный автобус уходил из части в Новую деревню, где жил комсостав, в десять вечера, а первый рейс из деревни в полк – только в шесть утра. Ночевать в кабинете офицерам не хотелось, хотя у старшины Калинина была затарена походная раскладушка. Дело ясное: офицеры молоды и женаты. А если офицер оставался в роте на ночь, то быть учебной тревоге. Те времена, когда командиры дневали и ночевали в подразделении роты, борясь с дедовщиной, прошли.

Рота построилась. В кубрике отдыхала смена. Сон для бойца – это святое. Поэтому и дневальный не орал петухом и бойцы вставали тихо, чтобы не тревожить сон своих товарищей.

Хлепитько сделал доклад Незамальскому. Дальше положено было выводить роту на утреннюю пробежку и зарядку, но у ротного свои причуды.

- Товарищи бойцы! До меня дошли сведения, что эта блядь Лола снова посещала расположение роты! Никоненко, (мат)! – громко сообщил ротный и воззвал к бойцу

- Я, - вяло отозвался Вован, которого бойцом можно было назвать с большой натяжкой.

- Головка от третьего гетеродина! Как должен отвечать?! – разозлился Сапог.

- Головка от третьего гетеро.., - с той же громкостью и той же интонацией попытался ответить Вован.

- Ты у меня допрыгаешься (мат)! Два шага вперед! – щеки ротного стали наливаться красным помидорным цветом.

Вован с ленцой выполнил распоряжение. У него на лице было все написано. "Старики" стали тихонько посмеиваться. "Война" Сапога с Вованом длилась не первый день. Ротный считал этого парня из Калининграда виновником всех происшествий. И главным развратником.

- Товарищи солдаты! Тут вам не бордель "У Лолы"! Вы призваны...

Бла-бла-бла вперемешку с матом. Вместо зарядки бойцы слушали "лекцию" Сапога о чистоте нравов, о долге, о гигиене и прочая. Очень хотелось в туалет. У солдат в первом ряду лица проникновенные, как и положено "соловьям" при потреблении командирского наставления. Им тоже хотелось в туалет. Я попытался состроить рожу, адекватную ситуации. Сапог увидел "воодушевленные" лица и принялся украшать свою речь сочными эпитетами и сравнениями. Что делается во втором ряду, где стояли "старики" и "черпаки", я не видел, но слышал тихие маты и оскорбления в адрес Сапога.

Хлепитько оглянулся:

- Цыц!

- А пошел ты! – зашипел кто-то из "стариков". – "Кусок" хренов! Щас в карман тебе помочусь!

Хлепитько не мальчик, но муж. Ему уже 24 года исполнилось. Он пропустил это хамство мимо ушей, а я по привычке содрогнулся, ожидая общевзводной вздрючки после отбоя. Сапог, как маятник, мотылялся по плацу, но его призывы и угрозы растворялись во влажном кубинском воздухе. Вован принялся демонстративно зажимать "крантик" и переминаться с ноги на ногу.

- Никоненко, (мат)! – Сапог подлетел к бойцу, но тут до него дошло, что роте, согласно Уставу, положено заниматься утренней гимнастикой, а не потреблять матерную словесность. Он толкнул Вована в спину:

- Пшел в строй! Старший сержант Хлепитько, ведите роту...

Хлепитько, понимая степень внутренней напряженности товарищей по оружию, командует:

- Рота, бегом марш!

Рота, как единый организм, понеслась к туалету, оставляя после себя "осколки" – хромающую колодочную братву.

Сапог направился в кубрик "карданов". Там всегда были "артефакты", после ночных стариковских загулов.

 * * *

В Бригаде из карантина нас забирали старшина роты прапорщик Калинин и младший сержант Сушко. Но первым, кого мы увидели по прибытию в полк, был сам Сапог. Нас поместили в кинозале и поочередно вызывали к старшине в каптерку, где мы облачались в новенькую форму. Никого из бойцов к нам не подпускали часа два, как будто мы или они, наши старшие товарищи, были прокаженными.

 

=========
01 bch

Перед отправкой на Кубу
=========

 

Свободные от смены "черпаки" и "старики" (их было мало) сидели в курилке, и стоило нам оказаться там же, как на нас сыпались вопросы. Искали земляков, спрашивали про Учебку, о том, что творится в стране. Обычный треп. Нас угостили кубинскими сигаретами, похожими по виду на "Шипку". Мы все обкашлялись, такими они показались нам крепкими. От советских же сигарет, которые предлагали мы, бойцы отмахивались, как черт от ладана. Все были весьма доброжелательны, но на наши вопросы о службе и о порядках в полку отмалчивались:

- Сами все узнаете!

Ротный поначалу произвел очень хорошее впечатление. Еще бы! Незамальский объявил, что дедовщины в полку нет, и чтобы мы ничего и никого не боялись.

