Агафонцев Эдуард. Служба ЗАС ракетной дивизии во время Карибского кризиса

10.11.2017 Опубликовал: Гаврилов Михаил В разделах:

sb127
АГАФОНЦЕВ Эдуард Иванович
Родился 19 июля 1941 года в г. Курске, в семье военного. Отец пропал без вести в начале зимы 1942 г. под Вязьмой. С 1946 г. и до призыва в армию 19 сентября 1960 г. проживал в г. Поворино Воронежской обл. В армии служил на рядовых и сержантских должностях до демобилизации в ноябре 1963 г. Участник операции «Анадырь». С марта 1966 г. работал в в/ч 33790 монтером связи 6-го разряда в 1-м отделении ЗАС при штабе РВСН. С 1 февраля 1979 г. и. по настоящее время работает электромехаником на Московском государственном опытном заводе вычислительной техники. Образование средне-техническое. Старший лейтенант. Член Бюро Одинцовского отделения МООВВИК.

В 1962 г. в штатном режиме работала засекречивающая связь (ЗАС) ракетной дивизии генерала Стаценко И. Д. с Главным штабом РВ, штабом армии в Виннице и с полками в Лебедине, Ахтырке и Глухове. Осуществлялась связь в основном в режиме тонального телеграфирования. Резервных комплектов аппаратуры ЗАС у нас не было.
В середине апреля 1962 г. в нашем подразделении начали формировать команду для поездки в Москву, как оказалось потом, во Власиху, где располагался ГШ РВСН, для получения и сопровождения комплектов аппаратуры ЗАС. Старший группы лейтенант Волк, мой командир взвода, выехал со своими документами, а я получил документы на пять человек: командировочные удостоверения и продаттестаты. В Москву приехали к вечеру. Одеты были в форму х/б, при себе имели автоматы АК без чехлов. На станции метро «Киевская» сразу же возникла проблема — нам не разрешили войти с незачехленным оружием. Была у нас собой рулонная оружейная бумага, которой мы и обмотали автоматы — хорошо, что они были десантные, с откидными прикладами.
Наш лейтенант поехал ночевать к своим родственникам, а мы — к брату одного из солдат на Фрунзенскую набережную. Переночевали в маленькой комнате на полу в коммунальной квартире. Встретиться с лейтенантом договорились утром следующего дня у проходной военного городка. Как добраться туда, мне по связи объяснили еще перед командировкой.
В городке нас поселили в казармах учебной части в/ч 33742 и в этот же день отправили на склад для приемки аппаратуры, которая продлилась около 4 дней и проходила в большой спешке. Аппаратура была не с завода и разукомплектованная. Я был озабочен этим: как бы не пришлось ее потом ремонтировать. В общем, подобрали мы 15 комплектов, погрузили в три бортовых ЗИЛа и повезли на железно-дорожную станцию. Автоматы держали со вставленными рожками, но без патронов в патроннике.
На станции Беговая загрузили аппаратуру в товарный вагон и ранним утром, через двое суток, прибыли в Ромны. У платформы уже стояли машины с солдатами. Загрузились и поехали. Чем ближе подъезжали к военному городку, тем больше удивлялись: все улицы были забиты грузовыми ЗИЛами, ГАЗами и другой военной техникой. В течение двух-трех недель машины были распределены по частям дивизии и отправлены в полки, а когда остались автомобили для нас, началась работа, потребовавшая мобилизации всех сил, знаний и умения — нам предстояло создавать подвижный Узел связи. Узел связи при штабе дивизии работал в стационарном режиме, и создавать еще и подвижный не было необходимости (хотя до этого мне приходилось с одним или двумя комплектами телеграфной и телефонной связи ЗАС выезжать в полки на время учений, так как по штату я был начальником группы ЗАС ЗКП).
И закипела работа. Нашему взводу ЗАС было придано 3 автомобиля ЗИЛ-157. Телеграфистам, экспедиции, электропитающей станции, кабельщикам, радиорелейщикам также были выделены автомобили. Подвижный комплект аппаратуры ЗАС состоял из пяти стоек-сейфов. Их необходимо было надежно закрепить к полу автомобиля, чтобы они не сорвались во время движения, не повредились и не травмировали обслуживавший их личный состав.
В каждой из трех машин нужно было расположить по 4 комплекта аппаратуры. Работали день и ночь все — и офицеры, и солдаты, продолжая при этом нести и боевое дежурство, но оборудовали мы подвижный Узел связи в установленный срок.
Специфика работы Узла связи такова, что все коммуникации смыкаются на аппаратной ЗАС. Мной была предложена следующая схема соединения всех блоков узла: на одной из машин установили коммутационный блок со стандартными разъемами, что позволило через катушки с кабелями разнести аппаратуру на значительное расстояние блок от блока и таким образом рассредоточить машины Узла связи на определенной дистанции друг от друга. Это просто объяснить на словах, а на деле все происходило гораздо сложнее. Было много трудностей, но была поставлена задача: к 1 июля все смонтировать, опробовать, обкатать и... законсервировать. Для этого были выданы желтые «химзащитные» накидки. Каждый сейф мы оборачивали ими, хорошо уплотняли и обвязывали шпагатом. Всю эту работу проделали перед погрузкой в эшелон. К этому времени мы уже перестали чему-то удивляться — служба есть служба. С аппаратными уехали несколько офицеров с водителями, а мы пока остались в неведении, что нас самих ожидает.