Это сообщение повергло бы нас в свинячий восторг, только мы уже знали по собственному опыту, что слова и дела в СССР, чаще всего, расходятся. Мы не обрадовались. Не поверили. Тем более что и в Учебке, и в карантине нас запугивали этой самой дедовщиной все, кому не лень. То немногое, что нам удалось наблюдать в Бригаде, вызывало в нас самые темные мысли о своем светлом будущем.

Но первые полдня в роте и первая ночь показали, что у Незамальского слово с делом не расходятся. К вечеру нас навестили командир части полковник Ковалев и замполит полка. Они тоже говорили о борьбе с проявлениями дедовщины. Ковалев потребовал, чтобы обо всех случаях неуставных отношениях мы докладывали лично ему.

Перед вечерней прогулкой Сушко объяснил нам, что мы – "соловьи", и нам полагается петь за себя и за "стариков". Ничего. С удовольствием поорали за двоих. Если это и есть неуставные отношения, то и фиг бы с ними! А после команды "отбой" все мы почувствовали себя счастливыми. Я сам себя похвалил, что не послушался Василия и замполита Чернышова, а поехал на Кубу.

Василий – это "черпак" из роты обслуживания в Учебке. Мы с ним занимались оформлением местной больницы и очень подружились. Замполит, который эксплуатировал меня по полной, тоже хотел, чтобы я остался в Учебке, но я заявил, что в армию шел не для того, чтобы "рисовать веселые картинки", а нести службу.

- Ну, смотри! Я тебя, дурака, предупредил! – разозлился замполит и лишил меня "всех льгот", как он выразился.

Василий же катался, как сыр в масле.

- Чувак, ты посмотри, какая у нас лафа! На фиг тебе эта Куба?!

Я было стал сомневаться, но потом подумал, что, вернувшись из армии, мне нечего будет рассказывать. Что я скажу? Что отлынивал от службы? В мое время такое поведение обществом не поощрялось. Кроме того, когда еще представится возможность побывать "за бугром"?!

  * * *

Обед в столовой нас поразил. Было вкусно! Мы уже успели разбаловаться во время путешествия на "Марии Ермоловой" и успели изголодаться в карантине. Это факт – в полку кормили нас вкусно. Это была настоящая пища, а не бурда, как в Учебке или Бригаде, хотя и не ресторанная.

Еще более нас поразило то, что после обеда полагается два часа отдыхать – сиеста! Вот это да! Мы все тут же расползлись по постелям, испытывая непередаваемое блаженство от нахождения в горизонтальном положении.

Но удивляться в этот день нам еще предстояло. Оказалось, что каждый день в роте показывали кино!

- У меня такое ощущение, что я в санаторий попал! – пошутил Сергей Локайчук.

- Ничего! Скоро у тебя не будет такого ощущения! – остудил его Мишка из Пскова, по кличке "вечно обиженный".

Наконец, мы смогли свободно пообщаться с "аборигенами". Я сразу же попал под опеку Хлепитько, как земляк. Другой мой земляк, Витя Шиманович, оказался в первом взводе.

- Главное – неси службу, как положено! – посоветовал мне Саша. – Не пытайся сачковать. Таких не любят. Если ты что-то недоделал, то за тебя твою работу будет делать другой. Усек?

Я усек. Крепко усек и уже очень скоро убедился в правоте его слов.

Перед началом фильма, когда мы уже сидели в кинозале, пришла смена с ужина. Бойцы тут же бросились к нам знакомиться.

- Мужики, есть, кто играет на гитаре? – спросил худощавый паренек.

"Соловьи" его вопрос проигнорировали. Дело в том, что этому приколу сто лет в обед. В Учебке так разыгрывали новобранцев. Разумеется, гитаристов набиралось много, но "гитара" на армейском жаргоне – это инструмент полировки полов, натертых мастикой.

- Чего – нету? – разочарованно выдохнул Хвастунов.

- Мужики, да вы не пугайтесь! – сообразил его товарищ, Мишка Фурсенко. – У нас два "деда" ушли из ансамбля.

Ансамбль в роте?! Очень интересно. Я посмотрел на "стариков" и решил, что они не разыгрывают нас. Я "назвался груздем". Отозвались Сергей Локайчук и Олег Дмитриев, который до армии играл на барабанах в ВИА. Хвастунов с Фурсенко воодушевились, но начался фильм.

- После потолкуем! – предупредили они нас.

После фильма, перед построением на прогулку, "старики"-музыканты притащили нас в музыкалку и попросили что-нибудь сыграть. Мы сыграли. "Старики" ничего не сказали, но по их лицам было видно, что они довольны.

После отбоя мы еще поговорили с Хвастуновым. Я рассказал ему о своей "музыкальной карьере".

- Ну, значится, быть тебе руководителем! – объявил Николай. – Надо с Мишкой посоветоваться...

- Отшкрянь от него! – рыкнул Хлепитько, чья койка была рядом. – Первым делом – самолеты! Отбой!

Вечером, по ходу жизни, я попытался выяснить у Хвастунова, откуда Сапог узнал о Лоле? Неужели в роте есть стукачи? И правда ли то, о чем ротный вещал на подъеме.

- Стукачи есть даже в вакууме, - проворчал старик. – А "стариковские" дела тебя не касаются!

Ну и ладно. О самой Лоле, почти тезке моей девушки, я уже все выяснил и не возбудился.

  * * *

В первый день нас распределили по взводам и отделениям. На второй день в классе первого взвода нас проэкзаменовали и стали распределять по постам. Я очень волновался. Мне хотелось попасть на самый ответственный пост к земляку Хвастунову. Так и получилось. На 36-й был распределен также и мой земляк Шиманович. В декабре 1979 года нас-"первоалмазных" было пятеро: Рябов и Шиманович из первого взвода, Хлепитько, Хвастунов и я – из второго взвода. Старики с поста нас поздравили, но пригрозили, что если будем тупить, то выгонят на фиг. А Рябов сказал, что "не дай, божок, вам сачковать". Позже выяснилось, что с "Алмаза-1" начинаются все "неприятности". Здесь нельзя было расслабляться ни на минуту.

Рябов и Хвастунов заступали на боевое дежурство, сменяя друг друга. О музыке можно было забыть, пока рота не придет в нормальное состояние.

В этот же день с "губы" вернулся старик с "Изумруда". Прапорщик Трепалин пожаловался на Сапога Ковалеву. Полковник сделал внушение ротному, и больше в пересменку никого не наказывали. Действовал "отложенный штраф", который, чаще всего, прощали, потому что нарушения фиксировали сержанты, а им на офицерские придирки было глубоко наплевать. "Куски" блюли свое "кусковское право" и интересы. На моих глазах стала формироваться "кусковщина", достигшая своего расцвета позже.

В бой идут одни "старики"! Таков был лозунг в мое время. На "стариков" ложилась основная нагрузка при смене призывов и при перехвате учений армии США. Как только начинался активный обмен в эфире, "стариков" бросали в прорыв. Все же ротные дела возлагались на плечи "соловьев". Хлепитько заступал в наряд по роте и прихватил меня за компанию. Так было вплоть до его увольнения. Земляк не отдавал меня на "растерзание" другим сержантам, самым злопакостным из которых был Сушко.

За месяц, прошедший с моего последнего караула еще в Союзе, я кое-что забыл и хотел подучить.

- А где у нас Уставы? - поинтересовался я у замка.

- В Ленинской комнате... А зачем? – удивился Хлепитько.

- Так, сам же спрашивать будешь!

- Чего?! – рассмеялся сержант. – Делать мне больше нечего! Форму приведи в порядок и не забивай себе голову чепухой.

Действительно, развод прошел по упрощенной схеме. Впрочем, это и понятно, учитывая особенности полка. Я готовился пахать, как проклятый, но не судьба... Пахать не пришлось. Хлепитько дал указание, чтобы на тумбочке дневальный пребывал не более часа, а уборкой полагалось заниматься после отбоя.

Нас было четверо дневальных и, выдраив перед отбоем душевую, двое из нас ушли спать! Вообще, невероятное событие! Чтобы дневальный в Учебке спал! Всегда было, чем занять курсантов... Спали дневальные по четыре часа. Хлепитько по-земляковски выделил мне для сна самое хорошее время: с двух до шести утра.

Олег Дмитриев "оккупировал" тумбочку, а я принялся мыть полы в фойе и галерее. В фойе стояло пианино. Я подошел к нему и обомлел – это был "Стейнуэй" 1857 года! С первого взгляда я принял этот "драгоценный" инструмент за рухлядь. Я осторожно нажал на клавишу. Звук был настолько ангельски чистым, что я пришел в неописуемый восторг. Незаметно для себя, я погрузился в музыку.

- Кто это? – услышал я голос Хлепитько у входа в фойе и содрогнулся.

- Извините, товарищ сержант, не удержался... – смутился я.

- Кто это? – повторил свой вопрос Хлепитько.

- Это мое... – еще больше смутился я.

- Хорошая музычка, - похвалил замок. – А чего ты в армии делаешь? И чего тебя в пед понесло?

Он уже успел изучить мое "досье". Меня призвали из педагогического института, где я обучался на факультете истории и английского языка.

- Ушел... – Я не хотел погружаться в подробности.

- Ладно, играть тебе никто не запрещает. - Хлепитько достал сигарету и угостил меня. - Только давай договоримся, что служба – это основное. Будет не так – вздрючу! Не позорь дальневосточников!

- Есть не позорить! – ответил я и принялся драить полы.