ОТЪЕЗД

Так в нашей жизни наступила тишина. Технику увезли, но несколько комплектов оставалось на боевом дежурстве. Все вроде шло нормально. Потом, пару недель спустя, начались сборы. Запасы тыла, автопарка и другое имущество части стали выбирать из складов. В начале августа грузились в эшелон. Грузили абсолютно все, но почему-то упор делался на древесину и стройматериалы. Брали и лыжи, и валенки...
Эшелон состоял из товарных вагонов, платформ и нескольких пассажирских вагонов для комсостава и женщин. В общем нормальный воинский эшелон со всеми хозяйственными службами — полевые кухни, склады продовольственные, медпункт и т. д. Эшелон стоял в Ромнах перед вокзалом. На переходном мосту было много народа, не говоря о тех, кто стоял на платформе. Провожали люди нас, но не знали куда, впрочем, как и мы сами, и даже комсостав. Среди провожавших было много родственников офицеров, сверхсрочников, знакомых.
Накануне отъезда был увеличен штат в/ч 54196. В частности, были доукомплектованы офицерская столовая, парикмахерская и другие службы. На этих должностях оказались жены офицеров и сверхсрочнослужащих. Старшина роты, старшина Ластавенко, направил меня в наряд дежурным по кухне, с его стороны это было наказание. Роты едут в товарных вагонах с двухъярусными полками-лежанками, а я в вагоне с двумя полевыми кухнями, поварами и рабочими по кухне. Ехали долго. Время обеда и ужина прошло, а остановки все нет и нет. Вдруг остановка. Быстренько раздали еду. Позже, на какой-то остановке, наряд заменили и я уже находился вместе со всеми. Едем по Украине, не зная куда. Говорю ребятам, что скоро разберемся и поймем, куда мы едем, потому что после станции Раздельная будет понятно. Проехали Раздельную и ночью оказались в Севастополе. Наутро на машинах местного гарнизона нас привезли на военно-морскую базу, куда-то наверх и откуда хорошо была видна бухта.

СЕВАСТОПОЛЬ

Поселили нас на базе. Несколько дней было непонятных из-за полной неопределенности. Едим-спим, спим-едим. И вот однажды видим ребят из комендантского взвода, разгуливающих в гражданских костюмах. Непонятно. Спустя день-два и наша рота получила гражданскую одежду: плащи и шляпы, фуражки, брючные ремни, носки и обувь. Рубашки были и с длинными, и с короткими рукавами, но почти все клетчатые. Костюмы были от 35 до 170 рублей в ценах 1962 года. Все получили вещи, начали примерять. Брюки были широкие, в то время уже немодные. На гражданке брюки носили зауженные, так называемые «дудочки».
На этой базе была пошивочная мастерская. Я нашел общий язык с мастерицами, и они мне позволяли перешивать брюки, т. е. зауживать. Это я сделал многим ребятам. Работал днем и даже вечерами, ключ мне доверяли: от безделья почему бы и не поработать. Никаких денег, естественно, не было. Но однажды командир батальона, подполковник Горзий, приостановил мою деятельность. И вот, надо было посмотреть наше превращение в гражданских. Казалось, что нет ничего однообразнее, чем солдат в своем х/б обмундировании, а тут смотришь на человека и не узнаешь — сплошные личности...
Однажды вечером нас, я имею ввиду рядовой и сержантский состав, перед этим разбитый на три смены, погрузили на бортовые ЗИЛы и повезли в порт. Я был в первой смене. Спустились вниз на пристань, и нашим глазам предстала картина — перед нами стоял красавец-теплоход, сверкающий огнями на всех палубах. Это был океанский лайнер «Адмирал Нахимов».
Начались работы по погрузке нашего имущества, продуктов и кое-чего такого, отчего голова отказывалась воспринимать это все как реальное. Несколько суток погрузки очень нас вымотали. По цепочке, из смены в смену, передавали на борт с причала по стапелям индивидуальные пакеты продовольствия, коробки с банками, которые иногда разбивались, спальные принадлежности, в которые входили поролоновые матрасы, и многое другое. Дважды мне пришлось разгружать баржи не с пирса, а с моря. С одной из них мы подавали бумажные мешки с сухарями прямо из трюма. Много их было. И вдруг мешки кончились, а стоим мы на чем-то розоватом, кристаллическом. Попробовал я ЭТО, и оказалось, что это просто рассыпной порошок фруктового киселя. Радости не было предела. Ведь мы же солдаты. Многие его попробовали в свое удовольствие. А на другой барже внизу оказался кубинский сахар-сырец, вкусная вещь в нашем понимании. Мы даже насыпали один мешок и потом он нам очень пригодился.
А в это время на базе появилось еще какое-то количество женщин, что странно было и непонятно в нашем положении. Впоследствии оказалось, что это был персонал киевского госпиталя.
Деньги, выданные нам за 3 месяца вперед, в части, естественно закончились, ни у кого никаких документов на руках не было. Письма родным и кому-либо еще нам не разрешали писать, тем более здесь в Севастополе. Нам ясно сказали, что любые отправления будут изыматься в почтовых отделениях города.
Выходили из Севастополя мимо памятника погибшим кораблям, очень молчаливо, никто нас не провожал...