Дежурство по роте, после Учебки, не было утомительным. Самое неприятное в работе дневального – это белить бордюры. Белили чуть ли не ежечасно. Мне казалось странным, что бойцы, сами бывавшие в шкуре дневального, с каким-то изощренным садизмом чиркали по бордюру своими начищенными ботинками и сапатами, оставлявшими на девственной чистоте камня черные полосы, закрасить которые было очень сложно, и приходилось сначала соскабливать гуталин с бордюра. Трудно было также чистить кафельную плитку в душевой, на которой откладывался осадок ржавого цвета. Этот осадок сдирали бритвенными лезвиями, а потом полировали плитку щетками с жесткой щетиной.

Утро третьего дня моего пребывания в полку окончательно примирило меня с этим нонсенсом - отсутствием дедовщины. Я, наконец, понял, что попал не в тюрьму, а в армию. И воодушевился.

  * * *

Сам полк состоял из роты срочников, кадровых офицеров и спецов. Офицеров и спецов было больше, чем солдат. Полк располагался на территории батальона, а батальон занимал территорию бывшей американской базы. Это вам не СССР! Бывшая база, на самом деле, напоминала санаторий.

В роте было два просторных кубрика с высокими потолками, спальных помещения. Ближайший от входа в роту занимали "чина". Так называли основное подразделение, несшее боевое дежурство. В два взвода "чина" входили "слухачи", "стукачи", телетайпщики и ЗАСовцы. Третий взвод назывался "карданами", из чего понятно, что состоял он из водителей. Были в третьем взводе еще и дизелисты, и радиомастера. Последние заступали на дежурство вместе с "чина".

В расположении роты был бильярд и теннисный стол. Мы поначалу думали, что играть в теннис и бильярд это привилегия старших, но выяснилось, что никаких привилегий в роте не существует. Кроме, пожалуй, внеочередной глажки. "Старики" гладились без очереди. Но это, на мой взгляд, просто логично, потому что старослужащие тратили меньше времени на уход за формой. Они умудрялись всегда быть опрятными и выглаженными. Кроме Вована.

Вован на дежурства не ходил и коротал армейские будни, занимаясь оформлением классов и Ленинской комнаты, либо "пёсарем", либо в нарядах. Выглядел он, как бомж. Старики Вована не уважали. Никоненко был пофигистом. Ни наряды, ни "губа" не воспитали в нем бойца. Как говорится, рожденный ползать...

Сменившись с наряда, я сел писать письмо Леле. У нас с ней была договоренность, что мы будем писать письма друг другу каждый день. Мы выехали из Спасска-Рязанского 13-го ноября, и в пути у меня не было возможности писать любимой. Я пришел в Ленинскую комнату, но меня срочно вызвали в каптерку к старшине.

- Баянист? – спросил от порога Калинин.

- Так точно! – ответил я.

Калинин полез в шкаф и достал футляр с баяном. Я взял баян, растянул меха. Меха с треском расправились. На этом инструменте никто не играл лет пять!

- Изобрази чего-нибудь! – распорядился Калинин.

Я знал уже, что прапорщик – это сын полка. Он почти всю войну прошел с радиоразведчиками. Мой дед, ветеран войны, обучил меня всему фронтовому репертуару, и я сыграл самую любимую песню деда "В землянке". Дед всегда плакал, когда слышал эту песню. Калинин тоже поплакал.

- Да, сейчас таких песен не сочиняют! – посетовал Калинин, утирая слезы. – Развели всяких длинноволосиков! А где вот такая душевность? У тебя - баян, а ты - "ансамбль", "ансамбль"...

В Учебке нас выдрессировали. Я стоял с "каменным" лицом и молчал. Ванякин назидал, что "у подчиненного вид должен быть слегка придурковатым, чтобы разумением своим не смущать начальство". Это из "трудов" Петра Великого. Вот, этот бывший сержант и дрессировал нас принимать придурковатый вид.

- Что ты, как истукан, стоишь? – удивился прапорщик. – Бери баян. Его же подшаманить надо! Потом сдашь в каптерку... Хотя, лучше, в музыкалку отнеси... Нет, лучше, в каптерку – у меня надежнее!

Чего я не знал, так это того, что Калинин и Ковалев войну вместе прошли и с тех пор почти не расставались.

В этот день ответственным офицером был замполит. Выйдя из каптерки с баяном, я наткнулся на старшего лейтенанта.

- Ты играл? – спросил он.

- Так точно! – бодро ответил я.

- Пошли!

Замполит повел меня в свой кабинет. Я предчувствовал, что сейчас меня начнут "охмурять", как ксендзы Адама Козлевича, и не ошибся.

- Надо стенгазету к Новому году оформить, - сказал замполит. – Поможешь Вовану.

- Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! – Я вытянулся в струнку.

- Валяй! – Замполит открыл окно и стал прикуривать.

- А я не умею рисовать! – нагло соврал я.

Замполит долго изучал мое "придурковатое" лицо, потом достал из ящика стола мое личное дело и бросил его на стол.

- Тут все про тебя написано. Судя по твоей характеристике, ты святее Папы Римского... Иди. Я сегодня не расположен к шуткам.

Я вышел очень расстроенным. Из огня, да в полымя! Нужно было как-то отмазываться.

  * * *

Вечером Хвастунов сообщил, что с завтрашнего дня начнет меня стажировать. Я разволновался и спал тревожно. Ночью мне захотелось пить. Я встал и пошел к бакам с кипяченой водой. В Ленинской комнате горел свет, и оттуда слышалась американская речь. Я заглянул в помещение. Там сидели "старики" из "карданов".

- Эй, чина! – обратился ко мне один из них. – Ты по-английски кумекаешь?

- Я на инфаке учился, - гордо ответил я.

Язык я знал прилично. И не только язык. В школе у нас была хорошая НВП, и я еще до службы выучил наизусть все Уставы, стрелял на разряд, противогаз и химзащиту надевал с превышением нормативов по времени, автомат мог собрать и разобрать с закрытыми глазами. Кроме того, я хорошо разбирался в радиотехнике. Делать мне в Учебке было нечего. Сержант Калинин, мой замок в Учебке, припахал меня оформлять его дембельский альбом. На этом нас "запалил" замполит, и начались мои "художественные мучения".

Я любил рисовать. Это у меня от мамы. Но я не любил писать лозунги. Я терпеть не мог партию, потому что многое о ней знал от отца, работника УД ЦК КПСС. Все вранье! И выводить это вранье крупными буквами на планшетах было выше моих сил! Я "прошел" три института, но везде мое обучение заканчивалось на экзаменах по Истории КПСС.

- Раз, учился, иди, будешь переводить, что они там себе бормочут! – распорядился "старик".

Я уселся перед цветным телевизором, подаренным роте Раулем Кастро, и принялся переводить. Показывали какой-то вестерн с Иствудом по "Майями-5". Через несколько минут в комнату вошел дежурный по роте Сушко и прогнал меня.

- Если тебе не спится, то могу озадачить! – пригрозил он.

Озадачить! Я и так озадаченный... Среди сержантского состава все были с фамилиями на "ко", кроме моего командира отделения Миши Гаврилова. Мой дядя, перед моей отправкой в войска, говорил мне:

- Алька, держись хохлов! Хохол без лычки, что кучер без брички!

Вообще, по рассказам моих знакомых и родственников, и моим собственным наблюдениям, в армии соблюдались некие традиции. На все ответственные рядовые должности старались ставить сибиряков и дальневосточников или ребят из села. Городских, а особенно москвичей, командиры недолюбливали, и было за что. Уже на гражданке я спросил об этом своего дядю, бывшего начальника штаба КДВО.

- Тут все просто, - улыбнулся полковник. – Нормальному парню прикажешь "ложись", тот и ляжет. А москвич сначала засомневается, оглядится, потом будет искать место, где почище... Тут ему и кирдык.

Не все так однозначно, но то, что в процентом соотношении "брака" среди москвичей было больше, – это факт. Из нас, сибиряков и дальневосточников, за всю службу ни один не получил взыскания. Пальму первенства в этом вопросе держали москвичи и калининградцы. Были еще оторвы из Пскова. Тоже особый район! Один наш Вечнообиженный чего стоил! А был еще и Васька Чуприс... Но о нем позже. Он пока ведет себя прилично, рыжая бестия.

По моему ощущению, ребята из крупных городов были более раскованными и менее патриотичными, или фанатичными. Уже в те годы в народе зарождался пофигизм, приведший к развалу страны.

  * * *

В этот день сиесты у меня не было. Я отправился со сменой в ПЦ, приемный центр. Перед "подлодкой", как называлось помещение, где несли боевое дежурство "слухачи", нас встретил оперативный дежурный прапорщик Трепалин. Это был худощавый, невысокий и шкодный мужичок. Такие есть в каждом дворе.

- Так, мужики, – приветствовал он смену, - у "Алмазов" все в обычном режиме. "Шестой" спит. У "Изумрудов" один "карго" помотылял в Европу. "Рубины" обмен ведут на земле. Займитесь разведкой! Что-то подлодки уже третий месяц на своей частоте не выходят. Это не наша зона ответственности, но если утрем морячкам нос, будет вам рефреска и торт от Ковалева! Приказываю заступить на боевое дежурство!

Эта процедура поразила меня. Прапорщик вел себя с бойцами, как коллега. Я почувствовал, что тут, на ПЦ, иные порядки, иная жизнь, иные принципы. Это было заметно и по тому, как расслабились старослужащие.

Дверь в "подлодку" была открыта. Едва отзвучали слова приказа прапорщика, как из глубины послышался ор Басмача:

- Вы совсем там обурели?! Опять "рисуете"?! Вы дождетесь у меня: я вас так "нарисую"...

Дальше непередаваемая игра слов. Басмач – это "старик" из Ташкента. Он - русский, но если из Ташкента, значит, басмач. В Учебке были свои традиции, которые перекочевали и в полк. Ребят с Карпат звали "бендерами", белорусов – "бульбашами", сибиряков – "валенками", дальневосточников – "тихушниками", потому что с Тихого океана, новгородцев – "сермяжниками". Прозвищ было много, все и не упомнишь. Кстати, при мне, этот Басмач - последний, кто призывался из Ташкента.