МОРСКОЙ ПОХОД

Обстановка была такова: у нас, на кормовой палубе, стояли полевые кухни, не очень-то и прикрытые, просто закрепленные. На палубах ничего особенного, чем-то напоминающее военное, не было. Но когда мы вышли на рейд, нас облетел вертолет, и вскоре с палубы убрали кухни и все то, что могло бы напоминать о присутствии военного имущества, как впрочем и лишних людей, не считая команды судна. На теплоходе был установлен следующий порядок: на палубе, кроме команды по штатному расписанию и нескольких наших человек, из так называемой вахты бдительности, больше никого не должно было быть в дневное время суток.
Каюта наша была третьего класса, на четверых человек, с иллюминатором. Остальные ребята жили еще ниже. Мы, четыре сержанта одной роты, изнывали от безделья. Только вечером можно было выходить на палубу, где был нормальный воздух. На верхней палубе было просторно. Волейбольная площадка в полных размерах, другие игровые площадки, где вечерами играл наш военный оркестр и где мы смотрели кинофильмы. Кстати, команда парохода составляла 700 человек, а нас было на борту около двух с половиной тысяч.
На пароходе 6 ресторанов: один двухзальный первого класса, 2 — второго и 3 — третьего. «Население» большое и потому питались в три смены. Возникла необходимость в помощи работникам питания, и нас, восьмерых сержантов первой роты, направили работать официантами, в помощь официанткам в ресторан первого класса, в котором один зал — банкетный, с баром, большим банкетным столом, боковыми столами на четыре-восемь человек и боковой зал со столами на 4-х человек, но зато с иллюминаторами.
Кормили всех очень хорошо. Работать начали нормально, но вот только мешала качка. Не раз летели на пол стаканы с подноса, были и другие разные неловкости. Полный поднос стаканов с какао и так-то непросто унести, а во время качки это вообще казалось невыполнимым. Впоследствии мы очень даже научились лавировать между столами и креслами и не ронять с подноса ничего. Работали через день. Науку эту мы освоили, но у нас были и другие задачи. На вахте бдительности у нас была трехсменная работа. Когда на вахте стоишь, то нужно смотреть за горизонтом, небом, водой. Нравилось мне стоять на корме, когда видишь след от корабля, кстати, его видно до горизонта, а днем видишь акул с их белыми брюхами, когда они заглатывают пустые консервные банки от тушенки или треплют разные ящики-коробки.
Но вот на подходе к проливу Босфор нас впервые облетали самолеты с опознавательными знаками США. Два самолета пикировали, затем проходили на уровне палуб. Фонари самолетов были открыты. Пилоты в оранжевых комбинезонах махали рукой. У самолетов на подвесках были ракеты, видны были стволы пушек-пулеметов. Было очень неуютно. Это уже не рассказы в газетах, по радио, а сама реальность. Мы насторожились. А инструкции у нас были, как себя вести в случае провокационных действий какого-то неприятеля.
Но и тем не менее. Вокруг красота неописуемая. Слева по ходу теплохода увидели Стамбул с его минаретами, дороги-серпантины, по которым, пыля, ехали машины. От услуг лоцмана капитан оказался. Был момент, когда шли близко к левому берегу и был виден хорошо, как нам сказали матросы, город Чанаккале. Все дневное время полеты продолжались вокруг нас практически без перерывов.
По ночам пароход оживал. На верхние палубы выходили все. Нужно было просто подышать свежим воздухом. В каютах было очень влажно и жарко. На верхней палубе, на корме, был как бы летний кинотеатр — небольшая эстрада с экраном для демонстрации фильмов и волейбольная площадка, с которой мы, сидя и стоя, кто как мог, смотрели фильмы. Фильмов у нас было 90. А крутили в основном фильм «Человек-амфибия». Танцевали немного, когда не было демонстрации фильма. Играл наш оркестр эстрадную музыку, собственно ребята из нашего батальона, музыканты. По окончании, т. е. во время отбоя, все быстро бежали вниз по каютам, хватали свои поролоновые матрасы с простынями и бежали наверх, на палубы, чтобы лечь спать на свежем воздухе. Кто не успевал, тот спускался вниз к себе в каюту, в духоту, где и двух полотенец не хватало, чтобы обтираться. Кстати, с пресной водой было очень туговато, не хватало ее. Умыться можно было только в определенное время утром и вечером.
Но, как говорится, грустить не надо. Мы всегда спрашивали у матросов, где находимся. Нам объясняли весьма приблизительно. Однажды ночью группа украинцев из нашего батальона на одной из палуб пела свои украинские песни, а справа по борту показались огни какого-то города. Оказалось, что мы проходили вблизи острова Сицилия.
Что интересно, Босфор и Дарданеллы «Адмирал Нахимов» прошел без услуг лоцмана. А вот у входа в Гибралтарский пролив, примерно в 23 часа ночи, нас остановили. В это время я был на вахте и находился слева по борту. Причалил катер, и на борт по трапу поднялся лоцман в черном блестящем плаще, в фуражке с высокой тульей, на которой блестела огромная кокарда, в зубах у него была трубка. Как в кино, лицо у лоцмана загорелое, обветренное, нос с горбинкой, походка прямая. Проводили его к капитану. Теплоход тронулся. Справа, с европейской стороны, маяк указывал лучом направление на выход в Атлантический океан. Темнота впереди. Высадили лоцмана и пошли дальше. Посветлу нас опять начали облетывать самолеты. Спустя сутки наступила всеобщая радость: нам разрешили всем выходить на верхние палубы! На корме в нескольких местах матросы установили душевые установки. Вода закачивалась из-за борта, т. е. соленая. Ополоснешься, а через пару минут опять сухой, но только блестишь кристалликами соли на теле. Были от этого неприятности на теле, но нам сказали, что после душа с пресной водой все пройдет.
Суток двое-трое шли нормально, а потом вошли в зону шторма. Началась качка килевая. Наш теплоход, махина в 184 метра длиной, начал «клевать» носом. И тут-то мы, сухопутные, ощутили на себе, что это такое. Ворочает на кровати с боку на бок, постоянная тошнота. На прием пищи стали ходить очень даже не все. Народ помрачнел. Нам в каюту волной забросило довольно-таки много воды. Каюта находилась ближе к носу. По команде капитана задраили иллюминаторы и дышать стало совсем нечем. Простыни влажные, полотенца не просыхают. К этому времени мы по ресторану не то что просто ходили, а «летали» с полными подносами в одной руке, не роняя ничего. Мы работали и ребят своих подкармливали, кто не страдал морской болезнью.
Но штормовые дни продолжались. Очень изнурительные были эти дни и ночи. Наверх выходить не разрешали. Казалось, конца не будет этому безобразию. На палубу этого «колосса» залетали на свет летающие рыбы. Матросы собирали их, вялили. Однажды утром, примерно 4 октября, чувствую, что нас не качает, вышел на палубу, а там яркое солнце, вода в океане фиолетовая, слева-справа сотни дельфинов, подсознательно слышу свист, красота вокруг неописуемая. Офицеры, кое-кто, принесли бинокли. Удалось поближе посмотреть это великолепие. Вскоре кто-то увидел в дымке землю, остров, появились чайки. Радость была безмерная, но действительность дала о себе знать: налетели самолеты, появились военные корабли, не советские, естественно. Самолеты парами сопровождали нас, и летчики руками нам что-то показывали. Не очень приятно было это. Продолжалось это до прихода в порт назначения. В 2 часа ночи 6-го октября 1962 года мы ошвартовались в порту Гаваны, о чем мы узнали, естественно, позже.