Я стал осматривать помещение: аппаратура и стулья. Стол был только у оперативного дежурного. К стульям сбоку были приделаны откидывающиеся столики шириной около 70 см. На них и писали. Помещение было узким и невысоким – точно "подлодка". Кроме оперативного, тут несли дежурство еще девять бойцов. Рядом, в соседнем помещении, была радиомастерская. Три бойца из смены ушли в другие здания.

- Спокойно, как в танке, - сообщил Рябов, вставая с места.

Он и Хвастунов подошли к Трепалину. Пост сдал, пост принял. Я спросил у Шимановича:

- Ну, как?

- Да, так, - пожал плечами земляк. – Рябов же сказал – спокойно, как в танке. "Giant step" идет регулярно и все...

Я занял место Виктора на табурете и стал изучать аппаратуру. На посту было четыре приемника Р-250М и два магнитофона М-64. Наверху стоек с приемниками стояли приборы для точной настройки на частоту и ее стабильную фиксацию. Все известно. Я взял в руки головные телефоны. На наушниках были прокладки из поролона. Николай взял у меня телефоны, достал из ящика под стойкой свежие прокладки и заменил ими старые.

- Меняй чаще, - предупредил он. – Своего пота хватает. Начнем-с!

Три приемника были годами настроены на одну свою частоту. Эти частоты обозначались, как "alfa", "bravo", "charli". Четвертый приемник был резервным и использовался для поиска новых частот. Между приемниками в первой стойке на специальной подставке размещались телефон для связи с "пеликанами" (пеленгаторщиками), стакан с карандашами и ластиками, пепельница, изготовленная из консервной банки и еще одна литровая банка из стекла.

- "Бычки" не выкидывай, а туши и клади в эту банку! – сказал Николай. – С куревом у нас бывает хреново!

Пока сдавали смену, подошло время "Giant step". Я весь напрягся.

- "Альфа"! – сказал Хвастунов в трубку, едва на этой частоте проявилась несущая.

Николай включил магнитофон на запись, быстро взял самодельную тетрадь, изготовленную из рулонной бумаги, карандаш, привязанный шнурком к столешнице, и стал записывать набор слов и цифр красивым почерком. У нас у всех в Учебке выработали такой почерк. Карандаш не должен отрываться от бумаги. После окончания трансляции, Хвастунов переписал сообщение на чистый бланк, пронумерованный и проштампованный вверху, снял трубку и получил от "пеликанов" пеленг, затем сдал "работу" Трепалину. Дежурный мельком взглянул на сообщение:

- Фигня...

Можно подумать, он умеет читать код! Я усмехнулся. Но дело, как оказалось позже, не в коде, а в количестве знаков в сообщении.

Николай поручил мне списать с магнитофона записанную на ленту трансляцию. Я волновался, но справился с заданием быстро и без ошибок. Хвастунов удовлетворенно кивнул головой.

- Бери поисковый приемник и поищи чего-нибудь! – распорядился он. – Тебе нужно уши приучить к эфиру.

В этом-то и самая большая проблема. Одно дело слышать речь говорящего рядом, а другое – речь в эфире, когда сигнал колеблется по амплитуде, то затухая, то становясь громче. Кроме того, мешают атмосферные помехи, дающие шумы и треск. При слабом сигнале передатчика очень сложно что-либо услышать. Потому нас и называют "слухачами", что у нас особый слух. В музыке такой слух называют тембровым. Музыкант, обладающий тембровым слухом, может выделить в оркестре звучание любого инструмента.

Так случилось, что в первый же день я нашел частоту, на которую перешли подводные лодки с ядерным оружием на борту. По существовавшей классификации – "Алмаз-8". Николай дал мне "Библию", книгу, в которой несколько лет старики записывали всю информацию об "Алмазах". Это был монументальный труд! В конце "Библии" был список частот, на которых регистрировался обмен "алмазов". Я стал методично прослушивать эти частоты и нашел то, о чем говорил оперативный.

- Ну, ты даешь! – восхитился Трепалин. – Как это у тебя получилось?!

Мне было приятно. Я рассказал о проделанной работе.

- Вот! – обрадовался Трепалин. – Сис-те-ма! В ней вся фишка! Слышите, мужики?! Вот вам наглядный пример! А вам лишь бы зады плющить! Да, кучерявый?!

"Кучерявым" оперативный назвал одного из "стариков", постригшегося налысо назло Сапогу. По Уставу не положено иметь такую прическу. Только в случае тифа или ранения. Прапорщик был юморным. Я таких люблю. С первого же дня у меня сложились с Трепалиным очень хорошие отношения. Мы уважали друг друга.