НА КУБЕ

Мы с нашей верхней палубы увидели какой-то причал, но впереди ничего не было видно, поскольку портовые сооружения закрывали город. Внизу никого нет, кроме охранников с автоматами ППШ, было их не более пяти человек, в их числе была девушка. Появились еще люди, в гражданском, и среди них был наш командир дивизии генерал-майор Стаценко И. Д. Интересно то, что Игорь Демьянович вдруг оказался с усами, а ведь таким мы его не видели в городке.
Началась разгрузка. При разгрузке мне случайно поранили голову. Наш медик забинтовал ее, и работа продолжилась. Утром на причал пришли машины, наши бортовые ЗИЛы, мы погрузились. Ехали через Гавану. Нас очень все привествовали, махали руками, обстановка была очень дружелюбная. Где-то была остановка, и кубинцы, глядя на мою голову, спрашивали это, мол, янки, показывая на мои бинты. Я отвечал, что это «барко» — корабль. Кстати, нас матросы немного учили разговорному испанскому, от нечего делать мы запомнили кое-какие обороты, слова и т. п.
Проезжая Гавану, глаза разбегались, а голова не могла понять, оценить и осмыслить все то, что мы вдруг увидели: и набережные красивые, и какие-то многоэтажные сооружения из стекла и бетона, тот же памятник Хосе Марти и здание Дворца спорта, в общем все было для нас необычно.

БЕХУКАЛЬ

Поднимаемся колонной в горку и, минуя собственно Бехукаль, поднимаемся вверх и подъезжаем к шлагбауму КПП. А там нас встречают те самые шоферы, уехавшие ранее с техникой, и какие-то, пока нам не известные иностранцы: мулаты, белые, негры — все в военной форме, с оружием, впрочем, как и все наши. Поднялись в городок колонной и началась работа. Нам нужно было расположиться с имуществом. Был там бетонно-стеклянный дом, клуб по-нашему, в зале которого мы расставили двухъярусные кровати наши, которые были у нас в части. Окна слева и справа могли одним рычагом становиться в горизонтальное положение, создавая небольшой сквознячок в помещении, где находился рядовой и сержантский состав батальона. Потом уже, вставая утром, смачивали свои спортивные штаны, выкручивали их и влажные одевали. Работы по созданию Узла связи начались сразу же. «Бытовухой» занимались солдаты из линейно-кабельной роты, а мы сразу же стали осваивать помещения, выделенные для Узла связи. Схема, предложенная мною еще в Союзе, подошла и здесь.

sb128

sb129

Оказалось, что мы находимся, если по-советски, — в доме отдыха батистовских министров. Здесь было все обустроено для нормального проживания в номерах на одного: столовая, бассейн, правда, при нас он был без воды; был искусственный грот с мраморным столом, а если спуститься немного вниз, куда я ходил буквально на второй день по прибытии, был тир-стрельбище.
Для нашей роты, телеграфно-телефонной, выделили несколько секций второго этажа штаба. Я, как сержант, командир отделения ЗАС, о других службах, а тем более о командном составе батальона или дивизии, ничего не должен был в то время знать, да хватало и своих забот. Нашему взводу, из двух отделений, выделили две арочные секции. В каждой комнате было, собственно, метров десять площади, на которой мы установили по три комплекта аппаратуры ЗАС «Волна» Т-204 (на открытом языке для нас). В этом же помещении, справа, были унитаз, умывальник, душ с электрическим подогревом. И на уличной стороне вместо окна были деревянные жалюзи, которые можно было открывать и закрывать рычагом, что для нас было очень даже необычно. В бытовом плане нам, засовцам, немножко все завидовали. А на службе — у нас была задача подготовить Узел связи для работы с полками и вышестоящим командованием к 20 октября 1962 года. Нужно было ориентироваться здесь по местам расположения коммуникаций. Нам поставили задачу, указали вариант расположения аппаратуры и в целом Узла связи, и мы начали делать монтаж.