  * * *

Через неделю Хлепитько поговорил с Трепалиным и с другим опером прапорщиком Акимовым, и меня определили на боевое дежурство, как прошедшего стажировку досрочно. По плану, "соловьи" стажировались не меньше месяца. Дело не только в профессиональном мастерстве (все мы имели 3-й разряд), но и во вхождении в режим "шесть через шесть". Мы были приучены спать по восемь часов, а прерывный сон сильно изматывал молодых. Организм солдат ослабевал, и у них возникали разные болезни и недомогания. Я же еще в Учебке привык недосыпать или спать по нескольку часов с перерывами. У замполита Чернышова всегда все было срочно! Ну, хоть за это ему спасибо.

Наш пост перешел в обычный режим работы, и воодушевленный Хвастунов уговорил замполита и взводного Кузнецова разрешить мне играть в ансамбле. До Нового года оставалось чуть больше недели, и в свободное время Хвастунов, Фурсенко и я репетировали. Барабанщика не было. Олег Дмитриев еще проходил стажировку шесть через шесть (с суточными перерывами) и все время между сменами отсыпался, а в свободный от смены день ходил сонный, как муха. Мы решили репетировать без ударника. Олег подхватит по ходу жизни – не велика наука. Хвастунов играл на бас-гитаре, я и Мишка на гитарах. У меня был относительно свеженький репертуар из Союза, которым мы собирались "угостить" товарищей на Новый год. Хитом того сезона была "Малиновка" в исполнении ансамБЛЯ "Верасы".

Фурсенко был занят на дежурстве, поэтому я больше общался с Хвастуновым и, как ни странно, мы подружились и дружим по сей день. Я очень эмоциональный товарищ, поэтому уважаю людей спокойных и выдержанных, своих антиподов. Николай из этой породы. Чего он нашел во мне? Не знаю...

Мишка стал ревновать Хвастунова. Как-то я сделал Фурсенко замечание за лажу, и он обиделся! Мишка психанул, бросил гитару, изрек "будут всякие соловьи меня еще учить!" и выбежал из музыкалки. Мне было неудобно. Я хотел извиниться, но Хвастунов меня остановил. Он привел хмурого Фурсенко обратно в комнату.

- Значится так, мужики! Тут мы все члены, а не "деды" и "соловьи". А Боченин среди нас самый членистый! Так, Миха? – сказал Николай.

- А чего он меня, как "духа" позорит?! – проворчал Фурсенко и взял гитару.

Он еще некоторое время обижался, но дня через два мы окончательно примирились на почве Ильфа и Петрова. Оказывается, в роте был клуб "12 стульев". Состоял он из почитателей этого произведения. Членов клуба было человек восемь. Они иногда собирались в Ленинской комнате и читали наизусть главы из приключений Оси и Кисы. Я тоже мог наизусть прочесть некоторые главы из знаменитого романа, и меня пригласили в Клуб. Мое чтение всем понравилось, и Фурсенко пожал мне руку:

- Мир!

  * * *

Администрация сайта надеется, что продолжение еще последует...

 

В дедовском периоде

Напротив класса
02 bch

 

* * *

В курилке
03 bch

 

* * *

Дежурный по роте
04 bch

14 комментариев (Открыт | Закрыть)

14 комментариев На "Боченин Олег. Повесть "У Лолы""

#1 Комментарий Автор: Сергей Королев - 30.03.2015 @ 01:14

Прочитал, как говорится, на одном дыхании. Ожили воспоминания 35 летней давности. Казалось, что всё ушло, но читаешь и всплывают в памяти лица, события. Помню всех о ком пишет Олег. С нетерпением буду ждать продолжения рассказа.

#2 Комментарий Автор: Гаврилов Михаил - 30.03.2015 @ 13:49

Привет, Сергей! Думаю, что публикация твоих фотографий времен службы, могла бы значительно ускорить публикацию продолжения повести Олега Боченина. Я с ним совсем недавно списывался, и Олег говорит, что многое пока не может вспомнить. А у него самого осталось не так много снимков. Так что, в твоих армейских фотках имеется существенная потребность!

#3 Комментарий Автор: Сергей Королев - 30.03.2015 @ 14:57

Здравствуйте, Михаил! Сейчас очень загружен работой, но постараюсь на этой неделе отправить хотя бы несколько фотографий.

#4 Комментарий Автор: Борис - 30.03.2015 @ 23:16

Я в это время служил в оркестре батальона и пересекся с Олегом на совместном концерте в зале клуба .... у нас тоже был свой ВИА и мы репетировали на одной аппаратуре ..... их выступление мне чем то больше нравилось ... как то звучали они лучше.

#5 Комментарий Автор: Гаврилов Михаил - 31.03.2015 @ 14:11

Хочу добавить, что:
1) в повести Олега речь идет о "Подлодке", которая располагалась вот в этом здании с 13 окнами (на фотографии слева)
[10]
2) только что узнал, что Олег принял решение о продолжении повести!
Что лично меня очень радует! 🙂

#6 Комментарий Автор: Владимир Трепалин - 12.05.2015 @ 19:42

Прочёл.Интересно.Спасибо Олег.