sb130

sb131

К этому времени мы немного обжились. Столовая работала нормально. Вкусно кормили. К слову, приходишь в столовую, кладешь на мраморный стол автомат Калашникова с рожком, под ноги кладешь каску армейскую, которую в Союзе мы в глаза не видели, и приступаешь к трапезе. На один стол для четверых ставилась жестяная банка со сливочным маслом для двух столов, т. е. на восемь человек. Были хорошо приготовленные первые, вторые блюда, компот, а на десерт давали три банана или два грейпфрута, которые мы сначала не очень приняли из-за небольшой горечи. Передохнув, продолжали работать.
Радиостанции Р-102 и Р-105 на передачу не использовались. Дали нам несколько пар тонального телеграфирования через гражданский узел связи. На КРОССе у нас работал Ельников Анатолий, младший сержант, через него контролировались наши каналы. Задачу, поставленную перед нами, мы выполнили 18.10.1962 г. Все каналы связи работали.
Город Бехукаль расположен в восемнадцати километрах от Гаваны на юг. Его нужно проехать, подняться на гору вверх и там найти наш городок, в котором было все: жилые здания, сооружения, бассейн открытый (без воды), искусственный грот с мраморным столом под сводами, колокольня, на паперти перед которой на мраморной плите выбита дата, если не ошибаюсь, 1654 г., а с парапета за колокольней открывался вид на гору Бехукаль в одну сторону и на очень колоритный тропический лес полевее.
В двухэтажном здании, переходящем в одноэтажное, находились штабы дивизии и батальона связи. В левом крыле были аппартаменты генерала Стаценко. Отдельно стоял корпус столовой, в одном из помещений находилась библиотека. В этой столовой питались все: комсостав, и мы — рядовой и сержантский. В библиотеке были альбомы с наклеенными вырезками из старинных газет, на которых были изображены кортежи с высокопоставленными лицами, сидящими в конных экипажах, там были также энциклопедические издания, учебники и т. д. В спальном помещении между кроватями стояли ящики с гранатами. Окна-жалюзи на ночь мы ставили в горизонтальное положение, чтобы был небольшой сквозняк. Утром отжимали свои штаны-рубашки, одевали их и на работу.
Кроме этих строений были еще два трехэтажных корпуса, в которых переходы с этажа на этаж, т. е. лестничные клетки, находились на улице, что тоже было непривычным для нас. В одном из этих зданий было устроено общежитие для старшего и среднего командного состава. А во втором были также жилые помещения и оборудован медицинский пункт с палатами. Инструментарий в кабинетах лежал на столах и стеллажах так, как будто отсюда только что ушли люди, обслуживающий персонал.
А несколько выше находилась площадка с колокольней. Внизу пропасть, и тут же, рядом, небольшая свалка, на которой было много разбросано клише, оттисков с текстами и рисунками животных, птиц, зданий... И здесь же стояли зенитки, у которых стволы были задраны вверх, упоры расставлены, хотя рядом мы никого не видели. Но позже они стреляли. Была необходимость. Для монтажа Узла связи нам нужны были разные железки, уголки и т. п. Здесь, на этой свалке мы и находили кое-что полезное. По плану Узел связи должен был начать работать 20 октября, но уже 18 октября 1962 года мы обеспечили связь с полками и со штабом Группы войск.
Кроме боевого дежурства приходилось ходить и начальником караула, несколько раз. Палатка двадцатиместная для караула находилась несколько внизу. Были здесь тоже двухъярусные кровати, только в это время уличного света не было, а внизу было очень темно, и приходилось пользоваться ручными фонарями. Правда, вначале у нас по городку горели фонари уличного освещения, были разводы на занятия, как в Союзе, стояли в строю, как положено, а самолеты американские по два совершали облеты ровно в 10 часов утра. Затем разводы отменили, но свет не включали, и в той кромешной темноте приходилось передвигаться чуть ли не на ощупь. На посты разводили по двое человек: кубинский сержант своих, а мы своих. Стояли они в паре на посту. Наши с автоматом АК, а они с автоматами чешского производства, чем-то смахивающими на немецкие «шмайсеры». О сне на посту не было даже и речи. Изредка стреляли в нашу сторону, от нас редко.
В октябре, примерно числа 20-го, приехали к нам строители-кубинцы. Они строили нам две щитоблочных казармы, начиная с «нуля». Веселые были ребята: один мулат и другой негр. Строили грамотно, с уровнемерами, это когда они делали фундамент. Быстро сделали, и мы переселились в эти казармы. Находились они прямо рядом с нашим автопарком. Техника связи была у нас в аппаратных, а автомашины стояли на приколе.