#7 Комментарий Автор: Олег - 12.05.2015 @ 20:14

Дорогой вы мой человек! Рад вас приветствовать! Как ваше здоровье? Я общался с Незамальским, Но в последние годы он на контакт не выходит. Он мне ничего не смог рассказать о вас и Акимове. Вы еще работали вместе?

#8 Комментарий Автор: Владимир Трепалин - 12.05.2015 @ 23:28

Здравствуй Олег! Здоров пока! С Акимовым я больше не служил. Встречался с ним в Климовске в 83-84 годах, на соревнованиях на звание лучшего спеца системы. С Акимовым просидели всю ночь под рюмашку и воспоминания о Кубе .Хорошая встреча получилась. Больше судьба не свела.А жаль.Тогда же встречался Незамальским, затем несколько раз он приезжал к нам в Гатчину в составе проверяющих комиссий Уже будучи подполковником.И с ним не плохо общались. В Климовске очень много "кубашей" в то время было и они как то поддерживали тот , особый ,дух в отношениях. С уважением Вл. Тр.

#9 Комментарий Автор: Олег - 13.05.2015 @ 09:12

На форуме "вч 54234-В" выложены главы моих набросок. В памяти уже многие детали службы стерлись, остались только чувства. Сложно писать. Чувства переполняют. С Хвастуновым мы долго поддерживали отношения. Он часто приезжал ко мне на Иссык-Куль, потом я бежал из Киргизии и связь прервалась. С другими ребятами я связь тоже потерял. Локайчука нашел уже в 2007 году через знакомых в МВД. Но опять потерял. Дочка взяла мой телефон, а какой-то наркоман телефон у нее отобрал, а там контакт с Локайчуком. В общем, из наших лет нашлись только Мазепов и Королев. Всю жизнь вас вспоминал. Мы неплохо поработали!

#10 Комментарий Автор: Новоселов Владимир - 18.03.2017 @ 20:28

Ребятки, приятно вспомнить молодость, которую так достоверно отражает Олег Боченин!(Был рядом с вами с января 1978г. по июнь 1981 гю) Помню и Олега,и Володю Трепалина, и Дмитровых, Литвиных....Насколько я помню, замполит Руденко был по званию полковник, а Якубу звали Александр.С Литвиным мы вообще сохранили дружеские связи.Теплые воспоминания о предшественнике Ковалева Панкратове, о нач 2 отдела Соловьянове, о самородке-радиоспециалисте Славе Ясинском, о нач.23 отделения Николае Балобане. Ну а Сунцов и Гузич просто таланты!Еще многих и многих можно вспомнить и сказать, что люди были не только прекрасными специалистами, но и отличными товарищами, что не позволяло чувствовать отрыв от Родины. Олег, работай,а я постараюсь добавить, пусть не много, но по существу.Успехов всем и здоровья!

#11 Комментарий Автор: Гаврилов Михаил - 20.03.2017 @ 15:16

Здравствуйте, Владимир!
Спасибо большое за отзыв, я его перенаправлю Олегу Боченину.
Есть еще воспоминания Владимира Дудоева, почитайте - [11] - тоже, возможно, кого-нибудь вспомните.

Если у вас сохранились армейские фотографии с Кубы, я бы с большим удовольствием разместил их на сайте.

У нас есть и фото-архив части - [12] - только там, в основном, солдатские фотографии.

#12 Комментарий Автор: Олег - 20.03.2017 @ 16:49

Здравствуйте, Владимир! Добавляйте. К сожалению, из моего призыва в Сети нет почти никого. Есть Андрей Скоромный с Алмаза-6 и чертёжником он ещё был (рисовал схемы для Первого отдела), но Андрей мало чего помнит. Что вспомнил, я вставил. С нашего Алмаза-1 из моих есть Хвастунов Коля. Вы должны его помнить. Зануда был ещё тот. Всё время Вас вызывал, если что-то не мог однозначно интерпретировать. Время и расстояние раскидало нас. Пишите мне в личку или звоните 8-903-270-22-04. Здоровья и мира в доме!

#13 Комментарий Автор: Владимир Трепалин - 14.05.2015 @ 21:21

Да, Олег,это так.

#14 Комментарий Автор: Новоселов Владимир - 28.03.2017 @ 20:49

Кстати, Олег,Володю Дудоева помню прекрасно, замечательный человек. Видите ли,тут проблема в том, что вам (рядовому и сержантскому составу) там очень тяжело приходилось в смысле восстановления после смен. Никогда не забуду бойцов в конце строя в самодельных сабо с язвами на ногах - и все от недостатка витаминов. Позднее эта проблема вроде бы была изжита.Помню и Носкова из ваших хлопцев - бывший медик.Олег, с ним связи тоже нет? Пока,до связи. Tnk u 4 yur phone N, will call u by all means/