Когда мы из клуба переселились в казармы, то у нас были сеансы вечернего кино для тех, кто не был в наряде, на дежурстве или в карауле. По вечерам сидели в наших беседках, просто разговаривали, все-таки обстановка была напряженная, несколько необычная и непривычная. Вскоре воспрянул духом наш эстрадный оркестр: у них появилась возможность поиграть на сцене. Ребята перед фильмами играли мелодии, которые мы заказывали. Коллектив музвзвода практически был наш, воронежский.
В первые же дни возникла необходимость в создании общественного туалета. Это мероприятие, как оказалось, было очень трудоемким. Пока мы занимались монтажом Узла, ребята из третьей, линейно-кабельной роты, долбили белый камень да еще и окопы долбить тоже нужно было, а долбить — это слишком просто сказано, потому что очень трудным оказалось это дело.
Работа Узла связи была налажена. Дежурство в четыре смены. В нашей аппаратной был санузел, умывальник и душ с электрическим подогревом. Между двумя аппаратными была антресоль над коридором. На этой антресоли мы клали свежесрезанные бананы и, по мере их созревания, ели.
Перед этим я говорил о контактах с кубинцами на уровне караульной службы. Но ведь были контакты и на более высоком уровне. К нам приезжали лейтенант Освальдо, командир охранного подразделения из батальона охраны Ф. Кастро, на шикарной машине с шофером по имени Эдуардо. А поскольку мы тезки, то встречи всегда были теплыми. Даже на память вместе сфотографировались. Также приезжал лейтенант Амадо.
На протяжении всех дней облеты продолжались как по графику. Однажды к нам днем пришли люди, но мы сразу увидели, что они не из кубинского отряда охранения. Оказалось, что это перуанцы, революционеры из Перу. Всего их было 50 человек. Впоследствии я был у них в казарме, а располагались они ниже нас, в лесу. В основном приходили к нам вечерами. Кормили мы их и после ужина устраивали импровизированные концерты. Приходили они всегда с гитарами. Как в мексиканских кинофильмах. Песни пели очень душевные. Обстановка вечерами была очень дружелюбная. Было несколько таких вечеров, но обстановка была сложная, наступали дни наивысшего накала кризиса, 26, 27 и 28 октября. Мы знали о готовящемся авиационном налете на Кубу. Как-то был я около часовни, что-то искал на свалке, и вдруг на большой высоте летит самолет и наши две пушки стали стрелять вверх. Самолет пролетел мимо невредимым.
Числа 24-го октября заступил в наряд начальником караула в 18 часов. А часов в 10 вечера на склоне, где располагались перуанцы, началась стрельба. Ночью очень хорошо было слышно, когда чешский автомат «трещит», а когда наш АК серьезно «говорит», а тут — одиночные выстрелы из карабинов. Карабины эти я видел у перуанцев. Карабины были тяжелые, длинные и как их носили низкорослые перуанцы, неведомо. Патроны были намного длиннее патронов от АК. Утром выяснилось, что это у перуанцев были военные учения. Этим же днем пошел я к ним в расположение. Казарма с двухъярусными деревянными кроватями. У них я впервые увидел переносной малогабаритный приемник с телескопической антенной. Ночами они спали в гамаках, сделанных из сшитых одеял, висящих на веревках, натянутых между пальм. Колоритно смотрелось это все. Приходилось идти к ним, минуя два заграждения из колючей проволоки. Захожу в казарму, а там никого нет, только приемник играет во всю мощь. Нашел их через какое-то время, выяснил обстановку и вернулся к себе. Доложил начальству.
И вот, 27 октября в 18 часов заступал я снова в наряд начальником караула, разводящим был Николай Новиков, мл. сержант. К этому времени на посты заступали не в кубинской форме, а в своей повседневной, у кого темная, у кого светлая рубашка. Напряженность была у всех на лицах, настороженность, но паники не было. Ждали чего-то, хотя знали и представляли, что нас ждет. На посты разводили по двое часовых на один пост, но уже без участия кубинских сержантов. В 2 часа очередную смену вывел Новиков, и тут раздалась автоматная очередь. Я выскочил из палатки, а они все лежат на асфальте. Надо учесть, что ночи там очень темные, и фонариком было опасно пользоваться. Вскоре они поднялись, отошли немного от шока и отправились на посты. Сходил в штаб, доложил об инциденте.
Наутро 28 октября нам в караул сообщили о том, что все свободные от вахты могут прийти в клуб, ожидается крайне важное сообщение.
Часов в 12 дня в клубе собрались все, кто мог. На сцену поднялся полковник Осадчий. Говорить начал издалека, но когда он сказал, что задачу свою мы выполнили и возвращаемся домой... началось что-то неописуемое. Радость, слезы, объятия — все были бесконечно счастливы.

БЕХУКАЛЬ ПОСЛЕ КРИЗИСА

Мы как были беспаспортными, так и остались без единого документа в кармане, а тут еще и автоматы сдали, остались они только для караула. Кстати, до этого наши командиры взводов и рот носили пистолеты Макарова за поясом брюк на животе под рубашкой. Информации, как и прежде, было «ноль». Газет не было, даже наши радисты ничего не могли услышать, работали «глушилки».
После почти неофициальных разводов на занятия объявлялась игра в футбол, рота на роту. К этому времени мы уже не боялись скорпионов и разной другой живности, но все же ходили в полуботинках. Траву, которая перед нашим приездом была выше нас ростом, вытоптали. Были спортивные площадки. Играли с кубинцами в футбол, баскетбол. Однажды был в городе с приятелем, называлось это «патрулирование по городу». Наших в клетчатых рубашках было видно за версту. Заходили в кинотеатр. Фильм на английском, титры на испанском... Погуляли по городу, дождались своего командира роты, вернувшегося из Гаваны, и поехали к себе в городок. А там опять ожидание неизвестно чего. Отпраздновали ноябрьские праздники. Был небольшой концерт. Затем в очередной раз смотрели фильм «Человек-амфибия». Забыл сказать: напряжение электрической сети там 110 вольт и частотой 60 герц. Так что двигались на экране все несколько быстрее, забавно было смотреть.
Однажды мне пришлось выезжать на городской узел связи, — пропал один канал связи. Приехали и пошли в здание, автоматы остались в машине. Под рубашками у нас были только штыки. Нас угостили кофе. Через полчаса разобрались с неисправностью и поехали назад. По дороге проезжали мимо ночного клуба, стеклянного, с красивым народом внутри, с красивой обстановкой, барами.
Начались сборы. Собирались, демонтировали, упаковывали и консервировали аппаратуру. Техника ушла колонной на автомашинах и мы даже не знали в какой порт. Продолжали собирать имущество.
Однажды на нескольких бортовых ЗИЛах повезли в Мариель металлические гофрированные пластины, которыми выкладывают грунтовые аэродромы. По дороге впервые увидел плантации ананасов и впервые узнал, что растут они на земле, как капуста. Грядки тянулись до самого горизонта.
В Мариеле спустились в порт. Наверху очень красиво смотрелась военная академия, внизу, в лагуне, стояла великолепная многомачтовая яхта без парусов, белая длинная и на фоне голубой воды залива смотрелась очень эффектно. От нечего делать вытащил из воды медузу, диаметром не меньше метра. Для нас это была экзотика. Затем пришел транспорт, немного поработали и поехали назад в Бехукаль.
Народу в городке становилось все меньше и меньше. Все оставшиеся ждали пассажирского транспорта. Как потом оказалось, это был турбоэлектроход «Балтика», на котором ранее Никита Сергеевич Хрущев совершал «рейс мира» в Америку. Начались сборы. В одну из аппаратных на базе ЗИЛ-157 я положил скрученный лист королевской пальмы — впоследствии подарил его одной из школ в Ромнах.
Дело подходило к отъезду. Капитану Потемкину говорю, что нужно сделать подарок перуанцам и предложил подарить портрет Ленина с надписью. На испанском языке я не мог написать, ведь мы пользовались разговорниками, т. е. готовыми фразами. Написал на русском, в духе тех времен, и понесли мы его к ним в расположение. Подарили портрет, чему они очень обрадовались. Был там у меня приятель из Чиклакайо, не уверен, что воспроизвел название точно. Обменялись мы с ним купюрами. Я дал ему зеленые три рубля, а он мне купюру в пять солей-де-оро, которые храню до сих пор.
Назавтра, 29 ноября 1962 г. мы погрузились на «Балтику». Провожали нас генерал Стаценко, Освальдо, Амадо и командиры из Группы войск. И когда мы пошли на выход в сторону порта, то и машины с командирами тронулись с места, пошли по набережной параллельно с нами и стали сигналить. Был долгий аккорд, от которого сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Сопровождали нас до выхода из бухты. Народу на набережной не было, но по дороге встречали нас очень многие с приветствиями.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Дорога обратно на Родину стала для нас жестоким испытанием. Сразу после того, как прошли острова Антильского архипелага, попали в жестокий шторм. «Балтика» намного меньше «Адмирала Нахимова», и начало нас качать во все стороны. Надобности в нас, как в официантах, не было, и от безделья, и постоянной качки было плохо и противно. Многие лежали пластом. Их мутило и тошнило. В таком состоянии было совсем не до еды. От нечего делать, в курительном салоне на привинченном к полу столе мы играли в домино. Играли до 2—3 часов ночи. Играли до тех пор, пока домино не съезжало, когда крен был очень большой. Бывало так, что отпустишь руку от стола и едешь в кресле к иллюминаторам, а потом обратно летишь к столу.
В Бискайском заливе шторм настолько усилился, что запретили открывать двери на палубу и выходить из помещения. Был уже декабрь. Холода не было, и мы все были в рубашках с короткими рукавами. Завернули в Ла-Манш, и сразу наступили тишина и покой. Даже не верилось в то, что та вакханалия океанская закончилась. Ведь столько дней ни неба, ни воды мы не различали — просто все было одного цвета, серого, без просвета впереди. А здесь утром давящая тишина, и не верилось в реальность происходящего. Стали выходить на палубу. Играли там в какую-то игру, не помню названия, толкая деревянные плашки палками, стараясь попасть на разлинованное поле с цифрами. Потихоньку оживали. Пришлось одеть пиджаки, уже ощущался холод.
Прошли Копенгаген, какие-то острова и в конце концов причалили в Балтийске. Перед выгрузкой переоделись в свою родную х/б форму, надели шинели. У многих не было значков, блях от ремней, эмблем. Сверху сыпал снег с дождем. Выстроили нас. Какой-то генерал пограничных войск поздравил с прибытием в Союз, и началась разгрузка с корабля и погрузка в товарный эшелон, при этом нас отвлекал медвежонок с крейсера «Киров», стоящего у этого же причала. Переночевали на базе. Спали на матрасах, наполненных пробкой. Кто не знает, это как на морской гальке.
В конце-концов прибыли мы к себе, в Ромны. На нашем месте располагался батальон связи с нашим номером и с полным штатом. Больше месяца спальным помещением служил клуб. Называли нас 1-я рота советская и 1-я кубинская: этими «терминами» приходилось пользоваться при заготовке в столовой. Потом начали «тасовать» людей, кого-то здесь оставляли, а кого-то отправляли. Мы-то ладно, солдаты-сержанты, терять и искать нам нечего и надо было все равно дослуживать, а вот за своих офицеров было обидно. Многие оказались во Власихе, многие на Байконуре. Меня оставили дослуживать здесь. И был я на должности командира отделения ЗАС, а также исполнял обязанности начальника группы ЗАС запасного Узла связи. Как учения, так и мы быстро грузимся в машины и едем на ЗКП в Глухов; был и в Ахтырке, и в Лебедине не по одному разу. Закончил службу сержантом. Предлагали остаться работать в части вольнонаемным инженером — в то время уже вводили гражданских лиц для работы на Узле. Но я демобилизовался в ноябре и вернулся домой.

1 комментарий

  • Гаврилов Михаил:

    Всем ЗАСовцам читать строго обязательно!

    ===
    Еще одни, крайне интересные воспоминания, которые вошли только в первое издание книги "Операция "Анадырь". Как это было".
    Рассказывается об узле связи в Бехукале, представлены крайне интересные фотографии, а мы ведь помним, чем судьба этого узла связи закончилась (см. воспоминания В.В. Райтаровского).
    Когда читаешь эти воспоминания, то понимаешь, что со временем белых пятен Карибского кризиса меньше не становится...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *